Отчужденность существовала в нашем доме и раньше. Я всегда знал, что родители не слишком счастливы, несмотря на то что почти никогда не ссорились. Между ними не было взаимной привязанности. Временами мать раздраженно выражала недовольство, причиной которого неизбежно являлся отец, но конкретный повод редко был мне понятен. Казалось, примирившись со своей участью, он всеми силами старался сохранить мир в семье. В его поведении сквозила покорность поражения. Родители так и не сумели достичь равновесия в отношениях друг с другом, а я оказался меж двух огней.
Во время летних каникул отец уезжал куда-нибудь на раскопки, и я вместе с ним. Мы жили в палатках или снимали комнату в сельском трактире, и в этот период у него, казалось, не было никаких забот. Что касается меня, то я был просто счастлив немного пожить вдали от матери с ее любовью к аккуратности и чистоте. Отец не считал эти качества важными. В то лето на раскопках все было по-другому: как будто стягиваешь с себя одежду, которая тебе слишком мала. И по-моему, отец чувствовал то же самое. И от этого общего чувства между нами возникали более тесные отношения, которые в некотором смысле можно было считать нашим секретом. Когда лето закончилось и мы вернулись домой, нас связывало молчаливое соглашение не вспоминать о времени, проведенном вместе. Мы просто снова стали жить как прежде.
В частной школе, куда меня отдали, все было настолько регламентировано и исключительно образцово, что я с большим трудом прижился в ней. Денег у нас было не много, и к тому же мне казалось, что все знают об отце и о скандале в Оксфорде. Поначалу я защищая его, но позднее, когда понял, что ребята говорят правду, перестал обращать внимание на их насмешки. Я все время ждал, что он напишет или позвонит, и не понимал его молчания. Наконец мать сказала, что отец поселился на одном из греческих островов. Я мысленно сравнил синее солнечное море с холодными серыми стенами школы и сырым ветром, дувшим с реки. Я все еще очень надеялся, что он, как только сможет, вернется домой или хотя бы напишет, когда это произойдет. Но проходили недели, и мое разочарование росло, как раковая опухоль. Он не приехал и не написал ни слова.
Внезапно череда воспоминаний прервалась: мальчик, догоняя мяч, налетел на мой столик.
– Signomi, – виновато улыбнувшись, извинился он.
Он убежал играть дальше, а я посмотрел на девушку напротив. Похоже, она даже не заметила, что произошло. Девушка все так же держала книгу открытой, но, по-моему, не прочитала и страницы с тех пор, как я сел за ее столик. По-видимому, мысли полностью поглотили ее, а может быть, правильнее сказать, что она «потерялась в своих мыслях». От нее веяло меланхолией, и мне подумалось, это оттого, что она все время сидит неподвижно и ни на что не обращает внимания. Темные очки делали ее еще более отстраненной от окружающего мира.
Я допил пиво, но мне не удалось привлечь внимание официанта, поэтому пришлось подняться и пойти в кафе самому, чтобы принести еще бокал. Когда я вернулся, девушка уже ушла. Я увидел, как она переходит площадь, находясь в толпе, но не смешиваясь с ней. Уходившая в темноту, она казалась маленькой и беззащитной.
Допив пиво, я решил пройтись – в надежде, что, устав от ходьбы, смогу заснуть, когда ворочусь домой. Ближе к окраинам города баров и ресторанов стало меньше, а людской поток сократился до скромного ручейка. Маленькие рыболовные лодки сменили яхты и катера у пристани, через дорогу прямо в воду смотрели небольшие домики. Я дошел почти до конца набережной, где у последнего из шеренги железных фонарей разлилась лужица желтого света, отражавшегося в воде залива. Далее только свет луны над горами смягчал темноту. Было очень тихо. У берега вода напоминала пролитое масло, а дальше в море поблескивала серебром. На деревьях по склону горы стрекотали цикады. Я остановился, стараясь вобрать в себя всю эту красоту.
Метрах в десяти от меня еще кто-то смотрел на воду. Казалось, что незнакомец не заметил моего появления, и у меня возникло чувство, что я вмешиваюсь в чьи-то неторопливые раздумья. Я уже хотел повернуть обратно, но узнал девушку, с которой совсем недавно сидел за одним столиком. Ее меланхолический вид опять поразил меня. Внезапно она как-то нерешительно поднялась, словно во сне, и исчезла в темноте. Я услышал всплеск, когда она упала в воду.
