— Я просто пытаюсь пережить все это, — сказал Сандерс. — Потому что хочу быть здесь, когда группу выделят, в самостоятельную фирму.
— Да, конечно. Ты здесь останешься. Они вышли к лифту.
— Ты думаешь, она получила эту должность, потому что она женщина? — спросил Ливайн.
— Кто ее знает, — покачал головой Сандерс.
— За что же нам, мужикам, такое? Мне иногда становится тошно, когда меня заставляют брать на работу обязательно женщин, — пожаловался Ливайн. — Вот возьми, к примеру, моих конструкторов: среди них сорок процентов — женщины; это больше, чем в любом другом отделе. Тем не менее они все время жалуются, что их так мало. Еще больше женщин…
— Марк, — утешил его Сандерс, — мир изменился.
— Не в лучшую сторону, — согласился Ливайн. — Это всех задевает. Суди сам: когда я начинал в «ДиджиКом», при оформлении на работу руководствовались одним критерием — подходишь ли ты? Если ты подходил, тебя принимали. Если ты справлялся со своей работой, ты оставался. Вот и все. А сейчас способности играют далеко не первую роль. Надо еще посмотреть, того ли ты пола и подходишь ли ты по цвету кожи, чтобы соответствовать принципам, принятым в компании. Если ты показываешь себя некомпетентным, мы уже не можем выгнать тебя. Очень скоро мы начнем сплошняком гнать халтуру вроде этих бракованных «мерцалок». Ни на кого нельзя рассчитывать. Никто ни за что не отвечает. А ведь из одной только теории прибор не сделаешь. Производство — это штука практическая. И если товар с душком, никто его покупать не станет.
* * *
Возвращаясь в свой кабинет, Сандерс с помощью своего электронного пропуска открыл дверь, ведущую на четвертый этаж. Опустив затем пропуск в карман брюк, он вошел в коридор. Быстро шагая, Том думал о своем разговоре с Ливайном. Особенно его беспокоил намек на то, что его, Сандерса, «шпыняет» Гарвин, пользуясь его пассивностью, его рассудительностью.
Сандерс так не считал. И, когда он говорил, что компания принадлежит Гарвину, он не кривил душой. Боб был боссом и мог поступать, как считает нужным. Сандерс был разочарован тем, что не получил повышения, но ему никто этого и не обещал. Это он и сотрудники сиэтлского отделения сами решили после нескольких недель, что должность получит он, Сандерс. Но Гарвин и словом не обмолвился. Как, кстати, и Фил Блэкберн.
Так что жаловаться Сандерсу было не на кого. Если его постигло разочарование, то только по его же вине! Как в пословице — не дели шкуру неубитого медведя.
Что касается его пассивности — то чего, собственно, Ливайн от него ждал? Скандала? Воплей и плача? А какой смысл? Мередит Джонсон получит эту работу независимо от того, нравится это Сандерсу или нет. Уволиться? Совсем глупо. Если он оставит работу, то потеряет право на все привилегии, связанные с акционированием. Вот это было бы настоящей катастрофой.
Так что все, что он может сделать, — это принять факт назначения Мередит Джонсон и смириться с этим. И Сандерс чувствовал, что, окажись Ливайн со всей его пылкостью на его, Сандерса, месте, он бы вел себя точно так же: улыбался и помалкивал.
Куда более важной, по его мнению, была проблема с «мерцалками». Команда Ливайна раскурочила сегодня уже три аппарата, но по-прежнему не могла определить причину брака. Конечно, они нашли в шарнире детали, не соответствующие спецификации, и очень скоро Сандерс выяснит, кто и почему использовал некондиционные материалы. Но главный вопрос — почему аппараты работают с запаздыванием — оставался нерешенным, и не было никакого ключа для его решения, а это значит, что Сандерс…
— Том! Вы уронили свой пропуск!
— Что? — отрешенно поднял глаза Сандерс. Дежурная по этажу нахмурилась, показывая на что-то, лежавшее на полу внизу за его спиной.
— Вы уронили свой пропуск.
— Ох, — наконец разглядел он белеющий на сером ковре пропуск, — спасибо большое.
Он пошел по коридору назад. Надо полагать, он был расстроен сильнее, чем думал. Без пропуска в «Диджи-Ком» двух шагов нельзя сделать. Сандерс наклонился и, подняв пропуск, опустил его в карман.
К своему удивлению, он обнаружил, что в кармане лежит еще один пропуск. Нахмурившись, Сандерс вытащил обе карточки и посмотрел на них.
Поднятый с полу пропуск был явно не его. На минуту он остановился, пытаясь сообразить, кому он мог принадлежать. Снаружи все пропуска были одинаковы: синяя эмблема «ДиджиКом», серийный номер и магнитная полоска на обороте.
