— Мне только салат, греческий, — обратилась она к официанту. Я заказал бутылку минеральной воды, которая здесь стоила как малолитражка, и филе из говяжьей вырезки под перечным соусом с картофельным пюре. Мы огляделись. В зале сидели и другие посетители — в основном иностранцы средних лет группками по два-четыре человека. Эмма вынула белую льняную салфетку из кольца под слоновую кость. Потом принялась вертеть кольцо в руке, разглядывая вырезанный на нем тонкий лиственный орнамент.
— Извините меня за мою несдержанность, — сказала она вдруг, вскидывая голову. — Когда я увидела антилоп импала…
Я вспомнил миг, когда она закрыла рот ладонью.
Она снова опустила голову и принялась вертеть в руке кольцо от салфетки.
— У нас была ферма-заказник в Уотерберге. Мой отец… — Она сделала глубокий вдох и медленно выдохнула, стараясь сохранить спокойствие — видимо, за словами крылось слишком много эмоций. — Ферма небольшая, всего три тысячи гектаров, просто кусок земли, где паслись антилопы. Мы приезжали туда по выходным. Папа говорил, что купил ферму в основном для нас, детей, чтобы мы не росли совсем уж городскими. Чтобы знали, как трава растет. Когда мы приезжали на ферму, Якобуса днями не бывало дома. Он и спал под открытым небом, и гулял — можно сказать, жил там… Там у него всегда было двое или трое друзей, но под вечер, на закате, он всегда приходил и брал меня с собой. Тогда мне, наверное, было лет девять-десять, а он только что закончил школу. Но он не стеснялся гулять с младшей сестренкой. Он знал, где можно найти антилоп. Все их стада. Спрашивал меня: «Сестренка, кого ты сегодня хочешь увидеть?» Потом рассказывал мне об антилопах. Какие у них повадки, что они делают. И о птицах. Мне пришлось выучить все их названия. Мне было забавно, но я всегда чувствовала себя немножко виноватой, потому что я была не такая, как он. Похоже, он оживал, только когда был на ферме. А мне не всегда хотелось туда ехать, не каждые выходные, не каждые каникулы..
Эмма снова замолчала и молчала до тех пор, пока нам не принесли еду. Я с жадностью накинулся на мясо. Она поковырялась вилкой в салате и отодвинула тарелку.
— Отец… так и не смирился с тем, что Якобуса не нашли. Может быть, ему было бы легче, если бы… нашли тело. Хотя бы что-то… — Она взяла с колен салфетку и прижала ее к губам. — Ферму он продал. Когда больше не осталось надежды. Он никогда не говорил с нами о случившемся; просто однажды пришел домой и сказал, что ферма продана… это был первый раз… сегодня я увидела антилопу в первый раз с тех пор… как погиб Якобус.
Я ничего не ответил. На мою способность сочувствовать нельзя полагаться. Я сидел как истукан, сознавая, что мне дарована особая привилегия. Просто я оказался единственным доступным слушателем.
Эмма снова взяла кольцо от салфетки.
— Я… Вчера ночью я думала, что, наверное, совершила большую ошибку, может быть, мне просто так хочется сохранить какую-то память о Якобусе, что я не способна относиться к произошедшему бесстрастно. Как я могу быть уверена в том, что у меня не разыгралась фантазия? Я скучаю по ним, Леммер. Мне их всех очень недостает — брата, мамы, папы. Всем нужна семья. Возможно, и сюда я приехала в поиске семьи? На самом ли деле человек, которого показывали по телевизору, похож на Якобуса? Я ни в чем не уверена. Но ведь не только… Был еще телефонный звонок… Если вы спросите, что точно говорил тот человек, что конкретно я услышала? В такие минуты понимаешь, для чего тебе нужен отец. Его можно спросить: «Папа, так правильно? Так можно поступать?»
Моя тарелка опустела. Я облегченно положил нож и вилку. Теперь мне не придется чувствовать себя виноватым из-за того, что я наслаждаюсь вкусной едой в то время, как она борется с захлестнувшими ее чувствами. Но и ответить на ее вопрос я тоже не мог. Поэтому сказал:
— Ваш отец…
Ей нужно было хотя бы небольшое ободрение.
Она накрыла кольцо рукой, погруженная в собственные мысли. Наконец, подняла на меня глаза:
— Он был сыном кочегара.
Официант забрал мою тарелку. Эмма отодвинула свою от себя:
— Извините, салат очень вкусный. Просто у меня нет аппетита.
— Ничего страшного, мадам. Хотите что-нибудь на десерт?
— Леммер, выбирайте.
