— Вот именно. Возможно, похитители потребуют выкуп… К тому же мы пока ничего не знаем. Может быть, похитители уже вышли на связь с его родственниками. Обычно они требуют ничего никому не сообщать, ни прессе, ни полиции. В противном случае угрожают убить жертву.
— Понимаю.
— Если мы сообщим, что жертвами стали двое телохранителей, репортеры сразу же пожелают узнать, кого они охраняли.
— И на кого они работали.
— Да.
— А вы пока ничего не хотите разглашать.
Она была смышленой.
— Возможно ли, чтобы… Отнесутся ли родственники погибших с пониманием к тому, что мы… пока не будем разглашать их имена?
Лау откинула голову на спинку кресла, потерла внушительный подбородок и ответила:
— Если от неразглашения не пострадает репутация моей компании, я готова пойти вам навстречу. Но главное слово все равно остается за родственниками убитых. Я перед ними в долгу.
— Конечно.
— У Би Джея Фиктера остались жена и ребенок…
Гриссел молчал.
— Попробую, — сказала Жанетте Лау.
Приехав в Бельвиль, в штаб-квартиру «Ястребов» на углу Ландрост и Маркет-стрит, Бенни постучал в открытую дверь кабинета Золы Ньяти.
Полковник махнул ему рукой, приглашая войти, жестом велел садиться.
Чувствуя на себе неотрывный взгляд Ньяти, Гриссел постарался изложить события кратко и точно.
— Спасибо, Бенни. Молодец. Но у нас проблемы со СМИ.
— Да, сэр.
— Твое предложение я одобряю, но Клуте говорит, что репортеры как с цепи сорвались. По радио уже говорили о «резне» и «кровавой бане», ведущие на разных станциях занимаются домыслами. Намекают на разборки наркодельцов и передел территорий. Не знаю, долго ли удастся скрывать, что произошло на самом деле.
— Постараюсь действовать как можно быстрее, сэр. Консульство… Если бы удалось связаться с родными Морриса…
— Бригадир поговорил с заместителем комиссара, а тот попросил о содействии министерство иностранных дел. Так что в самом ближайшем будущем мы рассчитываем на ответ.
— Спасибо, сэр. — Гриссел встал.
— Бенни, погоди минутку, — очень серьезно произнес Ньяти. Гриссел снова сел. Он догадывался, что его ждет. — Бенни, не хочу совать нос не в свое дело, но ты ведь понимаешь, что для меня очень важно твое здоровье.
— Да, сэр.
— Могу я попросить тебя об услуге?
— Да, сэр.
— У тебя, кажется, есть наставник в «Анонимных алкоголиках»…
— Куратор, сэр. Но уверяю вас, что… — Он осекся, когда Ньяти поднял руку.
— Тебе ни в чем не нужно меня уверять, Бенни. У нас есть несколько часов до того, как начнет поступать информация от операторов сотовой связи и из консульства. Пожалуйста, поезжай домой, прими душ и поговори со своим куратором. Сделаешь это для меня, Бенни?
— Да, сэр. Но я хочу, чтобы вы…
— Прошу тебя, Бенни, ради меня.
Ехать домой не хотелось. Он позвонил Алексе.
— Представляю, как ты измучился, — полным сочувствия голосом произнесла она.
— Я приеду ненадолго, только принять душ и переодеться, — предупредил он.
— Да, Бенни, я все понимаю. Ты занимаешься убийствами во Франсхуке?
— Да.
— Я слышала о них по радио. Хочешь, я приготовлю что-нибудь перекусить?
— Спасибо, Алекса, у меня не будет времени. Приеду через полчаса…
Потом он позвонил доктору Баркхёйзену, своему куратору из «Анонимных алкоголиков».
— Док, мне нужно с вами поговорить.
— Сейчас?
— Около шести часов.
— Приезжай ко мне в приемную. Я подожду тебя.
Доктор Баркхёйзен никогда его не упрекал и всегда готов был выслушать.
Но ему Бенни тоже придется солгать.
Ворота перед большим домом Алексы на Браунлоу-стрит больше не скрипели. Наконец-то закончился капитальный ремонт, длившийся почти семь месяцев, навели порядок и в саду. Теперь дом Алексы был похож на жилище звезды поп-сцены.
Должно быть, она высматривала его у окна, потому что сразу же открыла дверь и обняла его.
— От меня плохо пахнет, — предупредил он.
— Мне все равно. — Она крепче прижалась к нему. — Я так рада, что с тобой все в порядке!
— Алекса…
— Знаю, знаю. — Она выпустила его и взяла за руку. — Вот что значит любить великого сыщика! Я сделала бутерброды, иди поешь.
