Мицуру разоткровенничалась. Меня увлек ее рассказ, я хотела услышать продолжение, узнать о Мицуру все. Потому что таких откровенных, как она, я еще не встречала.
— Ты о чем это?
Мицуру вздрогнула и пристально посмотрела на меня ясными, черными, как угольки, глазами. Она мне напоминала беззащитного зверька, который таращится глазками-бусинками.
— Мне кажется, там у меня что-то такое… вроде дьявола, злой воли.
Злая воля… Она росла и во мне, набирала силу. А все из-за Юрико. Я могла бы жить тихо-спокойно, даже не подозревая о таких чувствах. Но я росла рядом с Юрико, и вместе со мной выросла эта воля. Ну про меня, допустим, все ясно. А откуда в Мицуру она взялась? Вот что интересно. Этого я понять не могла.
— Ты что имеешь в виду — у тебя мысли плохие в голове или ты просто не хочешь никому уступать?
Мой вопрос поставил ее в тупик.
— Не знаю даже. — Она сконфуженно подняла голову и посмотрела на небо.
— У тебя такая сила воли…
— Думаешь?
Смутившись, Мицуру покраснела. Я решила облегчить разговор, сменив тему.
— Твой отец сарариман? То есть ты из внешнего круга, да?
— Ага, — кивнула Мицуру. — Он работал в риелторской фирме по сдаче жилья.
— Денег небось полно?
— Отец занимался рыбным промыслом и получил большую компенсацию, когда это дело у нас прикрыли. Тогда и переключился на новое. А когда-то был главным в рыболовецком кооперативе. Но он умер, когда я была еще маленькой.
Хотя семья Мицуру относилась к морским обитателям, сама она выбралась на сушу. Стала как двоякодышащая рыба, которая может жить на воздухе. Мицуру непроизвольно возникла у меня в голове — ее матово-белое маленькое тело, ползущее, извиваясь, через вязкую, илистую топь. Мне вдруг захотелось подружиться с ней, и я решила пригласить ее в гости.
— Заходи ко мне как-нибудь.
— Обязательно приду. — Мицуру приняла приглашение с радостью. — В воскресенье можно? После школы я каждый день хожу на курсы, готовлюсь на медицинский. Я тебе секрет открою: мне хочется поступить в Тодай.[12]
Вот это да! Выбравшись на сушу, она теперь намерена покорить гору! Мне захотелось получше изучить Мицуру. Она была аномалией, возникшей в этой школе. Созданием, наделенным совестью и необыкновенной добротой. И все благодаря сидевшему в ней злому духу, который был больше человека. Злой дух воспитал в Мицуру совесть и доброту. В школе нужно было приспосабливаться, и эти ее качества развились вовсю, хотя здесь они были ни к чему.
— И поступишь.
— Не знаю.
Чтобы получить право учиться на медицинском факультете университета Q., нужно окончить учебный год в школе в четверке лучших учеников. Мицуру могла бы поступить без проблем, ей просто надо было не снижать набранного темпа. Однако она собиралась бросить отлаженную систему Q. во имя Тодая.
— Но даже если я поступлю в Тодай… — заговорила Мицуру, и в этот момент одна из девчонок, игравших на корте, окликнула ее:
— Эй, Мицуру! Не хочешь поиграть? А то я устала.
Проявила заботу, хотя Мицуру играть совершенно не хотела. Мицуру признавали и каста, и те, кто пытался под них подстроиться, и девчонки из внешнего круга. И причина была не в том, что она училась лучше всех, а скорее в ее застенчивости. Мицуру всегда всего стеснялась. Стеснялась, что учится лучше всех, стеснялась своей доброты, стеснялась отвечать на уроках. Это сразу было видно. Откуда это в ней? Сейчас я думаю, не чувствовала ли она, что в ее душе больше места принадлежит злому духу, а не человеку? Мицуру, интересная и обаятельная, привлекла меня с первой нашей встречи.
— Иди! Смотри, какие люди зовут. — Я не хотела уколоть Мицуру, но нечаянно получилось резко. Она грустно посмотрела на меня, но этот взгляд прошел как бы мимо. В тот момент я думала о другом: что скажет дед, если Мицуру действительно заявится к нам в гости? Что она изящная и воспитанная?
Я проводила взглядом ее маленькую ладную фигурку с высоко посаженной попкой. Ракетка в руках казалась очень тяжелой. Она перекинулась парой слов с подругой. Руки и ноги у Мицуру сверкали ослепительной белизной, будто никогда не видали солнечного света. Поданный ею мяч угодил точно в линию на другой стороне корта, перелетел обратно, отбитый соперницей, и с сухим приятным звоном снова перескочил через сетку. Здорово получалось у Мицуру — во всяком случае, по сравнению со мной и другими девчонками. Она ловко и быстро перемещалась по корту. Но я понимала: игра кончится и ей станет неловко за то, что слишком увлеклась игрой и показала класс. Мицуру — выращенное создание, но это не бонсай, не образец садового искусства, ценимый за красоту. Интересно, подумала я, как бы описал ее дед.
