Глава 4
Минимальное преимущество одного существа в любое время или сезон над теми, с кем оно состязается, или лучшая адаптация, пусть и в малейшей степени, к окружающей физической реальности, нарушает равновесие.
Чарлз Дарвин. Происхождение видов (1859)
Кое-кто в тайных внутренних кругах супербогатых время от времени задавался вопросом, почему Александр сделал Квери равным себе акционером в «Хоффман инвестмент текнолоджиз» — ведь именно алгоритмы, открытые физиком, давали сверхприбыли, и его имя стояло в названии компании. Но он был устроен таким образом, что его вполне устраивало прятаться за спиной более общительного и дружелюбного партнера. Кроме того, он знал, что без него компании просто не существовало бы. И дело не в том, что Хьюго обладал опытом и интересом к банковскому делу, коего сам он лишен; природа наделила Квери качеством, которое у самого Хоффмана, как бы он ни старался, полностью отсутствовало: умением общаться с людьми.
Разумеется, частично причина заключалась в его обаянии. Но все не так просто. Он обладал способностью убеждать людей следовать его целям. Если бы сейчас шла война, Квери стал бы безупречным адъютантом фельдмаршала — положение, которое в английской армии занимали его дед и прадед. Он следил бы за выполнением приказов, утешал бы обиженных, увольнял подчиненных с таким тактом, что те считали бы, что ушли по собственной воле. Находил бы лучшие в местности за́мки, чтобы разместить там штаб, а в конце шестнадцатичасового рабочего дня собирал бы воинствующих соперников на ужин и угощал их тщательно выбранным вином.
В Оксфорде он получил диплом с отличием по политическим наукам, философии и экономике. Имел бывшую жену и троих детей, живших в мрачном особняке Латайенс в Суррее, лыжное шале в Шамони, куда отправлялся зимой, чтобы покататься на лыжах с какой-нибудь «подружкой на данный момент», входившей в длинный, постоянно меняющийся список умных, красивых, тощих особей женского пола, с которыми он расставался прежде, чем на горизонте возникали признаки гинеколога или адвокатов. Габриэль его не выносила.
Тем не менее критическая ситуация сделала их временными союзниками. Пока Хоффману зашивали рану, Квери раздобыл чашку сладкого кофе с молоком для Габриэль в автомате, стоявшем в коридоре. Он сидел вместе с ней в крошечной приемной с жесткими деревянными стульями и целой галактикой пластмассовых звезд, сиявших с потолка. Квери держал Габриэль за руку и в соответствующие моменты сжимал ее пальцы, слушая рассказ о том, что с ними случилось. Когда она заговорила о необычном поведении Хоффмана после травмы, он заверил ее, что все будет хорошо.
— Давай посмотрим правде в глаза, Габс, он никогда не был нормальным в обычном понимании этого слова, даже в лучшие времена. Все вернется на свои места, не беспокойся. Дай мне десять минут.
Он позвонил своей заместительнице и сказал ей, чтобы она немедленно прислала к больнице машину с шофером; затем разбудил главу службы охраны компании Мориса Жену и коротко приказал через час явиться в офис на срочное совещание, а также отправить кого-нибудь в дом Хоффмана. Наконец, ему удалось дозвониться до инспектора Леклера и убедить его в том, что доктору Хоффману не нужно будет немедленно по выписке из больницы ехать в полицейский участок, чтобы дать показания. Леклер согласился, что он уже сделал достаточное количество подробных записей, чтобы получилась полная картина, и Хоффман в случае необходимости сможет уточнить некоторые подробности и подписать все, что нужно, ближе к вечеру.
Все это время Габриэль наблюдала за Квери с невольным восхищением. Он являл собой полную противоположность Алексу — красивый мужчина, который отлично это знал. Его несколько преувеличенные манеры выходца из Южной Англии раздражали ее пресвитерианские нравы северянки. Иногда она спрашивала себя, не голубой ли он, а подружки нужны ему лишь в роли ширмы.
— Хьюго, — начала Габриэль очень серьезно, когда он, наконец, закончил разговаривать по телефону. — Я хочу, чтобы ты сделал мне одно одолжение. Прикажи Алексу не ходить сегодня в офис.
Квери снова взял ее за руку.
— Милая, если бы я думал, что мои слова что-нибудь изменят, то непременно сказал бы ему все, что ты просишь. Но, как тебе известно — а также и мне, не хуже твоего, — если он решает что-то сделать, его уже не остановить.
— А то, что он должен сделать сегодня, действительно так важно?
