— Почему?
— Она не сказала, а я не стала допытываться. Ее больше интересовало, сколько я беру в час. Ей явно не хотелось тратить лишний пенс.
Майло протянул мне завещание. В случае если Энтони Манкузи-младший умрет раньше своей матери, все доставалось «Армии спасения».
Мой друг спросил:
— Она говорила что-нибудь о своем сыне?
— Вы его подозреваете?
— Мы интересуемся всеми, кто был с ней близок.
— Готова поспорить, толпа тут не соберется.
— Почему вы так решили?
— Миссис Манкузи была вежливой, — сказала адвокат, — но немного… у меня было такое ощущение, что общительной она не была. Пустая болтовня ее не интересовала. Или, возможно, она старалась сократить время своего пребывания здесь. Вы знаете этих людей, они деньги берегут.
— Не то что нынешнее поколение, — заметил Майло.
— У двух моих детей прекрасная работа, но они постоянно перебирают по своим кредитным картам.
— Возможно, миссис Манкузи считала своего сына безответственным, поэтому не хотела передавать ему дом.
— Она бы и не передала ему дом, просто… — Барон улыбнулась. — Функционально это то же самое, так что, вероятно, вы правы. Но если она и не доверяла сыну, мне она об этом не говорила. Я все время хочу подчеркнуть, насколько она была сдержанной, но очень вежливой, настоящая леди. Странно представить себе, что ее убили. Это был грабеж?
— Непохоже.
— Вы думаете, сынуля хотел ускорить события?
— Мы пока не пришли ни к каким выводам.
— Как скажете. — Барон похлопала ресницами.
Майло встал.
— Спасибо за копию. И за бесплатное время.
— Разумеется, — сказала она, касаясь его руки. — Наверное, все дело в форме… ой, но ведь вы не носите форму.
— Нет, это все мой одеколон. «Eau de schmo».
Было уже около четырех, когда мы направились к пункту проката престижных автомобилей в Беверли-Хиллз. По дороге Майло позвонил в лабораторию. В «мерседесе» нашли пару непонятных волосков, а также различные шерстяные, хлопчатобумажные и льняные нитки, но никакой крови или иных телесных жидкостей. Машина недавно была обработана пылесосом кем-то, кто потрудился не оставить отпечатков пальцев. Работники лаборатории собирались на следующий день снимать дверные панели, но они предупредили Майло, чтобы слишком многого не ждал.
— История моей жизни, — сказал он и прибавил газу. — У Эллы был, по сути, только ее дом. Сколько он, по-твоему, может стоить?
— В этой части Уэствуда? — спросил я. — Как минимум миллион триста.
— И я так думаю. Неплохой подарок для такого неудачника, как Тони.
Я напомнил:
— Элла не собиралась помогать ему снизить налоги, а также не вмешалась, когда он потерял квартиру на Олимпик и попал в эту дыру.
— Мамочка считала его лузером, и он это знал.
— Ничто так не питает ненависть, как презрение к самому себе, — сказал я. — А здесь мы имеем дело со здоровой семидесятитрехлетней женщиной, которая вовсе не собиралась умирать в ближайшее время. Что означало продолжение нищенского существования для Тони.
Заверещала рация, требуя связаться с участком.
— Стержис. Я еду… кто? Ладно, скажи им… завтра. Днем. Я позвоню утром и уточню время… обращайся с ними осторожно.
Клик.
— В участок пришли родители Антуана Беверли. Хотят меня видеть. Им сказали, что я на задании. Хочешь поприсутствовать? Ситуация вполне может потребовать психологической чувствительности.
— Разумеется, только предупреди меня за два часа.
— Спасибо, — сказал он. — Ох, ты только взгляни на весь этот хром!
Пункт проката престижных автомобилей представлял собой растрескавшуюся бетонную площадку под брезентовым тентом. Небольшая вывеска мелкими буквами, пара десятков машин, сгрудившихся нос к бамперу, и небольшая будочка в качестве офиса сбоку.
«Весь этот хром» представлял собой несколько «порше», «феррари», «ламборджини», гигантский «роллс-ройс фантом» и парочку «бентли»-купе — младших кузенов величественного седана Николаса Губеля. Спереди — три «Мерседеса S600», два серебряных и черный. Рядом с черным пустое место.
С обеих сторон въездной дорожки — железные столбики, между ними — вялая цепь, змеящаяся по бетону. На правом столбике кольцо с замком. Все блестит, но дешевка.
Майло рассмеялся, но без всякого веселья:
— Тачек тут на много миллионов, а они замок в ближайшей аптеке купили! Я могу его открыть в любом состоянии.
