Я занес лампу над головой, замахнулся и со всей силы опустил ее. Промахнулся. Схватил лампу за основание, как бейсбольную биту, ударил — задел голову по касательной. Промахнулся! Чудовище уползало. Тогда я перехватил свое оружие острым концом вперед, как меч, и попытался проткнуть голову змеи. Раз, другой — безуспешно. В третий раз острый конец вонзился в шею за головой. Чудовище моментально обвилось вокруг лампы и моей руки. Окровавленной ступней я наступил змее на шею, снова поднял лампу и, морщась от страха, ненависти и отвращения, со всей силы пронзил чудовищу голову. Теперь змея обвилась вокруг моей ноги; вот она обмякла и дернулась в последний раз. Поняв, что она больше не укусит, я поднял ногу и ударил ее по голове — как будто забил последний гвоздь в крышку гроба.
Эмма расположилась на унитазе в моей ванной. Я сидел на полу — по-прежнему в одних трусах. Моя нога лежала у нее на коленях. Она осторожно удаляла из раны на ступне осколки стекла.
— Я вас испачкаю кровью.
— Сидите тихо! — приказала она строго, как учительница в начальной школе, тем же тоном, каким она пять минут назад велела: «Сядьте, Леммер!»
Я заметил, что руки у нее еще заметно дрожат. Она вытянула пальцами длинный острый кусок стекла и осторожно положила его на подоконник. Что ж, осколок абажура лучше, чем змеиный яд! Эмма оторвала большой кусок от рулона туалетной бумаги и прижала к порезу. Бумага пропиталась кровью.
— Прижмите, — велела она, сталкивая мою ступню с коленей и вставая.
Я невольно отметил, что через тонкую ткань футболки, которую она носила вместо пижамы, просвечивает грудь. Футболка доходила ей до колен, выставляя напоказ красиво очерченные лодыжки. Я сидел на полу и послушно прижимал к порезу комок туалетной бумаги. Руки у меня не дрожали. Эммы не было довольно долго. Наконец я услышал, как ее босые ноги прошлепали по полу гостиной, где все валялось в беспорядке: перевернутый стул, разбитая картина, осколки лампы. Змея валялась снаружи, на веранде. Когда я выволакивал убитое чудовище из гостиной, его длинное чешуйчатое тело было еще мягким и гладким. Несмотря ни на что, мне было жаль змею. Еще совсем недавно она была смертельно опасной и полной энергии, а теперь — просто безжизненная тряпка. Какой разительный контраст!
Эмма держала в руках кожаную сумочку. Она снова села, расстегнула на сумке «молнию» и вытащила оттуда ножницы. Потом взяла махровое полотенце и начала резать его на полосы.
— Леммер, кто-то подбросил змею ко мне в спальню, — заявила она тоном, не терпящим возражений.
Я сидел и следил за ее движениями.
— Я проснулась оттого, что окно… захлопнулось. Или еще что-то. Я встала и пошла посмотреть. Окно было закрыто, но не на задвижку.
Она ловко отрезала от полотенца очередную длинную ленту.
— Давайте ногу.
Я снова положил ступню ей на колени. Она убрала окровавленный комок бумаги и осмотрела порез. Кровотечение уже прекратилось. Эмма взяла бинт из полотенца и начала заматывать.
— Должно быть, вчера вечером, пока мы ужинали, кто-то вошел сюда и отодвинул задвижку на окне изнутри. Иначе не получится, окно нельзя открыть снаружи.
Я промолчал. Она наверняка рассердится, если я начну спорить и доказывать, что ее гипотеза совершенно невероятна. Как можно справиться с такой громадной змеюкой? Как можно пропихнуть ее в щель полуоткрытого окна? Откуда неизвестные «они» знали, что нас разместят именно в этом бунгало? Как они попали сюда ночью, как прошагали пешком от шоссе с трехметровой ядовитой змеей, точно зная, где находится окно Эммы?
Эмма вынула из кожаной сумочки крошечную серебряную булавку и аккуратно скрепила повязку. Потом похлопала меня по ноге.
— Ну вот, — сказала она, довольная результатами своего труда.
Я снял ногу с ее коленей. Мы оба встали. У двери ванной она остановилась и повернулась ко мне с торжественным выражением на лице:
— Спасибо, Леммер. Не знаю, что бы я без вас делала.
Мне нечего было ответить. Я стоял и смотрел ей вслед.
— Как вы этого добиваетесь, Леммер? Бегаете?
— Простите, не понял…
— У вас ни грамма лишнего жира!
— Ах вот оно что…
Она застигла меня врасплох.
— Да. Я… бегаю. Что-то вроде.
— Когда-нибудь вы обязательно расскажете мне обо всех ваших вроде. — И она ушла, едва заметно улыбаясь.
