– Нет, вы говорите про британское общество. Я говорю о человечестве в целом. Гляньте на это полотно, – Омович остановился у картины с изображением скелета с крыльями и десятком агонизирующих тел под ними. – Глядя на нее, я слышу, как хрустят кости и рвется кожа, как клыки чудовищ рвут хрупкую плоть. Это часть диптиха Яна ван Эйка «Распятие и Страшный суд». Не оригинал, конечно, но качественно выполненная копия. Строго говоря, это лишь четверть всей картины, но только взгляните, насколько детально переданы муки каждого несчастного грешника в этом полотне. Знаете, чем мне нравится эта картина?
– Рискну предположить, что вы получаете удовольствие от вида человеческих страданий, – робко ответил Фуллер.
Охранник кашлянул.
– Какое оскорбление! Если бы я получал от этого удовольствие, то у вас на груди уже стоял бы раскаленный утюг. Нет, Уортингтон. В земной жизни царит дисбаланс и несправедливость, но зато в аду все равны. Ад – великий уравнитель земного населения. Ибо нет среди людей ни одного человека, не нарушившего библейские заповеди. Знаете почему?
– Я не очень религиозный человек, мистер Омович.
– Потому что они не выполнимы. Вся история поклонения Богу – это путь стыда за совершенные грехи. Все эти благочестивые католики, трахающие чужих жен, по воскресеньям идут в церковь и исповедуются, ожидая, что Бог их простит. Но грехи есть сущность любого человека. Правила малой коммуны овцепасов сделали мировой религией, и, оказалось, что она ни черта не работает. Ибо в нашей природе убивать и красть, завидовать и прелюбодействовать, лгать и лжесвидетельствовать.
Охранник закашлял еще сильнее, но Омович не обратил на него внимание, рассматривая глаза Фуллера, сквозь стекла противогаза.
– Снимите это, – скомандовал Омович и Фуллер послушно снял противогаз. – Вы согласны с тем, что я сказал?
– Я считаю, что если распятый с Иисусом разбойник раскаялся и заслужил место в раю, то в этом и есть суть религии. Раскаяние.
– Хороший ответ, мистер Уортингтон. А теперь скажите: вы готовы раскаяться за ложь, чтобы отправиться в рай?
Фуллер нервно сглотнул слюну. В сумке на рецепции осталась баночка с образцом крови с картины, и теперь он размышлял: стоило ли его жизнь этого образца. Омович, будто прочитав его мысли, подошел к кровавой картине и с минуту ее осматривал. Сердце Фуллера замерло.
– Мне много за что стоило бы раскаиваться, мистер Омович, но я не собирался в рай так скоро. И, в любом случае, в аду у меня гораздо больше друзей и знакомых.
Омович наградил его иронично медленными аплодисментами и обернулся со странной улыбкой на лице.
– Поразительная картина, не так ли? – он указал на холст ладонью. – Я проводил часы перед ней, наслаждаясь каждой секундой, каждой капелькой этого замечательного шедевра. Черпаю в ней удивительную силу, целый вихрь эмоций, будоражащих воображение. За время, что я обладаю этим произведением, я запомнил каждый миллиметр. Мог бы закрыть глаза и представить ее, и… знаете что, Уортингтон. Она изменилась.
Фуллер молчал, боясь шевельнуться и даже вздохнуть. Он пытался не выдать своего страха, контролировал мимику как мог, но Омович уже был в его голове.
– Не могли бы вы мне подсказать, Уортингтон, что именно изменилось в этой картине?
– Боюсь, я не имел столько времени, чтобы ее хорошенько изучить.
Русский пристально смотрел ему в глаза, с его напомаженной аккуратной рожи не сходила едва заметная улыбка, не предвещающая ничего хорошего.
– Вы, наверняка, заметили этого медного быка, верно? Знаете что это? – вкрадчиво произнес Омович.
– Скульптура животного, полагаю…
– О нет, это не скульптура – это древнее и очень эффектное орудие казни! Бык Фаларида. Настоящее произведение искусства! В чрево через боковую дверцу – вы ее, наверное, не видели – укладывают грешника и разводят под быком огонь. Несчастный запекался внутри как индейка, а через ноздри быка слышались его крики. Создавалось впечатление, будто бык громко ревет. Забавно, что первой жертвой стал изобретатель – заказчик очень спешил посмотреть на орудие в действии.
Омович внимательно ловил любую реакцию Фуллера, растягивая слова.
– Он… он настоящий?
– Вы имеете в виду, пытали ли в нем людей? Нет, увы. Это отлитая по древним чертежам скульптура, полностью соответствующая оригиналу. Признаться, мне давно хотелось испробовать его в деле. Борис, сопроводи мистера Уортингтона в чрево.
Огромный кулак охранника воткнулся в живот Фуллера, прямо в печень, согнув его пополам. Он упал на пол, свернувшись в позу эмбриона, но тут же Борис потащил его толстую тушу к быку. Медная дверца со скрипом отворилась, петли давно не смазывали. Мускулистые руки подняли его с пола, охранник кашлял и пыхтел, но утрамбовывал его тело внутрь. Фуллер пытался сказать хоть слово, но боль вышибла весь воздух из легких, ему только и оставалось, что открывать рот как рыба.
– Борис, раздобудь газовую горелку. Мы испытаем быка Фаларида.
Дверца захлопнулась с адским шумом, оглушив Фуллера в чреве быка. Абсолютная темнота, в которой он не мог даже сделать вдоха. Пот катился по лицу, разъедая глаза, сердце гулом отдавалось от медных стенок, норовя разорвать грудную клетку… Секунды тянулись невыносимо долго, превращаясь для Фуллера в часы.
– Известно ли вам, что люди, не признающие Бога при жизни, попадают в ад? Забавно, не так ли?
Что-то щелкнуло извне, стенки начали нагреваться. С каждой секундой жар становился все сильнее, униформа моментально пропиталась вязким потом. Воздух стремительно превращался в углекислый газ.
– Я все скажу, – наконец смог выговорить Фуллер, но слишком тихо. – Мистер Омович! Прошу! Я все расскажу!
– Расскажи, каково чувствовать себя внутри, – донесся голос русского.
– Это единственный
