я их исполнил.
Музыка закончилась, теперь игла винилового проигрыватель считывала шипящую тишину. Милт поднялся с дивана, убрал пластинку и выключил проигрыватель, выжидающе посмотрев на Изи.
– Вы готовы отправляться? – спросил тот.
– Давно готов. Только упакую кота в переноску. У него проблемы с пищеварением, поэтому кормите его только дважды в день, как бы жалостливо он не просил. В пакете консервы с его любимым кормом и…
– Уверен, я разберусь, Рэймонд, – Иезекииль мягко улыбнулся. – Мои собаки его точно не будут обижать.
– Спасибо, Изи.
– Вам, наверное, сложно решиться на этот шаг?
– Это нужно было сделать гораздо раньше.
Рэй позвал кота, который с вялым сопротивлением зашел – таки в переноску. Он передал ее и небольшой бумажный пакет Иезекиилю, а сам взял небольшой потертый саквояж.
– Вас нужно встретить по прибытии? – спросил Иезекииль.
– Не знаю, Изи. Надеюсь, не придется.
* * *
Хейгейтское кладбище было очаровательно мрачным, несмотря на ясный солнечный день. Оливия катила детскую прогулочную коляску с очаровательной девочкой по узкой дорожке. Легкий ветерок развеял бежевый плащ, тот самый, в котором она пришла в ресторан в тот вечер, когда Грегори сделал ей предложение. И когда она согласилась. Оливия остановилась у скромного мраморного креста.
– Здравствуй папа, – прошептала она. – И с днем рождения. Уже два года прошло, как тебя не стало… Каждый день вспоминаю о тебе. Рассказываю о дедушке Фелиции. Она хорошая, красивая, здоровая. Немного похожа на тебя… Жаль, что ты не успел ее подержать в руках. Она бы тебя обожала. Прости, папа, что не верила тебе. Ты всегда хотел для меня лучшего. Хотел, чтобы я была счастлива. Но не волнуйся, пап, я счастлива. У меня есть самое дорогое сокровище, которое бывает в жизни. Спасибо за твое наследство, хоть и пришлось немного побороться с Британи. Ну и сука же она у тебя… Но я справлюсь, мы справимся.
– Па-па? – произнесла Фелиция.
– Нет, пупсик, это деда. Де-да.
– Па-па?
– Ох, наш папа… Болеет… Я не знаю, как ей объяснить это. Когда она станет чуть постарше. И не могу пока найти другого мужчину, которого полюбила бы точно так же, как… Грегори. Я спрашиваю себя по ночам, почему я полюбила именно его. Почему не разглядела его ложь. Его безумие. Может, со мной тоже что-то не так?
– Ма-ма…
– Да, Фили, скоро пойдем… В общем… Я даже не знаю, что еще сказать… Я вернулась в Лондон, но совсем не чувствую его… Своим домом. Поместье в Вирджинии продали. Представляешь, нашлись безумные почитатели Грегори. Они всерьез восхищаются его картинами, которые даже ни разу не видели. Этот русский, Омович, сидит на них как дракон на золоте. В газетах теперь только про него и пишут, теперь даже больше, чем про Грега… Кровавый Пикассо, Маньяк с кистью, Искусный потрошитель – так его прозвали газетчики. А по сути это больной несчастный человек. Он никогда не рассказывал о своей матери и, оказалось, что у него это наследственное. И теперь я боюсь, – Оливия не смогла сдержать слез. – Теперь я боюсь, что Фили переняла это… Отмечена печатью безумия. Боюсь вести ее к врачам. Точнее, боюсь, что они скажут то, что я не готова услышать…
– Ма-ма… гули! – девочка показала на ворона, усевшегося на соседнее надгробье, птица внимательно слушала исповедь Оливии.
– Это не гули. Это «кар-кар». Ворона…
– Гули, – запротестовала Филиция.
– Как бы то ни было… Мне очень тебя не хватает, папа. Надеюсь, что у Фили будет такой же отец. Который ее будет любить больше, чем себя.
Оливия смахнула платком слезы, развернулась и покатила коляску дальше по дорожке.
* * *
Чернокожий усталый санитар изображал непреклонность перед Омовичем:
– К пациенту нельзя, он находится в психозе и может навредить вам и себе.
– Думаю, что наш разговор благотворно на него повлияет, – Юрий убрал ладонь со стойки, под которой обнаружилось пятьсот фунтов.
Дать взятку – настоящее искусство, и этим искусством Юрий владел в совершенстве. Каким бы принципиальным ни был каждый житель Британского королевства, он остается человеком. И сколько бы денег ни было у любого человека, ему всегда нужно немного больше. Санитар ловким движением перехватил купюры со стола.
– Вы убедительны, но вам придется убедить еще моего напарника. И заполнить бумаги, – он положил на стойку планшет с официальными формами.
– Уверен, вы сможете мне помочь и в этом, – Юрий незаметно вытащил из кармана еще несколько сотенных купюр и положил под страницу. – И ваш напарник тоже не обидится.
– Билли! Сопроводи гостя к пациенту в закрытое крыло! – крикнул санитар, забирая планшет с деньгами.
Через минуту к проходной подскочил еще один широкоплечий мужчина в белом больничном костюме.
– Это к художнику?
– Да, к нему. Мистер Омович, вы пройдете один. Попросите ваших сопровождающих подождать здесь. Уже поздно, поэтому лучше, чтобы их никто не видел. И вас. О Вашей безопасности позаботится Билл.
– Следуйте за мной, – Билли махнул ему рукой, открывая дверь на магнитном замке. Омович последовал вслед.
Коридоры психушки были больше похожи на лабиринты, но Билли легко в них ориентировался. Они преодолели несколько лестничных пролетов, спустившись на нижний уровень. Здесь не было ни окон, ни указателей, номерков на дверях палат, даже ручек не было.
– Вы единственный, кто его посещает, – заявил Билл. – Первое время одолевали журналисты, но он с ними не
