Я приступил к подсчетам. Гонорары за «Человека-маятника» определенно свалились на меня очень вовремя.
— Три с половиной миллиона, — сказал я Паркеру.
— Какая часть этой суммы ликвидна?
— Примерно два миллиона.
— Хорошо, — сказал он. — На худой конец я всегда смогу стать твоим поручителем.
— Спасибо.
— Для того и существуют друзья.
— Я всегда знал, что ты мой друг. Но кто бы мог подумать, что ты окажешься еще и моим адвокатом?
— Так я и не окажусь.
— А в чем дело? — спросил я. — Конфликт интересов?
— Нет, не то, — ответил он. — Я действительно хороший защитник по уголовным делам. И хорош я отчасти еще и потому, что способен понять, нуждается ли будущий подзащитный в чем-то, отличном от того, что я могу ему предложить. Или, в определенных ситуациях, в чем-то лучшем.
— По-моему, ты себя недооцениваешь, Паркер.
— Только не в этом случае. Ты — фигура известная. И твою защиту должен возглавить известный человек, привыкший к делам подобного уровня.
— Ты уверен?
— Никогда еще так уверен не был, — ответил он. — Я уже обо всем договорился. Встретимся завтра в девять утра в холле Крайслер-билдинг.
— Собираешься познакомить меня с человеком, который превосходит тебя?
— Нет, — ответил он, — с человеком, который превосходит всех.
В ту ночь, прежде чем лечь, я позвонил Миле и сказал, что завтра работать опять не буду. И подтвердил то, о чем она уже давно догадалась: болезнь тут решительно ни при чем.
Я извинился за то, что был с ней не вполне откровенен, — и за то, что не могу объяснить ей все. Заметил только, что дело касается моей последней пациентки, Саманты Кент. Вернее, сказал я Миле, женщины, выдававшей себя за Саманту Кент.
А следом спросил, не может ли она отыскать сведения о Берче, о том, как он со мной расплатился.
— Тут есть какая-то связь? — спросила она, роясь в своих файлах.
— Вполне возможно, — не вдаваясь в подробности, ответил я. Других вопросов Мила задавать не стала.
— Вот он, — сказала она. — Заплатил чеком. Июнь прошлого года. Хотите, я перешлю вам эти данные?
— Нет. Просто сохраните их у себя. Я дам знать, когда они мне понадобятся.
— Конечно. Что-нибудь еще?
Да, было и кое-что еще. Я спросил о письмах, присланных по электронной почте моей Таинственной пациенткой.
— Вы их сохранили?
Она их стерла.
Меня это не удивило. Моей Таинственной пациентке определенно везло.
— Простите, Дэвид, — сказал Мила.
— Ладно, не расстраивайтесь.
Я положил трубку и уставился в стену. Теперь оставалось надеяться лишь на то, что мне поверят на слово.
Назавтра, сразу после девяти утра, я встретился с Паркером в вестибюле Крайслер-билдинг. Пока лифт вез нас на сорок пятый этаж, Паркер кратко рассказал мне о человеке, с которым нам предстояло встретиться.
— Его зовут Виктор Гласс.
Он был старшим партнером юридической фирмы «Зандер, Лок и Оушен» — одной из самых старых в городе, — фирмы, которую уважали не меньше, чем боялись.
— Ее основатели были людьми безжалостными, — пояснил Паркер. — Из тех, кому ничего не стоит пнуть собаку или отнять у ребенка конфетку, в общем, сам понимаешь. А если не понимаешь, присмотрись к аббревиатуре ее названия.
Он подождал, пока я сложу слово из первых букв названия фирмы.
— Разумеется, все это было давно, — продолжил он. — Никого из них уже нет в живых. По моим представлениям, заседают сейчас в правлении компании «Ад инкорпорэйтед».
Что снова возвратило нас к Глассу.
Паркер описал его как способного вести себя жестко, но обаятельнейшего человека, умеющего в единый миг переходить от нажима к чарующему поведению и обратно. Добавьте к этому ум блестящего юриста, и вы получите адвоката по уголовным делам, ухитряющегося выигрывать больше восьмидесяти процентов своих дел.
Покинув лифт, мы вошли в просторную, ультрасовременную приемную компании «Зандер, Лок и Оушен». Минималистская мебель, мягкий свет и экстравагантные скульптуры. Неожиданно, решил я, если учитывать давнюю историю фирмы.
— Они изменили дизайн, — сказал, оглядываясь, Паркер.
Мы подошли к элегантной секретарше, она нажала какую-то кнопку и сообщила о нашем появлении в микрофон украшавшего ее головного телефона.
