— Ха! Что за тупое терьмо?
То было наполовину гаркающее, наполовину придавленное восклицание, пришедшее от пруссака, стоявшего в самом неосвещенном углу со своим слугой. Оба они хватались за канаты: слуга — обеими руками, а граф — только здоровой, потому что левое запястье у него было сильно искривлено давним переломом и не функционировало должным образом. Грязные светлые волосы Дальгрена тонким слоем прилипли к черепу, в бороде запутались морские водоросли, зеленые глаза сияли отчаянным блеском, а серые зубы оскаливались в волчьей улыбке.
— Мы быть фсе мертвы! И тфой Бог над этим хорошо посмеется! — сказал он. — Ты мошешь услышать ефо смех!
— Пожалуйста, — повторила женщина, обратившись к священнику. — Для тех из нас, кто верит.
— Да… конечно. Давайте склоним головы.
Все исполнили указание, за исключением графа и его слуги. А затем, когда Феннинг уже собрался начать, слуга тоже опустил голову. Вода бежала по его волосам, огибая кривой шрам на лбу, и капала с носа.
— Милостивый Боже, — начал священник. Море и ветер продолжали атаковать с прежней громкостью, поэтому Феннингу пришлось собрать остатки сил и направить их в голос, чтобы перекричать бурю. — Милостивый Боже, — повторил он, вдруг поняв, что впервые после бессчетного количества проповедей, он совершенно не знает, что сказать в этот момент из моментов. Он барахтался в поисках, а затем нужные слова пришли к нему, будто кто-то выгравировал их на его сердце.
— Мы славим Тебя, — сказал он. — Даже в этот час нашего суда. Мы славим нашего Небесного Отца, поднимаем глаза наши в доверии к Тебе, ибо знаем мы, что жили в Великом Доме Господнем! И пусть море может преломить то, что сотворил человек — Божье творение и Божье слово будет идти дальше и дальше…
Морю и ветру, похоже, не понравились эти слова, и они позволили «Страннице» с ее пассажирами почувствовать это на себе, однако священник продолжал, пока Атлантика набирала силу для новой атаки.
— … и мы любим Слово Твое и Дело Твое, потому что связь наша — в жизни вечной, и этот… этот Великий Дом, который создал Господь… мы знаем, что в нем изобилие бурь и страданий, испытаний и невзгод, однако помним мы, что это есть Воля Твоя и Слово Твое, и не дано нам познать этого до конца, хотя мы и продолжаем пытаться познать Тебя и жить в соответствии со Словом твоим, чтобы творить добро для ближних наших.
— И быть смытыми, как сфиньи! — поглумился Дальгрен, однако никто не оторвался от молитвы.
— И мы славим Тебя сейчас… на все Воля Твоя. Мы просим Тебя о милости, молим не оставить страдать души тех, кто погибнет здесь… особенно молим Тебя забрать к себе на Небеса души невинных сих детей… этих ангцев, что так нуждаются в Пастыре. Мы предаем себя в руки Твои и веруем, что Ты заберешь нас в Царствие Небесное, где мы могли бы найти покой… как верующие, так и неверующие. Об этом молю тебя я, как Твой верный слуга, Твой грешный сын на этой земле… как раб Твой покорный. Да восславишься Ты вовеки веков, Аминь.
— Аминь, — произнесли некоторые.
Дальгрен издал резкий смешок.
Его слуга вдруг проговорил:
— Великий Дом…
Он произнес эти два слова ошеломленно, пораженно, как будто они нанесли ему удар. Казалось, до этого он беспрерывно бродил в перелесках сознания, а теперь вдруг увидел вспышку среди запутанных, плотно растущих деревьев.
Мэтью Корбетт прикоснулся свободной рукой ко лбу, как будто мозг в его голове был болезненным, пульсирующим синяком. Корабль вновь поднялся на волнах и тяжело опустился, но молодой человек превратился в неподвижный объект, свой конец веревки он удерживал твердо и где-то внутри себя ухватил куда более важный канат, по которому мог выбраться из темноты.
