– Она вовсе не беззащитный ребенок. Ей двадцать два года.
– Ты имеешь в виду биологический возраст. – Я вновь повторяю за Маликом. – Но ты понятия не имеешь о том, что творится у нее в душе. Откуда тебе знать, может, в своем развитии она так и осталась шестилетним ребенком? В эмоциональном плане, во всяком случае.
Испустив громкий и выразительный вздох, Шон поднимается со стула и достает пиво из холодильника. Я вижу у него в руках запотевшую бутылку, и впервые за много часов мне хочется выпить.
– Я собственными руками почти загубил свою карьеру, – говорит он, вытирая рот рукавом. – Из-за нас с тобой, Кэт. Если мы поступим так, как ты хочешь, и нас поймают… мне конец.
Я молча смотрю на него.
– Ты был свободен в своем выборе. И осознанно нарушил все правила. Я никогда не просила тебя об этом. Я намерена побеседовать с Эванджелиной Питре сегодня вечером, с тобой или без тебя. Но хочу предупредить тебя, Шон… Если ты решишь перехитрить меня – вызовешь оперативную группу до того, как я буду уверена, что узнала от Питре всю правду, – я отправлюсь к твоей жене и расскажу ей обо всем, чем мы с тобой когда-либо занимались. И о том, чем только собирались заняться.
Он бледнеет на глазах.
– Ты не сделаешь этого.
– Посмотри на меня, Шон. Сделаю, и еще как.
Он смотрит на меня так, как будто видит в первый раз.
– Ты понятия не имеешь о накале страстей и эмоций, с которыми мы имеем здесь дело, – говорю я ему. – А я знаю, на что способна подвергшаяся насилию женщина, понятно тебе? И прежде чем мы бросим Эванджелину Питре на съедение волкам, я должна понять, что случилось.
Он опустошает бутылку одним долгим глотком и швыряет ее в мусорную корзину.
– Никакого прикрытия, – повторяет он. – Идиотизм!
Я испытываю неимоверное облегчение. Он все-таки пойдет со мной.
– По крайней мере, Малик мертв, – говорю я ему, поднимаясь. – Если он действительно был сообщником Питре, в чем ты, похоже, не сомневаешься, у тебя будет одной причиной для беспокойства меньше.
Шон надевает пиджак, чтобы скрыть наплечную кобуру. Потом наклоняется, вынимает маленький револьвер из кобуры на лодыжке и проверяет барабан.
– А вдруг это одна из этих женщин? Или все они вместе?
– Питре живет одна. Сегодня будний день. Завтра ей идти на работу, она ничего и никого не ожидает. Мы заставим ее впустить нас, напугаем, а потом предложим свою помощь.
– А если она будет не одна?
– Мы возьмем с собой фотографии. Если мы узнаем кого-нибудь из наших женщин, то все равно войдем. Захвати с собой «глок».[27] А я положу в сумочку твой незарегистрированный револьвер. Не волнуйся, мы справимся. Все будет хорошо.
– Как я объясню твое присутствие?
– Точно так же, как и всегда, когда брал меня с собой на допросы.
Шон качает головой, но уголки его губ помимо воли изгибаются в намеке на улыбку.
– Проклятье! Мы вели себя как круглые идиоты, верно?
– Целиком и полностью с тобой согласна. Но все-таки мы остановили нескольких убийц.
Он кивает.
– Это точно. Нам удалось кое-чего добиться.
– И мы снова проделаем это сегодня вечером. Просто немного не так, как раньше. На этот раз не ради того, чтобы пощекотать себе нервы, получить повышение по службе или удовлетворить личные амбиции. На этот раз мы сделаем это для того, чтобы восторжествовала справедливость.
Он вопросительно приподнимает бровь.
– Ты полагаешь, что имеешь право вершить правосудие?
– В данном случае да, полагаю.
Шон отдает мне незарегистрированный револьвер, облегченный «Смит-Вессон» тридцать восьмого калибра.
– Четыре патрона в барабане, пятый в стволе. Взводишь курок и стреляешь.
Я молча киваю головой.
– Ты сможешь выстрелить в Питре, если понадобится? – спрашивает он.
Я чувствую в руке холодную тяжесть револьвера, и вдруг перед глазами у меня встает зрелище окровавленного тела Билли Нила. Я до сих пор ощущаю вкус его горячей крови, хлынувшей мне в горло. Смогу я проделать нечто подобное с женщиной?
– Кэт?
– До этого не дойдет.
Глава шестьдесят четвертая
Эванджелина Питре живет в ветхом белом доме на Мирабо-стрит в Жантийи, обсаженном деревьями рабочем квартале, застроенном преимущественно одноэтажными дощатыми зданиями. На город опускаются сумерки, когда Шон останавливает свой «сааб» позади потрепанной «Тойоты-Короллы», которая приткнулась к тротуару напротив входной двери. Напарник Шона только что сообщил нам, что эта машина принадлежит подозреваемой. Шон прячет в карман свой сотовый телефон и окидывает дом взором полицейского-ветерана.
