Часть первая. Пробуждение
Взволнованный мужчина сошел по трапу с корабля «Анна-Мария» и ступил на причал Чарльз-Тауна.
Некоторое время Хадсон Грейтхауз стоял на блестящих в лучах солнца досках, изучая раскинувшийся перед ним город с его каменными домами — белыми, светло-зелеными, лавандовыми и голубыми. Буйство красок смешивалось в причудливый, вдохновенный карибский коктейль и терялось в городской пыли последней недели августа. Соленый запах моря, коим он вдоволь надышался за последнюю неделю, пока добирался сюда из Нью-Йорка, окутал его, тут же смешавшись с характерным ароматом болота — царством мха и тины, на котором был выращен этот благородный городок и которое все еще властвовало здесь, растягиваясь на много миль вокруг.
Мужчина надеялся, что это болото не присвоило себе тело Мэтью Корбетта…
Это было единственное течение, по которому плыли его мысли во время всей поездки. Капитан «Анны-Марии» был приветливым господином и держал на своем судне приличный запас бренди, которым с радостью готов был поделиться с тем, кто умеет прясть нить интересных историй. Пряжа Хадсона сплошь состояла из нитей истины, учитывая его почти смертельное приключение в прошлом сентябре, в месте, которое он сам для себя окрестил «Домом на Краю Мира». Однако ни увлеченные рассказы, ни крепкий напиток не сумели отвлечь Хадсона от основных его размышлений: он не сомневался, что что-то плохое — возможно, не приведи Господь, даже жуткое, со смертельным исходом — приключилось с его юным другом и младшим партнером по решению проблем. Именно поэтому он и прибыл в Чарльз-Таун с вопросами, на которые этот город должен знать ответы.
Под чарующими лучами утреннего солнца порт полнился людьми, собравшимися здесь, чтобы поприветствовать пассажиров «Анны-Марии» и, так же, как в Нью-Йорке, распродать свои товары, предложить вновь прибывшим разные безделушки, потанцевать под непринужденную музыку с дружелюбно протянутой рукой, в которую местные попрошайки надеялись получить звонкую монетку. По морю от причала скользили рыбацкие лодки, небольшой флот маленьких шхун и больших океанских бригов скрипел на канатах, удерживавших их; повсюду — там и тут — загружали на судна необходимый груз, который уже скоро отправится в морское путешествие. Наблюдать за этой работой было интересно, однако у Хадсона не было времени бездельничать. Он перекинул свой холщовый мешок через плечо и устремился вперед с решительным, почти яростным видом, и все, кто замечал его, расступались, чтобы не попасться на пути. Дамы всех возрастов при этом оглядывали чужака заинтересованно, а мужчины нарочито внимательно начинали разглядывать грузы и корабли, с усилием забивая свои трубки и выпуская облака дыма сквозь стиснутые от раздражения зубы. Можно сказать, это играло на руку Хадсону Грейтхаузу, обладавшему внушительными физическими данными, при том, что на лице отражалась печаль интеллигентности и сочеталась с незыблемой привлекательностью бывалого фехтовальщика — с такой внешностью он словно бы посылал предупреждения всем напрасно желающим встать на его пути.
Сейчас его лицо было устремлено на запад с намерением посетить три учреждения, в которых, по словам капитана «Анны-Марии», с радостью принимают щедро платящих гостей. Хотя бы в одном из них должны что-то знать о Мэтью, рассудил Хадсон. Если только мальчишке не подрезали крылья, даже не дав добраться до Чарльз-Тауна.
Прекрати это! — скомандовал Грейтхауз сам себе и, похоже, сделал это так энергично, что уже навострившийся в его сторону торговец поспешил ретироваться — осторожно и медленно, будто бы этот грозный незнакомец мог броситься на него, как разъяренная пантера. Затем, более или менее взяв под контроль направление своих мыслей, человек, которого Мэтью Корбетт называл Великим прошел мимо тонкого дрожащего попрошайки и уже подумал опустить монету в его оловянную чашу, но в последний момент решил, что не сильно расположен к благотворительным делам сегодня. Как и в любой другой день, пожалуй.
В свои сорок восемь лет Хадсон уже был уже далеко не в такой хорошей форме, как раньше, однако будь он проклят, если позволит кому-то кроме себя узнать об этом! В былые дни многое пыталось сломить его: драки в тавернах, подпольные поединки, нападки наемных убийц, но ничему из этого — даже трем его бывшим женам — не удалось этого сделать. Он был все еще жив и все еще топтал ногами землю. А также — все еще привлекал внимание — если, конечно, верить, что привлекательная и жизнерадостная светловолосая вдова Донован, которая стала для него уже просто Эбби, увлеклась им всерьез. А он хотел верить, что так оно и было.