— Нет, спасибо, я уже сыт.
— Кофе? Ликер?
Мы отказались. Я надеялся, что Эмма уже готова уйти. Она положила кольцо от салфетки на то место, где раньше стояла ее тарелка, и поставила локти на стол.
— Кажется, все уже забыли, в какой бедности выросли многие африканеры. Моя бабушка разводила овощи на заднем дворе, а дед держал кур прямо между железнодорожными путями. Это было запрещено, но на их участке другого места не было. В Блумфонтейне были такие маленькие домики железнодорожников…
Итак, она углубилась в семейную историю. Еще одна повесть на тему «из грязи в князи». Йоханнес Петрус Леру. Я подозревал, что она пересказывает знакомую историю, которую она слышала много раз еще в детстве. Так ей было легче затронуть тему погибших родственников и плавно перейти из прошлого к настоящему и к расследованию.
Ее отец был вторым из пятерых детей в большой семье, которая с трудом жила на зарплату кочегара. В пятнадцать лет у ребенка из такой семьи не оставалось выбора, ему приходилось идти работать. Первый год Йохан трудился разнорабочим в огромном депо в блумфонтейнском Ист-Энде, куда от скромного родительского домика можно было добраться пешком по шпалам. В конце недели он получал конверт со скудным жалованьем и относил его матери. Каждый вечер он стирал единственную рабочую рубашку и вешал ее сушиться перед угольной печкой. В шестнадцать он начал учиться на слесаря-сборщика и токаря; обе профессии его очень интересовали.
И тут, как раз вовремя, случилось маленькое чудо. Йохан Леру и его наставники постепенно поняли, что он прекрасно разбирается в моторах и прочих деталях паровозов. К тому времени, как он сдал экзамен на слесаря-сборщика, о нем уже ходила слава. Его усовершенствования и изобретения в области механики экономили железнодорожному начальству кучу денег. Однажды летним утром 1956 года в цех вошли два бизнесмена-африканера из Ботавилля. С трудом перекрывая грохот, визг и шум, они прокричали, что ищут парнишку по фамилии Леру, который так хорошо разбирается в механизмах. Они выпускают сельскохозяйственное оборудование для фермеров, разводящих кукурузу в северной части Свободного государства, и им нужны его таланты, чтобы закончить разработку отечественного комбайна, который должен заменить дорогие машины, ввозимые из Америки и Великобритании.
Дедушка-кочегар был против. Государство — надежный работодатель, страховка от экономической депрессии, войны и бедности. Частным же сектором ведали тогда англичане, евреи и иностранцы, которые, по мнению дедушки, так и норовили околпачить бура. В общем, рискованное предприятие.
— Папа, — сказал сын, — я могу разрабатывать детали самостоятельно. Я сам умею делать чертежи, вытачивать болванки и собирать машины из деталей. В железнодорожной компании у меня такой возможности нет.
В конце месяца он уехал на поезде в маленький городок на реке Вале, где боги приготовились улыбнуться ему.
Он целиком и полностью оправдал надежды новых хозяев — работал усердно, истово, проявлял изобретательность и смекалку. Его идеи оказались новаторскими, продукция пользовалась успехом, и его репутация становилась все известнее. Прошло меньше года, и он познакомился с Сарой.
Данный пункт стал поворотным в истории семьи Леру, как во многих семейных легендах, которых за прошедшие годы мне пришлось выслушать немало. Но в голосе Эммы я услышал изумление. Она по-прежнему дивилась тому, как распорядилась судьба, рок, скрестив дороги ее будущих родителей и определив таким образом ее генетический код.
Небольшая промзона Ботавилля расположена в северной части городка, по ту сторону железнодорожных путей. Чтобы добраться до своих меблированных комнат в центре города, Йохану Леру надо было перейти по пешеходному мосту над станцией и спуститься на платформу. Потный, грязный, с жестяной коробкой для обеда, брел он однажды вечером знакомым путем. По пути он пытливо вглядывался в освещенные окна переполненной станционной чайной. И увидел сидящую там симпатичную молодую женщину. Он так и застыл на месте. Сцена была волшебная: маленькая девушка в широкополой шляпе и белоснежной блузке нежными ручками подносила чашку с чаем к алым губкам. Он долго стоял на полутемной платформе и наблюдал за ней. Сердце у него разрывалось. Он сразу понял, что она создана для него, но его грязный, весь в пятнах, комбинезон вряд ли произведет на девушку хорошее впечатление. Не мог он и рисковать идти домой переодеться; к тому времени, как он вернется, она, наверное, уже сядет в поезд и уедет.