Сандерсу полагалось помнить номер своего пропуска, но он не помнил. Он заторопился к своему кабинету, чтобы свериться с записью в компьютере. По дороге взглянул на часы: было уже четыре — до встречи с Мередит Джонсон оставалось два часа, а материалов для этого свидания нужно было подготовить много. Глядя на ковер перед собой, Сандерс решил захватить доклады с заводов и, может быть, спецификации на опытные образцы. Он не был уверен, что она сможет в них разобраться, но лучше иметь их при себе. Что еще? Ему не хотелось бы явиться на первое совещание с новым начальником, что-нибудь забыв.
И снова деловой ход его мыслей был нарушен образами из прошлого. Открытый чемодан. Коробка воздушной кукурузы. Разрисованное стекло…
— Вот как? — услышал Том знакомый голос. — Ты уже не здороваешься со старыми друзьями?
Сандерс поднял глаза. Он стоял напротив стеклянной стены конференц-зала. За стеклом он разглядел ссутулившегося в кресле-каталке человека, сидевшего к нему спиной и, по-видимому, любовавшегося панорамой Сиэтла.
— Привет, Макс, — поздоровался Сандерс.
Макс Дорфман ответил, продолжая смотреть в окно:
— Привет, Томас.
— Как вы узнали, что это я?
— Волшебство, надо полагать, — хмыкнул Дорфман. — А ты как думал? — саркастически спросил он. — Томас! Я же тебя вижу.
— Как? У вас глаза на затылке?
— Нет; Томас. Твое отражение у меня прямо перед глазами. Конечно, я вижу твое отражение в оконном стекле. Идешь, размякнув, как старый поц.
Дорфман опять хмыкнул и развернул кресло. Глаза его были яркими, проницательными и насмешливыми. — Ты был таким перспективным молодым человеком. А теперь скис?
Сандерс был не в подходящем настроении.
— Ну, сегодня не самый лучший для меня день, Макс.
— И ты хочешь, чтобы об этом все знали? Сочувствия хочешь?
— Нет, Макс. — Он припомнил, что Дорфман не признавал сочувствия. Он говорил, что администратор, ищущий сочувствия, — не администратор, а мочалка, истекающая кое-чем бесполезным. — Нет, Макс, — повторим Сандерс. — Я просто задумался.
— Ах, задумался? Я люблю, когда задумываются. Думать полезно. И о чем же ты думал, Томас? О разрисованной стеклянной двери в твоей квартире?
Против своей воли Сандерс вздрогнул.
— Откуда вы знаете?
— Волшебство, надо полагать, — рассмеялся Дорфман дребезжащим смехом. — А может, я могу читать мысли. Ты думаешь, я умею читать мысли, Томас? Ты достаточно глуп, чтобы в это поверить?
— Макс, у меня не то настроение.
— А-а, тогда я должен прекратить. Если у тебя не то настроение, я прекращаю. Мы должны любой ценой заботиться о твоем настроении. — Старик раздраженно хлопнул ладонью по подлокотнику каталки. — Ты мне сам говорил, Томас, — вот как я догадался, о чем ты задумался.
— Я сам говорил? Когда?
— Лет девять или десять назад.
— И что я вам сказал?
— О, ты не помнишь? Неудивительно, что у тебя возникают проблемы! А ты больше в пол смотри, Томас. Это тебе очень поможет. Да, я так думаю. Продолжай смотреть в пол.
— Макс, ради Бога!
— Я раздражаю тебя? — улыбнулся Дорфман.
— Вы меня всегда раздражаете.
— Ага. Хорошо. Значит, еще есть надежда. Не для тебя, конечно, — для меня. Я стар, Томас. Надежда для меня имеет другой смысл. Тебе все равно не понять. Последнее время я не могу даже сам передвигаться. Кто-то меня должен толкать. Лучше, когда это делает хорошенькая женщина, но, как правило, подобные занятия не про них. Вот я и сижу здесь, и рядом нет хорошенькой женщины, которая бы меня толкала. В отличие от тебя.
Сандерс вздохнул.
— Макс, как вы полагаете, мы не могли бы поговорить по-человечески?
— Отличная идея, — согласился Дорфман. — Буду очень рад. А что значит поговорить «по-человечески»?
— Я хотел сказать, поговорить как нормальные люди.
— Да, Том, если только тебе это не наскучит. Я очень волнуюсь. Знаешь, как старые люди беспокоятся, чтобы не быть скучными?
— Макс, что вы имели в виду, когда говорили и о стекле?
— Я говорил о Мередит, конечно, — пожал плечами Дорфман. — О ком же еще?
— Так что же Мередит?
— Да почем я знаю? — с раздражением спросил Дорфман. — Все, что мне известно, ты же сам мне и сказал. А все, что ты мне сказал, так это лишь, что ты постоянно мотался в Корею и Японию, а когда возвращался, Мередит всегда…
