их самих, ни вещей. Самое обидное, что денег тоже нигде не было. И это как-то не вписывалось в мою идеальную картину романтического финала.
— А все-таки он подлец. Сбежал и денежки наши прихватил, — Пелагея погрозила кулаком пустоте. — Ты не плачь, Софочка, мы себе еще заработаем, а эти гады пусть удавятся. Ну, хоть не убили, и то радость.
Мы немного поплакали, выпили чаю и снова отправились спать. Вечером Пелагея нажарила сырников, мы пили какао, сидя на крыльце, долго гуляли с Мотей по лесу, строили планы, и жизнь уже не казалась такой скверной. Через день из отпуска вернулись Валентина с Иванычем, и дом снова ожил и наполнился голосами. В среду приехала Ленка с Вовкой, который сообщил, что следствие изрядно продвинулось: теперь у них был основной подозреваемый, но так как он был убит в ходе бандитской перестрелки, все остались довольны.
Меня еще пару раз вызывали подписывать какие-то бумаги, что-то спрашивали, в основном, для проформы. Я придерживалась одной версии: ничего не знаю, ничего не слышала. Яшин, видимо, получил распоряжения из Москвы и отстал от меня, довольный собой. Вскоре же дело вяло пошло к завершению за неимением живых злодеев.
Джамалу наверняка не хотелось, чтобы во всей этой истории начали подробно копаться. Лариса с моей помощью отправила Петьку в Германию — долечиваться в хорошей частной клинике. Я решила, что пока общаться с ним не готова, хотя и не стала никого посвящать в подробности его аферы. Позвонила мамуля и сообщила, что Хунь оказался не тем единственным, потому она оставила попытки охмурить его с головы до ног, и увлеклась сеансами коллективной йоги. Мы с Пелагеей отправились к маме в Испанию и неделю провели у моря, пытаясь открыть свои чакры, но в итоге у Пелагеи началась аллергия на солнце, а у меня закончился запас терпения, и мы отбыли домой.
Через месяц я нашла в себе силы съездить на завод. Встретив меня, старый лис замел хвостом сильнее обычного. О последних событиях он уже был наслышан, слухи в маленьком городе разлетались мгновенно:
— Софочка, я оценил, что ты меня не уволила. Спасибо. Ты же знаешь, я верой и правдой. Чуть не сгорел тогда. Хорошо, что уборщица меня открыла, не то бы все, каюк. Знаешь, чудесная женщина оказалась, душевная. Тут такие чудеса, — зашептал он, обрадовавшись, что скандалить я не намерена. — Вчера деньги пришли на счет. Пять миллионов. Нашлись, стало быть? Я только собрался тебе звонить.
Я немного помолчала, но сделать вид, что я была в курсе, не вышло.
— Ты что, ничего не знала?
— Догадывалась, — вяло промямлила я, допивая кофе.
— Что делать с ними будем? — деловито осведомился он, потирая руки.
— Как что? Переоборудуем завод, линию запустим. Белые колбаски должны увидеть белый свет, в память о Борисе. Хоть он и гад, — подумав, хлопнула я по коленкам, и уныло побрела на выход.
Еще два месяца ушло на закупку оборудования и наладку производства, рецептура колбасок прошла проверку, и нас включили в государственную программу импорто-замещения. В ближайшее время мы готовились вывалить на прилавки области тонны колбас, а пока все шло в рабочем режиме. На наш многострадальный завод даже наведался министр пищевой промышленности с проверкой. Дядя Джамал никак себя не проявлял, хотя я каждый день ожидала, что мне на голову упадет кирпич или балкон. Время шло, но все было тихо, и я понемногу успокоилась, хотя морально готовила себя к переговорам или чему похуже.
Прошло примерно четыре месяца, а если быть точной, три месяца и двадцать один день. Пелагея продолжила жить у меня, заявив, что перед лицом опасности родные люди должны сплотиться и мужественно принимать удары судьбы. Какие именно удары она имела виду, я не стала уточнять, потому что и дураку ясно — идти ей было некуда.
В церковную лавку возвращаться она категорически отказалась, потому что, по ее словам, пребывая у меня в гостях, много грешила. У меня ей жилось сытно, тепло и вполне комфортно. По крайней мере, она даже набрала несколько кило и перестала вызывать у меня постоянное желание ее накормить. Так что сестрица Борьки была почти счастлива. Иногда она все же замирала, с грустью глядя в окно, и вздыхала на манер Моти. Эти две особы явно тосковали по Толику.
Я тоже иногда тосковала, хотя причин, вроде бы, не наблюдалось. Я дописала свою десятую книгу, в отместку судьбе, не сделав главную героиню счастливой в конце: не одной же мне страдать? Редактор пришла в восторг и заявила, что книга требует продолжения, и мне стоит засесть за серию. Так что работой я была обеспечена на ближайшие пару лет. А там как карта ляжет.
Так я размышляла, прогуливаясь по лесу с Мотей. Внезапно она сделала стойку, оскалилась и заворчала на кусты, а потом завиляла хвостом. Я облегченно вздохнула и разжала в кармане руку с газовым баллончиком: чутью Моти, натасканной Толиком на зайца, я доверяла, но баллончик после недавних событий носила с собой постоянно.
Мне навстречу по узкой извилистой тропинке шел Алексей. У меня мгновенно пересохло во рту, но я быстро взяла себя в руки и попыталась придать себе непринужденный вид. Одет он был в темные джинсы и стеганую куртку, поэтому с равной долей вероятности мог как искать встречи со мной, так и собирать осенние грибы или слушать кукушку.
— Привет! — махнул он мне издалека и почесал за ухом радостно подбежавшую к нему Мотю.
— Что ты тут делаешь? — вопросительно подняла я брови. — Приехал отжать мой завод?
Он неспешно подошел ко мне и, глядя прямо в глаза, серьезно заявил:
— Я командирован в ваш город. Кому-то надо замещать павших авторитетов, а не то наступит бардак. А бардак никто не любит. Шучу, — заметив, как я напряглась, поспешил добавить Алексей. — Я открываю в этом городе филиал своей фирмы, поэтому решил временно здесь обосноваться. Кстати, я купил бабкин дом, так что Мотя теперь может гадить там, сколько ей вздумается. Я без претензий. Толик отправился нанести визит вежливости Пелагее Ильиничне, а та сказала, что ты прогуливаешься в лесу.
— А я грешным делом подумала, что ты соскучился: разбитое сердце и все такое…
— Одно другому не мешает.