— Да, в достаточной степени. — Квери слегка повернул запястье, чтобы посмотреть на часы, не выпуская ее руки. — Впрочем, ничего такого, что нельзя было бы отложить, если бы речь шла о его благополучии. Но буду с тобой честен, ему лучше туда поехать. Чтобы с ним встретиться, народ собрался из очень отдаленных мест.
Габриэль убрала руку.
— Если хочешь соблюдать осторожность, не следует убивать курицу, несущую золотые яйца, — мрачно проговорила она. — Это, вне всякого сомнения, будет очень плохо для вашего бизнеса.
— Не сомневайся, я все понимаю, — мягко ответил Квери, и от его улыбки разбежались легкие морщинки вокруг голубых глаз; его ресницы, как и волосы, были песочного цвета. — Послушай, если у меня хотя бы на мгновение возникнет подозрение, что Алекс подвергает себя серьезной опасности, он уже через пятнадцать минут будет у себя дома лежать в постельке с мамочкой. Это я тебе обещаю. А вот, — сказал он, оглянувшись через плечо, — если я не ошибаюсь, идет наша дорогая старая курица, слегка взъерошенная и лишившаяся нескольких перьев.
Квери мгновенно вскочил на ноги.
— Драгоценный Ал, — вскричал он, встретив Хоффмана на середине коридора. — Как ты себя чувствуешь? Ты что-то слишком бледный.
— Я буду чувствовать себя значительно лучше, как только уберусь из этого мерзкого места. — Хоффман быстро засунул CD-диск, который ему дала доктор Дюфор, в карман так, чтобы Габриэль не успела его заметить. — Теперь все будет хорошо, — сказал он и поцеловал ее в щеку.
Они прошли через главный вестибюль, отметив, что еще только половина восьмого утра. Снаружи, наконец, начался день: мрачный, холодный и явно не желавший вступать в свои права. Густые скопления серых туч, висевших над больницей, были того же оттенка, что и мозговое вещество, — по крайней мере, так показалось Хоффману, который теперь повсюду видел картинку с монитора. Порыв ветра пронесся по круглому вестибюлю и закрутил полы плаща вокруг его ног. Маленькая, но избранная группка курильщиков — доктора в белых халатах и пациенты в пижамах — стояла перед главным входом, ежась на необычно холодном майском ветру. В свете натриевых ламп сигаретный дым сворачивался в спирали и исчезал среди редких капель дождя.
Квери нашел их машину — большой «Мерседес», принадлежавший маленькой, но надежной женевской компании проката лимузинов, с которой хеджевый фонд заключил контракт на сотрудничество. Автомобиль был припаркован на стоянке, отведенной для инвалидов. Водитель — приземистый мужчина с усами — выбрался с переднего сиденья, увидев их, и открыл двери. «Он уже возил меня раньше», — подумал Хоффман и попытался вспомнить его имя, когда подошел к машине.
— Жорж! — с облегчением поздоровался он с водителем. — Доброе утро.
— Доброе утро, месье. — Шофер улыбнулся и прикоснулся к кепке, отдавая салют, когда Габриэль села на заднее сиденье, а за ней следом забрался и Квери. — Месье, — тихонько прошептал он так, чтобы его услышал только Хоффман, — прошу простить, но меня зовут Клод. Это я так, чтобы вы знали.
— Ладно, мальчики и девочки, — заявил Квери, сидевший между Хоффманами и толкнувший их коленями. — Куда поедем?
— В офис, — сказал Хоффман, в то время как Габриэль одновременно с ним велела: — Домой.
— В офис, — повторил Александр, — а потом отвезете мою жену домой.
По мере приближения к центру города движение стало более напряженным. Когда «Мерседес» свернул на бульвар Де Ла Клюз, Хоффман погрузился в свое обычное молчание. Он спрашивал себя, заметили ли остальные его ошибку. И как такое могло с ним произойти? Дело не в том, что Александр обычно обращал на шофера внимание или разговаривал с ним: в машине он, как правило, смотрел в свой айпэд, путешествовал по Сети, производя технические исследования, а для более легкого чтения включал цифровое издание «Файнэншл таймс» или «Уолл-стрит джорнал». Он даже редко смотрел в окно, и теперь чувствовал себя довольно странно, когда ему было больше нечем заняться — замечая, впервые за многие годы, людей, стоявших в очереди на автобусной остановке, каких-то потрепанных и уставших, несмотря на то что день еще только начался. Или марокканцев и алжирцев, торчавших на углах улиц, — когда он приехал в Швейцарию, такого не было. «А с другой стороны, почему бы им здесь не находиться, — подумал он. — Их присутствие является таким же результатом глобализации, как и твое собственное. Или Квери».