— Мистер Гласс присоединится к вам через пару минут.
Мы уселись на кожаное подобие садовой скамьи. Паркер открыл свой кейс.
— Держи, — сказал он, протягивая мне глянцевую папку. — Здесь посвященные Виктору материалы из прессы.
Я принял папку и, приподняв бровь, взглянул на Паркера:
— Материалы?
— Ага.
Открыв папку, я начал перебирать вырванные из журналов страницы и перепечатки газетных статей. Кто только не писал о Викторе Глассе — начиная с «Гарвардского юридического вестника» и заканчивая «Плейбоем». Вглядевшись в фотографию Гласса, я понял, что где-то его уже видел. Скорее всего, на экране телевизора.
Я продолжал рыться в бумагах. Написано о Викторе Глассе было немало. А затем я наткнулся на нечто, написанное самим Виктором Глассом. На статью в «Нью-Йорк таймс», озаглавленную «Туповатое правосудие». Доводы, в ней содержавшиеся, были просты. От юристов требуется наличие высшего образования. От судей тоже. Почему же его не требуют от присяжных?
Чтение оказалось увлекательным. Особенно последние два абзаца:
Девять из двенадцати присяжных, заседавших на процессе О. Дж. Симпсона, университетского образования не имели. Служит ли это помехой для того, чтобы позволить им наслаждаться всеми свободами, которые гарантируются нашим обществом? Разумеется, нет. Служит ли помехой для того, чтобы позволить им ограничивать свободу другого человеческого существа? Решайте сами.
Обстоятельства, помешавшие человеку поступить в университет, еще могут как-то учитываться, когда его принимают на работу, но для системы правосудия они никакого значения не имеют. Однако уровень образования непосредственно сказывается на способности человека выстраивать умозаключения, в том числе и на способности оценивать показания и улики. И какие же обязанности сопряжены с большей ответственностью, чем обязанности присяжного?
— Просто чтобы вы знали, дизайнера мы уволили, — произнес чей-то голос.
Я поднял взгляд и увидел стоящего посреди приемной Виктора Гласса. Он был без пиджака, с закатанными до локтей рукавами рубашки. И он не послал за нами свою секретаршу, а предпочел выйти сам. Приятный штрих.
Виктор подошел к нам и крепко пожал Паркеру руку. Они обменялись репликами о том, как приятно им видеть друг друга. Я тоже встал, и Паркер представил меня:
— Виктор, это Дэвид Ремлер.
— Не сомневаюсь, — сказал тот. — Я так понимаю, вам не очень-то везло на этой неделе.
— А ведь еще только вторник, — ответил я.
Виктор улыбнулся. Зубы у него были белее белого. И я вдруг понял, что такое внешность кинозвезды. Холеный и подтянутый — такими мы обычно видим адвокатов на киноэкране. Но Виктор был адвокатом настоящим и, если Паркер прав, одним из самых лучших. При этом лет ему было не больше сорока.
— Почему бы нам не перебраться в мой кабинет? — сказал он. — Поговорим о том, каких удач могли бы мы ожидать от остатка этой недели.
Мы прошли за Виктором по длинному коридору. Кабинет его, расположенный в углу здания, охраняли две стражницы — блондинка и брюнетка.
— Не соединяйте меня ни с кем, Эшли, — попросил он блондинку. Брюнетка последовала за нами в кабинет Виктора.
— Хотите кофе? — спросил он.
От кофе мы отказались. Секретарша № 2, вежливо улыбнувшись, удалилась.
— Ну хорошо, — сказал Виктор.
Он отвел нас в ту часть кабинета, где стояли четыре больших мягких кресла. Я опустился в одно из них, огляделся вокруг. Вдоль ближайшей ко мне стены тянулся гигантских размеров книжный шкаф. В углу, перед огромным окном с видом на Ист-Ривер, стоял массивный письменный стол Виктора.
Все уселись.
Паркер уже обрисовал Виктору картину в целом. Тем не менее адвокату захотелось слышать меня. Я рассказал ему все — насколько мог внятно и спокойно.
По ходу рассказа Виктор задал мне несколько вопросов. На первый взгляд он просто восполнял пробелы — проясняя моменты, о которых я либо высказался не слишком ясно, либо просто забыл упомянуть. Однако на деле он подвергал мой рассказ проверке. И похоже, его интересовали не столько мои ответы, сколько то, как я их даю. То есть вспоминаю ли я подробности или подтасовываю их.
— Вот из-за этого мы и оказались здесь, — закончил я.
Виктор несколько мгновений просматривал сделанные им заметки. Потом взглянул мне прямо в глаза:
— Так это вы убили Конрада Берча или не вы?
