Потому она и подняла шум. Но никто не отозвался. Новенькие в молчании продолжали переодеваться, каста тоже молчала, очевидно предвкушая сцену, которая разыгралась на следующем уроке.
Вы, верно, думаете, что женщины по природе такие вредные. Но ведь им нужно выстоять в этом соревновании, добиться победы. Поэтому надо всегда держать ухо востро, чтобы вас за что-нибудь не прищучили. Если вам это не по нутру, остается только выйти из игры и записаться в чудаки, как это сделала я. В школе Q. я стала свидетельницей того, как разворачивалась эта борьба.
Следующим уроком был английский. Оживленно болтая, девчонки быстро закончили переодеваться и поспешили в аудиторию. В такие минуты различия между новенькими и «старенькими» исчезали. Если появлялась возможность потравить кого-то, все сбивались в одну стаю.
В раздевалке остались трое: одна пигалица из «стареньких», невысокого роста, Кадзуэ и я. Кадзуэ как-то замялась, и я подумала, что это она вышила метку на гольфе. Тут пигалица протянула Кадзуэ пару гольф со словами:
— Вот, бери.
Гольфы были новые, темно-синие. Кадзуэ со страдальческим видом прикусила губу. Решив, наверное, что деваться некуда, она тихо выдавила из себя:
— Спасибо.
Когда мы втроем вошли в аудиторию, одноклассники сидели как ни в чем не бывало. Пусть автор вышивки остался неизвестным. Зато позабавились. И начались шуточки… Так из мелкой злой выходки развился вирус неприязни и недоброжелательства, постепенно заразивший всю школу.
Отделавшись легким испугом, Кадзуэ успокоилась. В тот день на уроке она все время поднимала руку; ее вызвали, и она, стоя перед всеми, зачитывала из учебника. Несколько человек из класса жили с родителями за границей, многие неплохо знали английский. Но Кадзуэ это не смущало, она все равно упорно тянула руку. Я посмотрела на девчонку, которая одолжила ей гольфы. Уткнувшись подбородком в ладонь, она сонно уставилась в учебник. Симпатичная, с чуть выступающими вперед зубами. Как ее зовут, я не знала. Почему она решила выручить Кадзуэ? Это сбивало меня с толку. Нет, я вовсе не сторонница злых шуток и не люблю, если кого-нибудь начинают травить, и к Кадзуэ я относилась нормально. Но она меня раздражала. Выкинет какой-нибудь глупый номер и сидит с наглым видом, будто ничего не произошло. Вела себя дерзко. Плохо соображала, что ли? Или наоборот, чересчур хитрая была? Даже я не могла разобраться, в чем дело.
После занятий, когда я запихивала в портфель учебник по классической литературе, Кадзуэ подошла ко мне.
— Знаешь, я про это хотела…
— Про что?
Я сделала вид, что не поняла, и Кадзуэ покраснела от злости. Подумала, видно, что я прекрасно все понимаю.
— Думаешь, мы бедные?
— Да ничего я не думаю.
— Думаешь-думаешь. А мне надоело слушать всю эту бодягу: у кого есть дурацкая метка, а у кого нет.
Все стало ясно. Кадзуэ вышила свой гольф не потому, что у них в семье не хватало денег, а из чистого рационализма, хотя, на мой взгляд, ее рационализм, основанный на стремлении подстроиться под установленный в этой школе уровень богатства, — это абсурд. Она была личностью мелкого калибра. Кому такая интересна?
— Ну ладно.
Кадзуэ вернулась на свое место. Из-за стола мне были видны лишь ее худосочные ноги, обтянутые новенькими гольфами. Символ богатства. Знак женской школы Q. Красная эмблема. Интересно, что Кадзуэ собирается делать дальше. Девчонка, одолжившая ей гольфы, над чем-то смеялась со своими подружками. Встретившись со мной взглядом, она опустила голову, точно ей стало за что-то стыдно.
Мы иногда обменивались с ней парой слов. Ее звали Мицуру. Она пришла в Q. после начальной школы.
Так началась наша жизнь в школе: новенькие — сами по себе, каста — сама по себе. Старожилки всегда держались в классе вместе, красили ногти, смеялись. Днем, когда в занятиях наступал перерыв, выходили за территорию школы в кафе, наслаждались свободой. После уроков у ворот их встречали ребята из мужской школы. Некоторые девчонки завели поклонников-студентов и уезжали с ними кататься на дорогих иномарках — «БМВ», «порш».
Парни эти были под стать своим подружкам. Модные, самоуверенные, материально благополучные. И конечно же, циничные и распущенные. Были, должно быть, среди новеньких и такие, кто поглядывал на эту красивую жизнь косо и думал, что на этом фоне выделиться можно только хорошими отметками. Решили взять свое зубрежкой. Хотели пережить годы в школе Q., добившись превосходства над кастой, не утруждавшей себя учебой.