Он задавался огромным количеством вопросов с самого начала этого путешествия бок о бок с монстром, убившим его жену Куинн… или… женщину, которая называла себя его женой. Так или иначе, этот человек, этот прусский граф, перерезавший Куинн горло прямо на глазах молодого человека, сообщил, что страдающего потерей памяти юношу никогда не звали Дэниелом Тейтом — на самом деле он был кем-то по фамилии Корбетт, и, разумеется, он никогда не жил в Ротботтоме. При этом этот человек… Дальгрен… назвал имя некоего Профессора Фэлла в Англии, который примет юношу с распростертыми объятиями и исполнит едва ли не любой его каприз. Что все это значит? Почему Куинн должна была умереть ради этого? А если Мэтью никогда не был ее мужем Дэниелом, как же он оказался в Ротботтоме? Все было так запутанно, и разбираться в этом было мучительно больно — во всех смыслах. Молодой человек до сих пор не понимал, почему утерянная память периодически подбрасывает ему столь болезненные вспышки, которые тут же ускользают и растворяются в темноте, стоит лишь попытаться ухватиться за них.
Кем была красивая женщина, видевшаяся ему посреди грязной тюремной камеры в тот момент, когда она сбрасывала с себя грубую мешковатую одежду на пол и вызывающе глядела на мир, когда кто-то говорил: «Вот она, ведьма!»?
Что это была за девушка по имени Берри, чье имя продолжало приходить к нему снова и снова и приносить с собой расплывчатые образы ее лица, как если бы приходилось разглядывать его через матовое стекло? А еще там было что-то про птиц… ястребов, возможно. Это было странное и пугающее воспоминание, как-то связанное с Берри, но, похоже, не имеющее никакого смысла.
А кто был тот человек, с которым Мэтью находился в холодной воде на дне колодца, когда второй человек с грязной лоскутной бородой стоял и смотрел вниз, и смех его напоминал медленный похоронный звон?
Девушка — а ведь он каким-то образом знал, что она принадлежит к племени ирокезов — сидящая обнаженной на скале в море… два рыжеволосых брата, оба настоящие Дьяволы, но их имена… пропали, не вспомнить.
А еще был какой-то мощный взрыв, горящие обломки, падающие чуть ли не с неба… смертельное болота… и люди, которые словно бы… играют с человеческими отрубленными головами.
Что все это значит?
А самое странное, что он очень много знал о том, как работать на парусном судне. Он знал разницу между крамболом и брам-реем, знал, как надо драить палубу, знал, что такое блинда-гафель… он знал систему звонков, знал, как надо отсчитывать нужное время и звонить в колокол, в чем капитан Пеппертри полностью провалился, в то время как у капитана Фалько с этим дисциплина была сродни военной. В этом молодой человек отчего-то был уверен… но что это был за капитан Фалько? Имя, пришедшее к нему из тумана тогда же, когда и имя девушки Берри. Мэтью не помнил, чтобы когда-либо раньше бывал в море, поэтому… все это было лишь очередной загадкой среди миллиарда таких же.
Но сейчас был не тот момент, чтобы отвечать на эти вопросы. Проблема, которая требовала быстрого решения, состояла в том, чтобы удержать «Странницу» на плаву.
Великий Дом Господень, продолжало звучать в мозгу.
Великий Дом…
Великий… человек…
Великий…
Грейтхауз…
Почему эти слова, произнесенные в такой последовательности, привели к этому результату? Почему заставили думать, что Мэтью может как-то спасти судно и оставшихся на нем людей? И не только это… но… молодой человек понимал, что некто Великий одобрил бы его выбор — пытаться сделать что-то, даже когда все шансы сводятся к нулю.
Думай! — приказал себе Мэтью, когда корабль вновь поднялся на волнах и рухнул, закрутился, застонал, и вода полилась сверху. Но при этом… эти слова… это… что это было? Прозвище? Великий… Грейтхауз. Ох… почему так больно вспоминать это?
Думай!
Это не просто слова и не прозвище, это имя!
— Если этому кораблю суждено спастись, — вдруг заговорил молодой человек, произнося, пожалуй, самую долгую свою речь за все это путешествие. — Мы должны всё для этого сделать.
— Мы? — переспросил одноногий отец Нобла Янса. — Я ничего, черт возьми, не знаю о мореплавании!
— Никто из нас не знает! — пронзительный голос Брайерфилда сделался еще более резким от нахлынувшего на него ужаса. — О чем вы, тут же одни сухопутные крысы!
— Мы должны подняться на палубу! — сказал Мэтью. — Связать все тяжелые веревки, которые сможем найти и выбросить их за борт! Позволить им тянуться за кораблем в воде!
— Зачем? — спросил кузнец.
— Это замедлит корабль. Веревки в этом помогут и дадут нам некоторую стабильность. Если сможем сбросить якорь с левого и правого бортов, будет намного… — его перебил новый залп волн, обрушившийся на нос корабля, свист ветра, несущегося через коридоры, и новый всплеск воды, затопившей помещение. — Лучше, — закончил он, когда снова смог дышать.