– Джо разговаривал с детективами, которые допрашивали Питре после убийства ее отца. Они говорят, что не успели задать ей и несколько вопросов, как появился Кайзер и дальше повел допрос самостоятельно.
– Это меня не удивляет, – отвечаю я, стараясь не выдать голосом охватившее меня напряжение. – Ты думаешь, Кайзер ее заподозрил? Ведь он долгое время работал психологом-аналитиком в Куантико.
– Мог и заподозрить.
Шон разглядывает другую сторону улицы, потом переводит взгляд на перекресток впереди. Он уже дважды проехал здесь, высматривая признаки установленного за домом наружного наблюдения, но ничего не обнаружил.
– На этот раз мы с тобой зашли очень далеко, Кэт. Намного дальше, чем когда-либо себе позволяли. Если Кайзер уже подозревает Питре, мы можем загубить все дело.
Он смотрит на меня, и во взгляде его читается искреннее беспокойство.
Я отвечаю ему тяжелым взглядом, вылезаю из машины и торопливо иду по тротуару к входной двери, затянутой проволочной сеткой от насекомых. За спиной я слышу быстрые шаги Шона, он догоняет меня.
– Отойди от света, – говорит он.
Я стою в тени карниза, а Шон быстро обходит вокруг дома. Самым громким звуком в окрестностях остается шум кондиционеров, в который вплетается приглушенное бормотание работающих телевизоров.
– Ничего не видно, – сообщает Шон, подходя ко мне. – Повсюду на окнах задернуты занавески.
Прежде чем он успевает придумать причину, по которой нам надо выждать еще некоторое время, я поднимаюсь по трем бетонным ступенькам и стучу в дверь.
Внутри слышны торопливые шаги. Потом занавеска на окне слева от нас отодвигается и к стеклу приникает темный силуэт – кто-то смотрит наружу. Я не успеваю рассмотреть, кто это, как занавеска опускается.
– Кто там? – доносится до нас приглушенный женский голос.
– Полиция, – властно и уверенно произносит Шон. – Пожалуйста, откройте, мэм. Я покажу вам свое удостоверение личности.
Через несколько мгновений щелкает замок, и дверь приоткрывается на ширину цепочки. Шон открывает бумажник и подносит бляху к щели в дверном проеме.
– Детектив-сержант Шон Риган, мэм. Отдел по расследованию убийств, Управление полиции Нового Орлеана. Вы Эванджелина Питре?
– Может быть.
– Я был другом вашего отца.
– Я вас не помню. Что вам угодно?
– Вы Эванджелина Питре?
– Да. В чем дело?
– Речь идет об убийстве вашего отца.
Пауза.
– Я уже разговаривала с несколькими детективами. И с ФБР тоже.
– Мне это известно, мэм. Но мы очень серьезно относимся к смерти коллеги. Нам необходимо еще раз побеседовать с вами.
– В таком случае…
Дверь закрывается, но вот изнутри доносится короткий лязг, и она распахивается вновь, открывая лицо, уже знакомое мне по фотографии, которую я рассматривала при свете лампочки в автомобиле, пока мы ехали сюда. Эванджелина Питре в жизни выглядит старше, чем на снимке. И хотя по тому, как ее зовут, можно заключить, что она принадлежит к каджунам,[28] в ее жилах, очевидно, течет и кровь горцев. Темные глаза и волосы Эванджелины контрастируют с бледной кожей, а худощавая фигура наводит на мысль о дистрофии. Ее гладкие волосы свисают неопрятными прядями, как если бы их давно не мыли, а на шее виднеется фиолетовый синяк от засоса.
– Прошу прощения, – говорит она. – С тех пор как это случилось, я превратилась в параноика. Чем я могу помочь?
– Можно войти? – спрашивает Шон.
– Это займет много времени?
– Возможно. Надеюсь, вы понимаете, что мы ищем серийного убийцу.
– Так пишут в газетах. – Питре с сомнением оглядывается через плечо, словно не хочет, чтобы мы видели, в какой нищете и убожестве она живет. – Вам действительно нужно входить ко мне?
– Мы предпочли бы поговорить внутри. Вы же знаете, какими любопытными бывают люди.
В ее глазах на мгновение вспыхивает ненависть. Эванджелина Питре явно не ладит с соседями.
– Ну хорошо, – наконец соглашается она. – Входите.
Она отступает на шаг в сторону, давая нам возможность войти.
Передняя дверь открывается прямо в гостиную. Я видела много подобных жилищ в Новом Орлеане. Дверь на противоположной стене гостиной ведет в кухню. Через нее видны застекленные двери, которые выходят на зацементированный дворик снаружи. Справа от меня тянется коридор, ведущий к нескольким спальням (самое большее, трем) и к ванной в конце холла.
