Маше и ей придётся колоть лекарство.
Тошнота подкатывает к горлу, воспоминания о проведённых в полубеспамятстве днях накатывают гнилой волной.
– Да-да, Володенька, я помню, я всё помню, всё знаю, – нельзя просить его, чтобы отпустил, – и обещаю, что ты будешь доволен.
– Вот и славно! Маша уже ждёт нас в гостиной.
Если я сделаю что-то не так, он может уколоть этот шприц ей, а не мне. Я ненавижу эту девочку.
Гостиная шире, чем мне казалось из коридора, в дальнем углу есть письменный столик, в другом – небольшое пианино. Я ни разу не слышала, как он играл. Тут же стоит проигрыватель для виниловых пластинок.
Ко мне оборачивается девушка с пластинкой в руках. Русые волосы забраны в хвост, глаза цвета слабого чая, робкая улыбка:
– Здравствуйте…
Мне хочется сказать ей, чтобы она бежала отсюда как можно быстрее и дальше.
– Здравствуйте, – но я просто стою, чувствуя, как он придерживает меня за локоть.
Я знаю, что ты здесь, знаю, знаю…
– Познакомьтесь, это моя мама, Светлана, а это… Маша. – Он волнуется, но голос не дрожит.
– Рада познакомиться, – Маша по-прежнему держит в руках пластинку, не зная, как с ней быть, – Вова много про вас рассказывал.
Господи, «Вова»!
– А мне про вас! – Я немного освоилась и стараюсь «не ударить лицом в грязь».
– Ну что, будем обедать? – бодро говорит он. – Мы с Машей привезли всё к столу.
– Ну зачем же, – развожу руками, – я бы сама приготовила.
Не лучший ответ.
Он дёргает щекой от неожиданности и хлопает ладонью по карману. В кармане лежит шприц, я помню.
«Успокойся, успокойся». – Глубокий вдох.
Главное сейчас – не наделать глупостей. Он взвинчен и начеку. Не сегодня. Я пытаюсь себя уговорить.
Кажется, Маша почувствовала витающее в воздухе напряжение, переглянулась с Владимиром и со мной:
– Давайте я помогу?
Я смотрю на него, ожидая негласного разрешения.
– Конечно, – тут же бодро отзывается он.
Несмотря на недавнюю репетицию, я оглядываюсь по сторонам с любопытством случайного прохожего.
Маша достаёт из сумки овощи:
– Салат?
– Да, хорошо. – Я открываю первый попавшийся ящик в надежде обнаружить там нож, а нахожу ложки с вилками.
– Мамочка? – Он вопросительно поднимает бровь. – Давай-ка и я тебе помогу.
Открывает соседний ящик и выдает мне нож. Маша, стоящая рядом, моет огурцы с помидорами и складывает их на чистую тарелку.
Нож. Широкий, большой. Острый. Дыхание сбивается. Прохладной рукояткой он удобно ложится в ладонь.
– А где у вас салатницы? – поворачивается ко мне Маша.
– Гм…
– Вот тут. – Он подскакивает и достаёт фарфоровую миску из верхнего ящика.
– Пока вы режете овощи, я помою зелень? – Она явно пытается подружиться.
Я замираю над огурцом, сжимая рукоять ножа. Если выбрать момент, если выбрать правильный момент, то одно резкое движение может изменить мою жизнь.
Он стоит возле небольшой барной стойки напротив и наблюдает за мной. Внимательно, змеино, неотвратимо.
Господи, дай мне сил.
Я шинкую огурцы с помидорами, болгарский перец – это забытое удовольствие делать что-то самой. Маша режет зелень – получается роскошный салат.
– Ну, пойдёмте на веранду, – Владимир достаёт из сумки хлеб, замаринованное мясо, нарезанный сыр, – пока вы будете сидеть и шептаться, я приготовлю шашлык.
Он отдаёт пакеты девушке, сам достаёт пару бокалов, бутылку вина. И мы группой двигаемся к маленькому дворику, тому самому – со столиком и верандой, несем миску с салатом, сыр, оливки в баночке, наструганную в магазине колбасу. Он идёт чуть-чуть позади меня. Он всегда оказывается позади.
Когда мы проходим прихожую, я отмечаю, что литой диск с моей цепью накрыт толстым ковром.
На веранде мой железный стул куда-то подевался (а я-то думала, он прикручен к полу) и стоят три одинаковых плетёных кресла. Недалеко от стола возле белёного забора обнаружился уже расставленный мангал и мешок с углём. Камер тоже нет, впрочем, я подозреваю, что внезапно образовавшееся птичье гнездо под крышей – не что иное, как замаскированная камера.
Мы садимся за стол, он ставит перед нами бокалы:
– Ну что, девчонки мои, красного или розе?
Я вздрагиваю. Когда-то из вин розовое было моим любимым. Я не пила три года. Долгих-долгих три года, почти три. Хотя мне порой кажется, что все тридцать.
Когда мы репетировали позавчера, он сказал, что я должна отказаться от вина, когда он будет предлагать.
– Налей мне немножко розового, а вам, Маша?
– Ой, что вы, меня можно на «ты», – она обернулась к нему, – мне тоже розе, Вовочка.
«Вовочка!» – Я едва не хохочу в голос. Это имя совершенно ему не идёт.
– Ты уверена, мам? – переспрашивает он со значением.
– Да-да, – делаю вид, что не замечаю, – самую малость, за знакомство.
– Хорошо. – Он наливает Маше полный, а мне на пару глотков.
В воздухе разносится удивительный, давно забытый запах. Я беру хрупкий бокал аккуратно за изящную ножку, покручиваю, согревая пальцами тонкое стекло.
– Ну что, я займусь шашлыком, а вы пока поболтайте, только имейте в виду, посекретничать вам не удастся, – он подмигивает мне, – потому что я на самом деле рядом и всё-всё слышу.
Я даже не сомневаюсь. Тем более он наверняка записывает.
– Расскажите, как вы познакомились, – поворачиваюсь к Маше, не решаясь сделать глоток вина.
– А что, Вова не говорил? – Она удивляется.
– Расскажите, как это было для вас. – Мне не хочется называть её на «ты».
Краем глаза я замечаю, как он одобрительно кивает, – я веду себя хорошо.
«Хорошо, всё будет хорошо». – Елена с удивлением обнаружила, что волнуется.
Она заметила его в последний момент, когда он подошёл едва ли не вплотную:
– Здравствуйте.
– Ой! Здравствуйте. – Она сделала два шага назад.
– Разве вы не ожидали меня увидеть?
Она совладала с собой:
– Просто задумалась, а вы появились неожиданно.
Ещё накануне она серьёзно размышляла о том, идти ли на эту встречу.
Оставить это милым приключением уже не получалось, оно стало уже чем-то большим – сыпались СМС и смайлики, «доброе утро» и «спокойной ночи».
Первое и последнее Еленино замужество закончилось два года назад легко и без любви – так же, как началось. С Павлом, юморным технарём-инженером, они прожили пять необременительных лет: как друзья и партнеры. Ездили на море, ходили по гостям и театрам, он был отличным приятелем Кире, но, к радости Елены, своих детей не хотел. Потом Павел неожиданно влюбился, и они разошлись, обойдясь без скандалов и драм. «Все-таки, кроме дружбы, должен вспыхивать какой-то огонь», – подумала тогда Елена.
Та самая единственная подруга Танька-алкоголичка всё науськивала её, мол, надо бы хоть кого-нибудь завести, «так», «для здоровья». Но «так» и «для здоровья»
