Бумажные самолёты - Максим Кощенков

Каролина

Если меня попросят назвать худшее место на Земле, я без колебаний назову один из придорожных мотелей Калифорнии. Проблема лишь в том, что я могу слишком долго выбирать.

Я покрепче прижимаюсь к Джорджу и отмахиваюсь от этой мысли, как от надоедливой мухи. Но если бы всё было так легко, ладони бы не потели каждый раз, когда я случайно вспоминаю любую из ночей, проведённых на скрипучей кровати, с еле освещавшим комнату светом телевизора и двумя стаканами из-под виски. Я помню всё до мелочей, и из-за этого мне хочется рвать на себе волосы. Но почему мне не хотелось этого раньше? Например, когда Эл спрашивал:

«Тебе нравится, когда я глажу тебя так? А так? А когда я трогаю тебя здесь?»

Его голос и сейчас как будто где-то рядом — настолько, что от меня не ускользает ни один вдох. Я мысленно отвечаю:

«Мне нравится, когда ты трогаешь меня здесь».

Я утыкаюсь в плечо мужа и сдавленно хмыкаю.

«Правда?».

Эл всегда удивлялся, как ребёнок, хотя и казался всем слишком серьёзным. Каждое его прикосновение осталось на мне, словно татуировка. Если бы я только знала, к чему это приведёт, то сразу бы надела на него наручники.

— О чём думаешь?

Я поднимаю голову и смотрю на Джорджа — сонного, с крошками попкорна вокруг рта. Забавно — кажется, я видела его таким уже тысячу раз, когда мы вместе ходили в кино. Но с тех пор многое успело произойти. Мы повзрослели. Женились. Развелись. И вот мы снова вдвоём, собираем по крупицам совместную жизнь длиной в двадцать лет.

— Ни о чём. Что будем смотреть?

«Только не Форсаж!».

— Ну, давай… «Форсаж».

Старательно скрывая разочарование, я передаю Джорджу пульт и зачерпываю немного попкорна. «Расслабься, — велю я себе. — Ты проходила через это множество раз и пройдёшь снова, если захочешь». Самоё сложное в жизни — понять, чего ты хочешь на самом деле.

Пока Джордж переключает каналы, я беру смартфон и отправляю Майку сообщение: Ужин в холодильнике. Не засиживайся допоздна. С любовью, мама. «С любовью, мама», — язвительно повторяет внутренний голос. Я едва ли пойму, что такое любовь, даже если выйду замуж ещё десять раз. Ещё и это «мама», за которое я бы умерла от стыда, если бы в моей молодости были смартфоны. Мне надо почаще напоминать, что Майки почти в том же возрасте, когда я встретила Джорджа. Как всё-таки быстро летит время.

Удалив сообщение, я откладываю телефон и возвращаюсь к мужу. Продолжая листать каналы, Джордж тихо спрашивает:

— Как Майк?

Похоже, я тоже не отличаюсь непредсказуемостью.

— Понятия не имею. Он не пишет уже несколько часов.

— Выпускной бывает раз в жизни.

— Знаю, — киваю я. — Но ведь много что бывает раз в жизни, — неуверенно добавляю я, надеясь, что Джордж понял, к чему я клоню.

— Тебе надо успокоиться.

«Да я спокойна! — хочется заорать мне. — Просто наш мальчик быстро повзрослел, вот и всё!».

— Знаю, — вздыхаю я. — Давай уже смотреть.

— Попкорн закончился, — Джордж берёт со стола пустую миску и уходит на кухню, оставив пульт на диване.

Иногда я потираю глаза и гадаю, не был ли это призрак. Джордж из тех, кто исчезает именно тогда, когда нужен больше всего. Может, именно поэтому у нас ничего и не получается? А может, я просто прошу слишком много? Вряд ли он когда-нибудь поймёт, почему я так переживаю за сына. Для сотни людей Майки уже настоящий мужчина, в том числе — для своего отца. Но для меня — вечный ребёнок, который всё ещё не умеет ходить. Мне надо перестать держать всё под контролем.

Я давно должна была понять, что это бессмысленно. Хотя иногда и кажется, что мир рухнет, если вовремя не подставить плечо.

В холле глухо хлопает входная дверь, и в дом тихо, как вор, прокрадывается июньский вечер. Жизнь в Лос-Анджелесе никогда не останавливается — только затормаживается. Мне потребовалось время, чтобы понять это. Однако сегодня город как будто затаил дыхание. Где вой полицейских машин? Где гул пролетающих самолётов? «Затишье перед бурей», — любил говорить Эл. Иногда мне кажется, что он знал всё наперёд. Нырнув в тапочки и щёлкнув выключателем, я выглядываю в коридор.

— Джордж?

К моему удивлению, на пороге стоит Майки — бледный как смерть. Мне слишком хорошо знакомо это выражение лица, чтобы не понять, что за ним скрывается. Я будто смотрю на себя в зеркало. Кажется, что моя жизнь стала раскрытым ежедневником, забытым на скамейке в оживлённом парке, или надписью на заборе, выставленным в центре города. Откуда Майки может знать, как бывает плохо?

— М-мам?

— Майки? Ты рано, — говорю я, укутываясь в халат. По спине пробегают мурашки: у меня плохое предчувствие. — Как всё прошло? Почему…

Я прикусываю язык. В голове всплывает совет моего психолога не заваливать подростка вопросами. Прихожая не должна становиться комнатой для допросов. Если Майки захочет, он сам скажет, что произошло. Разве я сама не была такой? Из кухни доносится писк микроволновки и довольный возглас Джорджа. Натянув улыбку, я продолжаю:

— Мы собрались посмотреть кино. Если хочешь, можешь взять ужин и…

Майк обрывает меня на полуслове:

— Она умерла. М-мам, она умерла!

Когда жизнь рушится, у нас всегда есть выбор: погибнуть под обломками или начать всё сначала.

Каролина

«Мама, она умерла. Мама, она умерла. Мама, она умерла».

Сколько бы я ни повторяла слова сына, они не перестают казаться мне ложью. У меня в голове не укладывается: как девушка, которая пару часов назад села вместе с Майки в такси до отеля «Режиссёр», могла спрыгнуть с террасы ресторана? Но факт остаётся фактом: пятьдесят метров свободного падения навсегда провели черту между жизнью и смертью. В новостях только об этом и говорят.

Нервно выдохнув, я отключаю радио и берусь за руль двумя руками. Мне ли не знать, как искусно СМИ могут пускать пыль в глаза? Двадцать лет работы в участке не прошли даром. Я знала Эмили, как родную дочь, и уверена на все сто: она бы никогда не решилась на этот шаг. Точнее, была уверена до сегодняшнего вечера. Именно поэтому я и выпросила у Джорджа ключи от машины и теперь мчусь на место происшествия на всех