Хадсон на фоне других мужчин выглядел внушительной башней при своем росте в шесть футов и три дюйма, в свете чего — он помнил — отец называл его быком, а мать — принцем, да упокоятся их души на Небесах. Сейчас ему казалось, что в нем соединяются оба этих образа. Его густые железно-серые волосы были зачесаны назад, у затылка их перехватывала черная лента. Одет Грейтхауз был в кремовую рубашку с закатанными рукавами, на ногах сидели темно-синие штаны и неполированные темные ботинки из мягкой кожи. Его мощный квадратный подбородок и глубоко посаженные задумчивые глаза, темные, как два непроглядных омута, наводили на мысль об опасности. Неровный шрам пересекал его угольно-серую левую бровь. Единственное, чему он сдался в своей жизни, приняв сокрушительное поражение, это бритье: он отрастил бороду в угоду вкусам Эбби, ей очень понравилось, как борода выглядела на лице Мэтью, когда мальчик вернулся с Острова Маятник в апреле, а Хадсон как раз оправлялся от плачевных последствий встречи с убийцей Тиранусом Слотером, случившейся в октябре. Борода, как говорила Эбби, выглядит мужественно и очень приятно колется, хотя сам Грейтхауз чувствовал лишь то, что она чешется. И если в более юные годы «приятно колется» могло одержать победу над «чешется», то в нынешнем возрасте это лишь делало его раздражительным и с легкостью превращало «принца» в «быка».
Трости при Хадсоне больше не было: от нее начинало слишком многое зависеть, и такой слабости он себе позволить не мог. Да, иногда ему все еще приходилось ухватиться за что-то, чтобы сохранить равновесие, но для этого рядом всегда была Эбби.
Самое худшее во всей этой истории со Слотером было то, что впервые в жизни Хадсон Грейтхауз почувствовал себя абсолютно беспомощным; а также ясно ощутил, как холодная рука Смерти сжимается на его горле, ласково обещая прекратить боль и суля долгожданный отдых. Если бы не усилия Мэтью, он бы, пожалуй, поддался этому зову. Да, без этого мальчика, вытащившего его из колодца, Хадсон знал, что он пошел бы ко дну, и на том все было бы кончено.
Мальчика? Мэтью в свои двадцать четыре года — эту дату он отмечал в мае в кругу друзей в таверне «С Рыси на Галоп» — уже давно не был мальчиком, однако Хадсон невольно продолжал его таковым считать.
Если так, то зачем ты позволил ему отправиться в этот город в одиночку, дурак? — спрашивал он сам себя, когда понуро шагал по причалу, лавируя между модниками, девицами, грузчиками, нищими и, похоже, индейскими вождями. В конце причала, когда он вышел на улицу, усыпанную раздавленными устричными ракушками, его настиг аромат свежеприготовленной выпечки. Невдалеке у вагончика, загруженного шкурами аллигаторов, стояли торговцы — мужчина и женщина в потрепанной одежде. За свой товар они явно просили слишком много. Эта парочка присоединилась к желающим поприветствовать пассажиров и накрыла свой вагон тентом, чтобы защитить драгоценные аллигаторовы шкуры от коварных солнечных лучей.
Возможно, в любой другой день пассажир из Нью-Йорка не отказался бы подойти и послушать различные истории о том, как эти зубастые монстры были пойманы и освежеваны, но сегодня его срочным делом было поскорее достичь первого из трех мест, которые описывал ему капитан «Анны-Марии» — то была гостиница Каррингтон-Инн, которой владели супруги Каррингтон. Находилось это место ближе всего к набережной.
***
— С Мэтью что-то случилось.
— Что? О чем ты говоришь? Хадсон, вернись в кровать.
— Я говорю, — повторил он для Эбби едва слышно в одно очень тихое утро неделю назад, когда легкое постукивание капель дождя по стеклу вкупе с призрачными солнечными лучами, светившими будто из иного мира, пробудило его. — Что с Мэтью что-то случилось, и будь я проклят, если не отправлюсь за ним в этот чертов Чарльз-Таун, потому что я сам втянул его в это. После всего, что ему и так пришлось пережить… я отправил его туда, как улыбчивый дурень! Я сказал, что ему неплохо бы уехать из Нью-Йорка, отдохнуть. Вся эта история с Пандорой Присскитт… я думал, что это его отвлечет, успокоит, иначе он просто прозябал здесь, в самом деле! Мы оба это знали: я и мадам Герральд.