Потом мне казалось, что от удивления я надолго прирос к месту, но на самом деле я уже через мгновение бросился туда, где в последний раз ее видел. Набережная возвышалась над водой, наверное, на два-три метра, и я не знал, какая там глубина. В кромешной тьме я разглядел внизу какое-то слабое движение и услышал судорожный вдох. Не раздумывая я прыгнул в воду и сразу стал опускаться ко дну. Ничего не было видно. К счастью, вода оказалась не очень холодной. Когда я не достал дна, мое горло сжал панический страх, и я стал стремительно выбираться наверх. Спустя мгновение я вдохнул теплый воздух и принялся поспешно искать девушку. Я увидел ее лежащей на поверхности воды лицом вниз в паре метров от меня. Быстро подплыв к ней, я повернул ее бледное лицо так, чтобы она могла вдохнуть воздуху. Ее веки дрогнули, и она закашлялась. Ухватив ее под мышки, я поплыл к берегу. Через несколько секунд мои ноги коснулись дна, и я вытащил ее на камни.
Она пробыла в воде всего полминуты. Когда я, повернув на бок почти бесчувственное тело, отпустил его, девушка почти сразу стала выкашливать морскую воду, пытаясь сделать вдох. У нее началась рвота. Я старался помочь ей, как мог. Наконец, обессилев, она замерла, издав тихий стон не то боли, не то отчаяния. Убедившись, что ее дыхание восстановилось, я спросил, как она себя чувствует.
Ослабевшая, она слегка повернула голову, взглянув на меня с удивлением и в то же время испуганно, и с трудом кивнула. Я встал и помог ей подняться на ноги.
– Вы замерзли, – сказал я, коснувшись ее.
Мокрые волосы прилипли к голове, и теперь она выглядела еще бледнее, чем когда я вытащил ее из воды. Девушка не сопротивлялась, и я отвел ее на пристань. Ее била сильная дрожь, лицо оставалось безучастным к происходящему вокруг. Я попробовал заставить ее растирать руки, но казалось, она вообще ничего не в состоянии делать.
– Подождите здесь, – сказал я, подводя ее к обочине дороги, чтобы она могла сесть на поребрик. Когда я отпустил ее, она ухватилась за меня.
– Куда вы уходите?
– За помощью.
Несколько мгновений она недоуменно смотрела на меня, потом, похоже, начала что-то соображать.
– Просто дайте мне минут пять, чтобы прийти в себя. Пожалуйста.
Я нерешительно остановился, убежденный мольбой в ее голосе. Казалось, она вышла из состояния транса, но меня беспокоило, что она сильно дрожит, – ночной воздух был не настолько холодным. Я оглянулся на ближайший домик.
– Ладно. Только подождите минутку.
Вспомнив, что видел на маленькой террасе сушившееся белье, я отыскал его, снял что-то похожее на покрывало и положил под камень несколько промокших евро. Когда я вернулся, девушка сидела съежившись и продолжала дрожать. Я накинул ей на плечи покрывало, она благодарно посмотрела на меня и закуталась в него.
– Спасибо.
Несколько минут мы сидели молча. Я старался рассмотреть ее в темноте. Закутанная в огромное потрепанное покрывало, без очков, с прилипшими к голове волосами, она выглядела еще более беззащитной, чем раньше, хотя понемногу перестала дрожать.
– Что случилось? – спросил я.
Она не смотрела в мою сторону.
– Не знаю. Я задумалась. Как будто забыла, где нахожусь. И вдруг поняла, что я в воде, а потом почувствовала, как вы вытаскиваете меня на берег.
Я вспоминал свои впечатления, и мне показалось, что она прыгнула. Скорее, она свободно скользнула вниз. Но вслух я ничего не сказал, а вместо этого решил доставить ее туда, где тепло и сухо.
– Куда вас отвести? – спросил я. – У вас есть здесь семья или друзья?
Она покачала головой.
– Вы что, хотите сказать, что совсем одна здесь?
– Да. Я снимаю комнату. Это недалеко.
– Вам нужно переодеться в сухое. Сможете дойти?
Подумав, она кивнула и поднялась на ноги. Когда я обнял ее за плечи, она немного напряглась, но потом прижалась ко мне и позволила себя отвести. Она едва доставала мне до плеча. Мы молчали, только изредка она говорила, куда идти. Я пытался решить, что мне делать, когда мы доберемся до ее дома. Если она действительно живет одна, ее нельзя оставлять вот так, иначе она может повернуться и отправиться прямо туда, где я ее нашел.
Мы шли около получаса, хотя она и говорила, что живет недалеко. Дом находился на узенькой улочке на склоне горы – просторное здание, окруженное невысокой стеной. Снаружи висел плакат о сдаче комнат для отдыхающих. В окнах горел свет, но, когда я хотел свернуть к главному подъезду, девушка указала мне на невысокое здание, которое, по-видимому, когда-то было гаражом.
