Эта разница была не из тех, что постепенно стираются со временем. Мы отличались от этой «касты» по сути, иначе не скажешь; у них было то, чего были лишены мы, — красота и богатство. Достаток, копившийся не спеша, нескольких поколений. Красота и богатство, вросшие за это время в гены. Они принадлежали к миру, где не приняты спешка и показуха.
Поэтому новеньких можно было отличить сразу. Нас выдавали длинные юбки, короткие прически, тусклые черные волосы. Многие носили очки в невзрачных толстых оправах. Конечно, было немало девчонок и из богатых семей, иначе как бы они платили такие деньги за обучение? Но и они не имели того лоска, что присутствовал у касты. Одним словом, новенькие были убогими. «Убого». В женской школе Q. это слово имело судьбоносное значение.
— А все-таки она убогая.
Заработав такое клеймо, смыть его уже было невозможно. Не помогали никакие успехи и достижения — ни в учебе, ни в спорте, ни в чем.
Таких, как я, вопрос об убогости не волновал с самого начала. Но были девчонки, стоявшие как бы на грани между убогими и неубогими, — их это слово глубоко задевало. Думаю, среди новеньких таких было больше половины. И поэтому, чтобы не казаться убогими, все они старались раствориться среди «коренного населения».
Церемония началась. Новенькие напряглись, проникшись ответственностью момента, тогда как члены касты лишь делали вид, что слушают. Они жевали резинку, тихонько переговаривались, показывая, что происходящее им совсем не интересно. Вели себя как расшалившиеся, совершенно очаровательные котята; никакой серьезности. При этом никто из них даже не смотрел в нашу сторону.
А новенькие, глядя на это, наоборот, чувствовали себя все более неловко, задумываясь над тем, какая тяжелая жизнь их ждет в этой школе. Лица бледнели и мрачнели. Сбитые с толку девчонки понимали, что здесь действуют другие правила — совсем не те, по которым они жили прежде.
Думаете, я преувеличиваю? Ничего подобного. Для девчонок внешность может быть мощным оружием, чтобы показать свое превосходство над другими. Сколько бы ума, каких бы способностей у тебя ни было — все равно сразу не разглядишь. Никакие мозги и таланты не могут сравниться со смазливой мордашкой.
Я знаю, что у меня голова работает гораздо лучше, чем у Юрико, но, как это ни прискорбно, это не производит на людей впечатления. А вот Юрико — производит, и еще какое. Хотя, кроме чудовищной красоты, ей похвастаться нечем. Однако благодаря сестре судьба и меня наградила одним талантом. Талантом не быть добренькой. Правда, никого это не волнует, а ведь здесь я могу многим дать сто очков вперед. Ничего, зато мой талант производит впечатление на меня, и я шлифую его каждый день. Я определенно отличалась от других девчонок из обычных семей, поступивших в школу, — ведь я жила с дедом да еще помогала ему. Именно поэтому я имела удовольствие наблюдать за царившими в школе суровыми нравами как бы со стороны.
Сразу после приема неофитов короткие юбки вошли в моду — в них стали наряжаться все больше девчонок. Те, кто держал нос по ветру, сразу же решили, что такие юбки им очень идут. Кто-то хотел походить на членов касты, старался вести себя как они, чтобы выделиться среди новеньких. Я смотрела на них с усмешкой и глубоко презирала: ну и дуры.
Каста вела себя ужасно: ни во что не ставила прибывшее пополнение, не обращала на нас никакого внимания, не считалась с нами с самого начала. Какое-то время просто игнорировала.
Кадзуэ переоделась в мини одной из первых. Однако ее портфель и туфли совсем не шли к короткой юбке. Было видно, что ей неловко.
Каста ходила на занятия не с портфелями, а с легкими нейлоновыми сумками через плечо, американскими рюкзачками из грубой ткани или с такими тяжелыми саквояжиками, по-моему, от Луи Вуитона. То есть кто с чем хотел. Больше походили на студенток, чем на школьниц. Общими деталями туалета были только коричневые кожаные туфли и темно-синие гольфы от Ральфа Лорена. Кто-то каждый день приходил в других часах; у кого-то из рукава школьной формы высовывался серебряный браслет — наверняка подарок бойфренда; кто-то украшал завитые волосы красивыми цветными заколками, острыми, как иголки; кто-то приходил в класс с кольцом, в котором красовался бриллиант размером со стеклянную бусину. Тогда в школах еще не было той свободы, как сейчас, и тем не менее на какие только выдумки у нас не пускались, только чтобы перещеголять друг друга.