Через месяц после начала занятий у нас был первый экзамен. Новенькие во что бы то ни стало хотели доказать, что не уступают касте, которая продолжала их третировать. Все, не говоря уже о зубрилах, с необычным рвением взялись за подготовку. Девчонок еще подогревало объявление, что десять лучших по результатам экзамена будут отмечены. Ну как же: разве отличницы могут быть хуже других?! Поставив цель войти в первую десятку, новенькие, долго остававшиеся в положении «второго сорта», воодушевились и получили шанс доказать, что встали почти вровень с кастой.
Тогда я как раз с головой ушла в дело «неверного мужа» (мы фотографировали его жену), порученное нам с дедом страховщицей, поэтому с самого начала махнула на экзамен рукой. Я только недавно избавилась от Юрико и наслаждалась свободой. Происходящее в школе меня тогда мало волновало. Учеба мне была до лампочки. Не самая последняя — и ладно. Впрочем, пусть даже и последняя. Главное — я в этой школе. Так же относилась к этому делу и каста — жила свободно, как хотела. Пока новенькие поднимали свой боевой дух, каста тоже засуетилась. В воскресенье накануне экзамена они собрались у кого-то на даче переписывать друг у друга конспекты. И класс снова разделился надвое.
Через неделю всем раздали отпечатанные результаты экзамена. Новенькие, наверное, думали, что большинство мест в десятке достанется им. Так оно и вышло — они получили шесть из десяти. Однако, как ни удивительно, в первой тройке оказалась девочка, поступившая в школу Q. после окончания начальной школы, в седьмом классе. Пятой в списке стояла фамилия ученицы, числившейся в системе с первого класса. А в первой тройке лучшей была Мицуру.
Такие результаты стали для всех новеньких потрясением. Они превзошли тех, кто учился с самого начала, но как получилось, что пришедшая после начальной школы оказалась сильнее? Выходит, самые гламурные и богатые — те, кто здесь с первого класса, а учатся лучше всех те, кто пришел после начальной школы и растворился в этой среде. Новенькие же, примкнувшие к системе Q. на последнем этапе, — ни то ни се. Такого быть не может. В стане новеньких наступило уныние.
— Ты в теннис играешь? — спросила меня Мицуру на следующем уроке физкультуры. Прошел месяц после начала занятий, и каста наконец стала замечать меня.
На уроках, когда играли в теннис, девчонки, ходившие в секцию, сразу занимали главный корт, будто он был их собственностью. Кому теннис не нравился или кто боялся обгореть на солнце, устраивались на скамейках поболтать. Те же, кто не входил в этот круг, вроде меня, прохлаждались за обнесенным сеткой кортом, делая вид, что ждут своей очереди. А что Кадзуэ? Та перебрасывалась мячом с кем-нибудь из новеньких на боковом корте. Она терпеть не могла проигрывать и с громким боевым кличем гонялась за каждым мячом. Скамеечники коротали время, отпуская шуточки в ее адрес.
— Да так, не очень.
— Я тоже.
У худенькой Мицуру были пухлые щеки и два больших передних зуба, как у зайца. Мягкие завитки каштановых волос, милое личико с веснушками. В подругах у нее недостатка не было, но, даже болтая с ними, она то и дело поглядывала по сторонам и обязательно встречалась глазами со мной. Это началось с того самого случая с гольфами Кадзуэ. Мицуру притягивала меня к себе.
— А что у тебя лучше всего получается?
— Даже не знаю.
— И я.
Мицуру провела пальцем по струнам ракетки.
— Ты учишься здорово. Экзамен лучше всех написала.
— Тоже мне достижение. Просто интересно, — равнодушно проговорила Мицуру. — Хочу поступить на медицинский.
Мицуру перевела взгляд на Кадзуэ. Та была в спортивных шортах и темно-синих гольфах.
— Зачем ты ей гольфы дала?
— Зачем? — Мицуру наклонила голову. — Не люблю, когда издеваются над людьми.
— Разве это издевательство? — спросила я, вспомнив, как Кадзуэ после физкультуры спокойно пришла на следующий урок. Похоже, ей и в голову не приходило, что, отдав ей гольфы, Мицуру хотела защитить ее от насмешек одноклассниц. Больше того, даже если бы стало ясно, что найденный гольф принадлежит ей, она на полном серьезе дала бы всем понять, что не видит в этом ничего особенного: «Что здесь такого? Из-за какой-то красной меточки вдвое платить? Ну вышила я ее. Кому от этого хуже?» Честно бы сказала, что думает. И это было бы справедливо. В обыкновенной школе такая прямота, может, и достоинство, но здесь, как ни странно, она вызывала смех.