Ему не нравилось, когда Алекса называла его «великим сыщиком». Хорошо, что удалось уговорить ее не представлять его таким образом своим друзьям.
— Большое спасибо, — сказал он.
— Пожалуйста. А сюрприз оставлю на потом. Скажу, когда ты примешь душ.
Дни недели для карманника отличаются друг от друга. Самое лучшее время — пятница и суббота, когда горожане выходят на улицы, — они расслабленны и беспечны. Как говаривал дядя Солли, «лохи беспечны, у них полные карманы денег».
По вторникам, средам и четвергам работа так себе. Крупных уловов почти не бывает, но как-то перебиться можно. Тем более что в последнее время многие клубы стали работать по ночам. На улицах появились молодые люди с большими деньгами. Можно даже уверять себя, что делаешь доброе дело. Отбираешь у них деньги, которые они могли потратить на кокаин.
«Тейроне, помни, что день седьмой предназначен для отдыха. По воскресеньям ловить нечего даже в торговых центрах. Разве что перед Рождеством, но это уже другая история».
И понедельники обычно — полный отстой.
Он сделал петлю через Гринмаркет-сквер, просто чтобы проверить, не стоит ли у какого-нибудь сувенирного магазина туристический автобус и не толпятся ли у витрин туристы из Европы, охающие и ахающие над безделушками с «африканским колоритом», которые на самом деле сделаны в Китае.
Автобуса не было.
Он купил пирог с мясом на углу Лонг-стрит и Уэйл-стрит. Прошел по Лонгмаркет-стрит, покосился на самодельную вывеску «Фредерик-стрит». Неужели у правительства не хватает ума и денег на то, чтобы изготовить нормальную вывеску? Они такие же, как АНК.[6] Совершенно ничего не делают. Задул прохладный северо-западный ветер. Ему предстоял долгий крутой подъем к своей комнатке в пристройке на Скотсе-Клоф, комнатке, которую он снимал у богатых мусульман за четыре пятьдесят в месяц. Вдоль одной стены стояли рабочий стол и раковина. Одну стену занимали встроенные шкафы. Рядом с узкой кроватью стояла тумбочка. Крошечный санузел был совмещенным. У входной двери висел аппарат внутренней связи, напоминание о том, что когда-то в пристройке ютилась прислуга. Старшая дочь хозяев, двадцатилетняя девица, время от времени звонила ему. Ругала из-за мусора или выговаривала, что он не закрыл как следует калитку. Низкорослая толстушка целыми днями сидела дома и скучала. Тейроне иногда даже жалел ее. Она так одинока!
Дома он послушает музыку на айпаде, вытащенном в декабре из рюкзака одного немца. Половина музыки была в жанре дэт-метал, но остальная — вполне ничего себе.
Ему нужно подумать.
Доктору Баркхёйзену шел семьдесят второй год. Он носил очки с толстыми линзами, часто хмурил кустистые брови, а длинные седые волосы собирал в задорный «конский хвост», который обычно перетягивал голубой лентой. Его лукавое лицо напоминало Бенни одного из семи гномов из «Белоснежки». У него была приемная в кейптаунском районе Бостон. В шестьдесят пять лет доктор вышел было на пенсию и попробовал пожить в Витсанде, но долго не выдержал. Теперь по будням он снова принимал пациентов как врач общей практики.
И еще он был алкоголиком.
— Док, я держусь четыреста двадцать два дня, — первым делом сообщил Бенни.
— Выпить хочется?
— Да. Но не больше, чем обычно.
— Так почему ты не даешь мне спокойно посмотреть «Красоток в Кливленде»?
— Кто такие красотки в Кливленде?
— Бенни, это комедийный сериал. Такие сериалы нормальные, пожилые, прошедшие курс реабилитации алкоголики смотрят по вечерам с женами, чтобы избавиться от скуки и от тяги к бутылке.
— Извините, док, — вздохнул Бенни, хотя и понимал, что Баркхёйзен его просто дразнит.
— Как дети?
Он понимал, что должен терпеливо ответить на все вопросы. Торопить доктора бессмысленно. Его куратор повсюду искал признаки опасности и требовал подробностей.
— Если в целом… Фриц решил в следующем году поступать в киношколу. Поверил в себя после того, как снял несколько музыкальных клипов с Джеком Пэроу, лидером своей группы. Теперь он страстно хочет «снимать кино». А в киношколе, док, такая высокая плата за обучение… Придется заложить дом, которого у меня нет. Но, наверное, учиться в киношколе все же лучше, чем болтаться по улицам или записаться в полицию…
— А как Карла? Все еще встречается со своим регбистом?
— Да, док, боюсь, что да.
— Судя по твоему голосу, ее парень тебе по-прежнему не нравится.