Но Кадзуэ всегда ходила с черным портфелем и в черных сабо. В самых обыкновенных синих гольфах. Красная детская корочка для проездного билета, убогие черные заколки в волосах. Шаркая, она проходила по коридору, оберегая портфелем тонкие как спички ноги, еле прикрытые короткой юбкой.
Новенькие, стремившиеся одеваться «под касту», и Кадзуэ тоже, не имели для этого возможностей. Им решительно не хватало циничного, бьющего в глаза богатства. Богатство рождает излишества. Именно отсюда у касты ее раскованность и цинизм. Они буквально сочились наружу. Такой цинизм мог превратить заурядную девчонку в исключительное создание. Все дочки богатых родителей были циничны и вели себя развязно. Так в школе Q. я постигла сущность богатства.
У Кадзуэ внешность была самая обыкновенная. Шапка густых черных волос, коротко остриженных, открытые уши. На затылке волосы непослушно топорщились, словно перышки у цыпленка. Широкий лоб, осмысленное лицо — видно, что человек неглупый. В глазах — уверенность в себе. Как у отличницы, выросшей в обеспеченной семье. Когда же у нее появилась эта привычка — робко и настороженно присматриваться к тем, кто вокруг?
После убийства Кадзуэ я наткнулась на ее фото в каком-то еженедельнике. У снимка была своя история — видимо, его сделал в лав-отеле человек, с которым она встречалась. Кадзуэ смеялась во весь рот, выставив на обозрение худое обнаженное тело. Я всматривалась в фотографию, стараясь разглядеть черты Кадзуэ, которую я знала когда-то, но видела только циничную распущенность. Но не ту, что происходит от пресыщенности богатства. И секс тут ни при чем. Передо мной было чудовище, не знающее и не признающее границ дозволенного.
Нас определили в один класс, но как зовут эту девочку, я еще не знала, и вообще она была мне неинтересна. Поначалу все новенькие почему-то норовили держаться вместе, выглядели бесцветными и скучными, на одно лицо.
Сейчас я хорошо понимаю, какими униженными чувствовали себя девчонки, приложившие столько стараний, чтобы попасть в эту школу, и рассчитывавшие, что их способности здесь оценят. Так проходила юность Кадзуэ. Для таких, как она — с сильным характером и тягой к самовыражению, — это было тяжелое, горькое время.
Хотите знать, какие у меня были с ней отношения? Хорошо. Я заметила Кадзуэ после одного случая. Произошло это дождливым майским днем на уроке физкультуры. Мы должны были играть в теннис, но из-за дождя нас загнали в зал на ритмику. В раздевалке одна девчонка подняла что-то с пола и крикнула:
— Это чье? Здесь валялся.
На нее посмотрели и тут же отвернулись без всякого интереса. Она держала темно-синий гольф с красной эмблемой Ральфа Лорена. Это не ко мне: я покупала себе гольфы в «Дайэй», самые простые, белые. Я сидела и спокойно стягивала гольфы. Я всегда стирала их сама. И все же я никак не могла понять, с чего это она так закричала. Подумаешь, какой-то гольф. Вещами здесь никто не дорожил, бросали как попало. Никто не знал, дорога брошенная вещь хозяину или нет, поэтому ее не подбирали и по доброте душевной оставляли на том же месте. Так было в школе заведено. И потом, даже если кому-то и взбрело бы в голову взять ее себе, все сразу узнали бы об этом — ведь у нас на потоке училось всего сто шестьдесят человек.
В школе я не раз видела не только брошенные ручки и тетрадки, но и дорогие часы, кольца, проездные в кожаных корочках. Однако никто из-за них не переживал. В отличие от меня хозяйки этих вещей всегда могли купить новые. И тут вдруг из-за какого-то гольфа такой шум.
— Поглядите-ка! — взывала девчонка, демонстрируя находку подругам.
Послышались смешки. Ее тут же обступили.
— Ого! С вышивкой!
— Вот уж шедевр!
На простом темно-синем гольфе его хозяйка вышила красными нитками метку. Под Ральфа Лорена.
Нашедшая гольф руководствовалась отнюдь не похвальным желанием вернуть потерю хозяйке. Ей лишь хотелось выяснить, чей он.
Потому она и подняла шум. Но никто не отозвался. Новенькие в молчании продолжали переодеваться, каста тоже молчала, очевидно предвкушая сцену, которая разыгралась на следующем уроке.
Вы, верно, думаете, что женщины по природе такие вредные. Но ведь им нужно выстоять в этом соревновании, добиться победы. Поэтому надо всегда держать ухо востро, чтобы вас за что-нибудь не прищучили. Если вам это не по нутру, остается только выйти из игры и записаться в чудаки, как это сделала я. В школе Q. я стала свидетельницей того, как разворачивалась эта борьба.