Лежа в постели в темноте и ожидая, когда наконец придет сон, я думал над тем, как спокойно и уверенно она рассуждает о предполагаемом покушении на ее жизнь. Для нее не существовало никаких сомнений. Она была совершенно уверена в том, что некие злоумышленники пытаются убить ее. Однако она не закатила истерику, действовала разумно и деловито. Раз кто-то хочет меня убить, найму телохранителя. Проблема решена.
Моему самолюбию приятно льстило ее детское доверие, вера в мои способности. Но никакого удовлетворения от ее доверия я не испытывал, ведь моя клиентка постоянно воображает вокруг себя какие-то заговоры. Сначала я заподозрил ее во лжи; сейчас я склонен был полагать, что она просто фантазирует, сочиняет, потому что ей так очень хочется.
Я долго лежал в темноте и прислушивался к звукам саванны. Пели ночные птицы, выла гиена. Один раз мне показалось, будто я услышал львиный рык. Когда я уже начал погружаться в сон, до моих ушей донеслись другие звуки: тихий шелест шагов Эммы в гостиной. Она прошла мимо меня и легла на вторую кровать. Зашуршали простыни, и все стихло.
Я услышал, как Эмма медленно вздохнула. От удовольствия. Или от облегчения.
У человека с беджем «Грег. Начальник службы гостеприимства» были редкие светлые волосы; судя по покрасневшему лицу, он плохо загорал. И оливковый пиджак был ему тесноват в талии.
— Примите мои самые искренние извинения. То, что произошло, совершенно неслыханно… Разумеется, мы переселим вас в другое бунгало, кроме того, вам не придется платить за проживание. — Он опустил голову и осмотрел убитую змею.
Несмотря на раннее утро, на нашей веранде собралась целая толпа. Рядом с мертвой рептилией стоял Дик — старший егерь.
— Это черная мамба, ее укусы смертельны, — пояснял он Эмме, как если бы змея принадлежала лично ему.
Старший егерь был в ее вкусе и прекрасно это понимал — клон Орландо Блума лет тридцати с небольшим, загорелый говорун. Едва узнав, что Эмма ночевала в двуспальной кровати за запертой на ключ дверью, когда произошел инцидент со змеей, он переключил все свое внимание на нее. Мы с чернокожим егерем («Селло, егерь») смотрели на мертвую рептилию. Становилось жарко. Ночью я почти не спал. Дик мне активно не нравился.
— Вам не нужно нас переселять, — сказала Эмма Грегу.
— Самая опасная змея в Африке, ее яд обладает нервно-паралитическим действием. Если не принять противоядие, через восемь часов отказывают легкие. Очень активна, особенно в это время года, до начала сезона дождей. Очень агрессивна, если ее задеть, лучше всего уйти подальше… — втолковывал Дик Эмме как заведенный.
— Тогда мы здесь приберемся. К обеду все будет как новенькое. Извините, пожалуйста, еще раз, — сказал Грег.
Дик впервые за все время удостоил меня взглядом.
— Приятель, надо было вызвать нас!
Я молча посмотрел ему в глаза.
— По-моему, ваше предложение неосуществимо, — возразила Эмма.
Грег сурово посмотрел на Дика.
— Разумеется!
Дик попытался восстановить утраченные позиции.
— Жаль, что пришлось ее убить. Такой потрясающий экземпляр! Знаете, они очень редкие и обычно избегают контакта с людьми, если только не загнать их в угол. Охотятся главным образом днем. Странно, приятель, очень странно. Такого у нас раньше ни разу не случалось. И как, интересно, она попала внутрь? Вообще-то они юркие, могут пролезть в любую дырку, щель или трубу, кто знает? Селло, помнишь ту, которую мы месяц назад нашли в муравейнике? Огромная самка, метра четыре; только что она здесь, и вот ее уже нет — куда-то ускользнула.
— Нам пора завтракать, — прервала разговор Эмма.
— Завтрак тоже за наш счет, — сказал Грег. — Если вам что-нибудь будет нужно, не стесняйтесь…
— Мамба в спальне… — Дик покачал головой. — У нас такое впервые, но ведь здесь же буш. Африка не для слабаков… По-моему, нечто подобное должно было случиться рано или поздно. С ума сойти! А все-таки жаль…
Инспектор Джек Патуди нависал над письменным столом — накачанный здоровяк, которому, видимо, доставляло удовольствие демонстрировать свои великолепные мускулы. Белоснежная рубашка сидела на нем превосходно. Его широкий лоб был постоянно нахмурен; бритую голову избороздили неприветливые морщины. У него была кожа самого темного оттенка коричневого цвета, почти черная, как у полированного черного дерева. Несмотря на то что в его кабинете царила удушающая жара, он, единственный из всех нас, не потел.