Меня вдруг осенило: белка! Смышленая белка. Скачет по деревьям, ищет орехи и прячет про запас. Мицуру — белка, а я — совершенно другое. Дерево. Не цветущее, а из класса голосеменных, что-то вроде сосны или кедра. В его ветвях не порхают птицы, не жужжат насекомые, опыляя цветы. Просто одинокое дерево, живущее само по себе. Я старое толстое дерево, которое полагается на ветер. Что он дунет и разнесет по свету мою пыльцу. Аналогия мне понравилась, и я улыбнулась.
— С чего такое веселье? — услышала я за спиной резкий голос. То была Кадзуэ.
Она стояла возле фонтанчика с питьевой водой и смотрела на меня. Не иначе уже давно наблюдает за мной, подумала я с легким раздражением. Кадзуэ напоминала засохшее дерево и не нравилась мне с самых первых дней в школе Q.
— Ты здесь ни при чем. Просто смешной случай вспомнила.
На лбу Кадзуэ выступил пот.
— Вы болтали здесь с этой Мицуру, косились на меня и смеялись, — мрачно заявила она.
— Ну не над тобой же!
— Ладно. Не хватало еще, чтобы ты насмехалась надо мной! — бросила Кадзуэ с негодованием.
Она разговаривала со мной свысока. Заметив это, я отвечала с самым серьезным видом, умело скрывая, что о ней думаю:
— Что ты! Мы и не думали над тобой смеяться.
— Скажите, пожалуйста! Все такие гады! Детский сад какой-то!
— Они тебе что-нибудь сделали?
— Лучше бы сделали.
Кадзуэ со всей силы стукнула ракеткой по земле. Поднявшаяся пыль оседала на белых шнурках ее кроссовок. Сидевшие на скамейках девчонки повернули к нам головы, но тут же отвернулись. В их глазах я не заметила ни малейшего интереса. Видимо, им не было никакого дела до разговоров двух невзрачных представительниц класса голосеменных. Да, Кадзуэ для них тоже была примитивной сосной или кедром. Деревом, которое не может дать красивых цветов, манящих нектаром птиц и насекомых.
Враждебно покосившись на одноклассниц, Кадзуэ спросила:
— Ты в какую-нибудь секцию или клуб собираешься записываться? Решила уже?
Я молча покачала головой. Раньше у меня была такая мысль, можно даже сказать — мечта, но, увидев, какие в школе порядки, я передумала. Отношения в клубах строились не только по вертикали, между старшими и младшими; существовали еще сложные горизонтальные связи: внутренний круг, внешний круг и примыкающие к ним. Мне нравится, когда люди общаются мягко, свободно, могут менять что-то в своих взаимоотношениях в зависимости от обстоятельств, а там была полная несвобода со строго установленными взглядами и ценностями. Поэтому я быстро потеряла интерес ко всем этим клубам.
— У меня дед, мне его хватает, — сорвалось у меня.
Вот угораздило! Дед со своими дружками заменяли мне школьный коллектив, а помощь деду — всяческие клубы и секции.
— Это что значит? Может, объяснишь?
«Может, объяснишь?» — любимый вопрос Кадзуэ.
— Да ладно. Это тебя не касается.
Кадзуэ недобро посмотрела на меня:
— Хочешь сказать, я зря стараюсь?
Я пожала плечами. Кадзуэ уже достала меня своей манией преследования. С другой стороны, какой смысл спрашивать, если ей и так все понятно.
— Я хочу сказать — почему в этой школе все так нечестно устроено? Вот сволочи! Попробуй сунься куда-нибудь! У них все заранее решено.
— Это ты о чем?
— Я хотела в группу поддержки. Написала заявление, а они меня сразу послали. Как тебе? Нормально, считаешь?
Я не знала, что сказать. Кадзуэ абсолютно не понимала, что вокруг нее творится. С раздражением сложив руки на груди, она зыркнула на фонтанчик и, увидев сочащуюся из крана струйку воды, со злостью крикнула:
— Кран и то закрыть не могут!
Она сама его не завернула как следует. Я наблюдала за Кадзуэ, еле сдерживая смех. Худенькая, с непослушными жесткими волосами. Девчонка ничего особенного, хоть и способная. Она верила, что может быть на равных с одноклассницами, и возмущалась несправедливостью, когда те ее унижали.
Мы еще были детьми и, защищаясь, сами переходили в наступление на наших обидчиков. Не играть же роль девочек для битья! Тем же, кто копит в себе обиды, вряд ли суждено долго протянуть на этом свете. Вот почему я шлифовала зловредный характер, а Мицуру оттачивала мозги. Что касается Юрико, то, к счастью или несчастью, природа наделила ее чудовищной красотой. А Кадзуэ… У нее ничего не было. Ей просто нечего было шлифовать. Я ни грамма ей не сочувствовала. Она… как бы это сказать?.. не понимала, в каких жестких условиях оказалась. Она их просто не воспринимала, была беззащитна и бессильна перед ними. Как Кадзуэ этого не замечала? Понять не могу.