В офисе мы обнаружили мелкого мужчину лет тридцати, который сидел за складным столом и слушал радио. На бейдже, приколотом к его синей рубашке, значилось «Гил». Татуировки, покрывавшие его шею и руки, свидетельствовали о высоком болевом пороге, черные волосы были идеально причесаны. На стенах офиса висели календарь компании, производящей инструменты, и развороты из журнала «Плейбой», которые заставили меня почувствовать себя десятилетним ребенком.
Майло сверкнул своим жетоном.
— Ага, они меня предупредили, что вы приедете.
Мой друг сказал:
— Вы сбились с проторенного пути, мистер…
— Гилберт-Чакон.
— Как к вам относятся клиенты, мистер Чакон?
— А мы не имеем дела с клиентами. Пункт проката на Ла Сиенега. Эта площадка с ультрароскошными машинами. Мы получаем заказы из гостиниц и занимаемся доставкой.
— Гость желает машину, вы ее ему подаете?
— Ага, — подтвердил Чакон, — но только мы ни с какими гостями не общаемся, только с гостиницей, им же счет выставляем.
— Похоже, у вас не слишком много работы.
— Сюда никто не приходит.
— Но кто-то все же приходил прошлой ночью.
Чакон скривил рот:
— Никогда раньше такого не было.
— Как тут у вас с охраной?
— Цепь и замок.
— И все?
Чакон пожал плечами:
— Полиция в минуте езды. Это же Беверли-Хиллз, здесь по копу на квадратный акр.
— А ночной сторож есть?
— Не-а.
— Сигнализация?
— Не-а.
— У всех этих дорогущих тачек? — удивился Майло.
Чакон протянул руку назад. Пальцы коснулись фанерной стены. Видимо, ему понравилось ощущение, потому что он принялся поглаживать дерево.
— У всех машин есть сигнализация.
— Включая тот «мерседес», который угнали?
— Сигнализацию ставит изготовитель, — кивнул Чакон, — так что у всех.
— И она сработала?
Рука Чакона оставила в покое стену и улеглась на стол, а глаза поднялись к отштукатуренному потолку.
— Должна была.
Майло улыбнулся:
— В идеальном мире.
Гилберт Чакон заявил:
— Я дневной дежурный, прихожу в девять, ухожу в половине пятого. Ночью за все отвечает главный пункт проката.
— На Ла Сиенега?
— Ага.
— У кого ключ от замка?
— У меня. — Дежурный полез в карман и вытащил цепочку с ключами.
— У кого еще?
— На главном пункте. Может, еще у кого, не знаю. Я тут начал работать всего пару месяцев назад.
— Значит, копии ключей могут быть у кого угодно?
— Это было бы глупо, — заявил Чакон.
— Замок выглядит новым, — заметил я.
— Ну и что?
Майло сказал:
— Кто-то сумел открыть цепь, угнать «бенц», прогонять его сорок три мили, вычистить и вернуть сюда до девяти часов, при этом положив цепь на место. Если, конечно, она была на месте, когда вы здесь появились.
— Была.
— И сколько было времени?
— Как я уже сказал, мне велят приходить сюда в девять. — Чакон снова поднял глаза к потолку.
— Может быть, вы слегка опоздали?
— Это было бы глупо.
— Короче, вы прибыли вовремя?
— Ага.
— Когда вы появились здесь в девять, ничто необычное не заставило вас приглядеться?
— Не-а.
— Кто должен был запереть цепь в половине пятого?
— Я. — Чакон облизал губы. — И я запер.
— Что, если машину возвращают после половины пятого?
— Если она с главного пункта, то они отпирают цепь и ставят ее.
— Такое часто случается?
— Бывает.
— А прошлой ночью?
Чакон встал и открыл шкаф рядом с холодильником для воды. Пока он пролистывал папки, мисс Январь улыбалась ему со стены.
— Вчерась не было возвратов. Сейчас у нас нет только одной машины — черный «фантом» отправлен в «Эрмитаж» на Бартон-стрит. Какой-то арабский шейх с водителем ездят на нем уже три недели.
— Бизнес не процветает?
— То пусто, то густо. — Глаза Чакона снова задвигались, на этот раз из стороны в сторону.
— Кто-нибудь в последнее время приходил, интересовался машинами? — спросил Майло.
— Не-а.
— Вы понимаете, почему мы задаем вам все эти вопросы, сэр?
— Не-а. Сэр.
— Машина использовалась в убийстве.
Чакон дважды моргнул.
— Шутите? А кого убили-то?
— Милую старушку.
— Какой ужас!
— Действительно ужас, — подтвердил Майло. — И вполне вероятно, что убил ее далеко не такой же милый старичок. — Он описал убийцу в синей клетчатой кепке.
