и в этот момент, должно быть, думали о том же, что и я: о том, что разбирать снимки черепа очень нелегко, и для этого необходимо соответствующий опыт. Они так же не ожидали, что я могу задать подобный вопрос.
— Нет, рентгенолога сейчас нет на месте.
— А где же он тогда?
— Вышел за кофе.
— Тогда пусть он войдет обратно, — сказал я. У меня во рту все пересохло; челюсть болела. Я дотронулся рукой до щеки и обнаружил большой и очень болезненный желвак. Не удивительно, что они беспокоились о том, что могут быть трещины.
— Какой у меня крит? — снова спросил я.
— Что вы сказали, сэр?
Им было трудно понимать меня, потому что язык у меня заплетался и речь от этого казалась неразборчивой.
— Я сказал, какой у меня гематокрит?
Они снова переглянулись между собой, а затем один ответил:
— Сорок, сэр.
— Принесите мне воды.
Один из них отправился за водой. А другой изумленно глядел на меня, как будто только что признал во мне человеческое существо.
— А вы врач, сэр?
— Нет, — огрызнулся я. — Я хорошо осведомленный пигмей.
Смутившись, он вытащил из кармана блокнот и спросил:
— Вы поступали когда-либо на лечение в эту больницу?
— Нет, — сказал я. — И сейчас не собираюсь этого делать.
— Сэр, но вы поступили сюда с резанной раной…
— Это мое дело. Дайте мне зеркало.
— Зеркало?
Я вздохнул.
— Хочу посмотреть, чего вы там нашили.
— Сэр, если вы врач…
— Дайте мне зеркало.
Зеркало и стакан воды были доставлены мне с впечатляющей поспешностью. Сначала я быстро выпил воду; это было замечательно.
— Вам лучше не торопиться, сэр.
— Гематокрит сорок, и это совсем не плохо, — сказал я. — Вы тоже, кстати, об этом знаете.
Держа зеркало в руке, я рассматривал порез у себя на лбу. Я злился на практикантов, и это раздражение помогало мне забыть о боли. Я разглядывал изогнутый порез, который начинался повыше брови и спускался к уху.
Они наложили около двадцати швов.
— Как давно меня привезли? — спросил я.
— Около часа назад, сэр.
— Перестаньте называть меня сэром, — сказал я, — и сделайте еще один анализ крови. Я хочу убедиться, что нет внутреннего кровотечения.
— Сэр, но у вас пульс только семьдесят пять, и цвет вашей кожи…
— Делайте, что вам говорят, — сказал я.
Они снова взяли у меня кровь. Практикант набрал в шприц не меньше пяти кубиков.
— Боже, — сказал я. — Ведь это только на гематокрит.
Он виновато взглянул на меня и поспешно удалился. Небрежно работают. Для анализа требуется совсем немного крови, какая-то часть миллилитра, фактически может быть достаточно даже капли крови из пальца.
Я сказал, обращаясь оставшемуся практиканту.
— Мое имя Джон Берри. Я патологоанатом из «Линкольна».
— Да, сэр.
— Ничего записывать не надо.
— Да, сэр, — он отложил блокнот.
— Я к вам не поступал, и никаких документальных записей на сей счет быть не должно.
— Сэр, но если на вас напали и ограбили…
— На меня никто не нападал, — возразил я. — Я споткнулся и упал. И все. Нелепая случайность.
— Сэр, но характер травм, полученных вами, указывает на то…
— Мне нет дела до того, что я не соответствую ни одному из тех, случаев, что описаны в вашем учебнике. Я говорю вам, как было дело, и этого достаточно.
— Сэр…
— И без разговоров.
Я посмотрел на практиканта. На нем были белые брюки и халат, слегка забрызганный кровью; я догадался, что это, наверное, была моя кровь.
— У вас на халате нет карточки с именем.
— Нет.
— Тогда вам лучше приколоть ее. Потому что нам, пациентам, хочется знать, с кем мы говорим.
Он испустил глубокий вздох и затем сказал:
— Сэр, я еще учусь на четвертом курсе.
— Бог ты мой.
— Сэр.
— Послушай, сынок. Будет лучше, если ты уяснишь себе кое-что с самого начала. — Я был рад предоставившейся возможности лишний раз позлиться, потому что это придавало мне силы. — Я допускаю, что месячная практика в «неотложке» доставляет тебе особое удовольствие, но, согласись, что мне здесь радоваться нечему. Позови доктора Хаммонда.
— Кого, сэр?
— Доктора Хаммонда. Дежурного врача.
— Да, сэр.
Он направился к двери, и тут мне стало жалко его, я решил, что обошелся с ним слишком круто. В конце концов он был еще всего лишь студентом, и показался мне довольно славным парнем.
— Кстати, — окликнул я, — это вы накладывали швы?
Наступила длинная, неловкая пауза, и наконец он виновато сказал:
— Да, я.
— У вас хорошо получилось, — похвалил я его.
Он расплылся в улыбке:
— Спасибо, сэр.
— Не называйте меня сэром. Вы осмотрели рану, прежде чем зашить?
— Да, с… Да.
— И каковы ваши впечатления?
— Порез был на редкость чистым. Как будто резанули бритвой.
— Или скальпелем? — улыбнулся я.
— Я вас не понимаю.
— Мне почему-то кажется, что у вас сегодня будет веселая ночка, — сказал я. — Позовите сюда Хаммонда.
* * *
Оставшись в одиночестве, я уже не мог думать ни о чем, кроме боли. Хуже всего дело обстояло в животом; он болел так, как будто бы я проглотил шар для игры в кегли. Я перевернулся на бок, и почувствовал, что как будто стало лучше. Некоторое время спустя, вошел Хаммонд, за которым на некотором расстоянии следовал уже знакомый мне студент-четверокурсник.
Хаммонд сказал:
— Привет, Джон.
— Привет, Нортон. Как успехи?
— Я не видел, когда тебя привезли, — сказал Нортон, — иначе бы я сам…
— Не бери в голову. Твои ребята замечательно и сами со всем справились.
— Что с тобой случилось?
— Просто несчастный случай.
— Тебе повезло, — объявил Нортон, разглядывая мою рану. — Задет висок. Кровь, небось, била фонтаном. Но гематокрит этого не показывает.
— У меня большая селезенка, — сказал я.
— Может быть. А как ты себя чувствуешь?
— Как кусок дерьма.
— Голова болит?
— Немного. Но сейчас уже лучше.
— Может быть есть ощущение сонливости? Или тошнота?
— Перестань, Нортон…
— А теперь приляг, — сказал Нортон. Он вынул световод и проверил реакцию зрачков, затем посмотрел через офтальмоскоп на глазное дно. После этого он проверил рефлексы. Ноги и руки.
— Вот видишь, — сказал я. — Ничего.
— И все же у тебя может быть гематома.
— Не-а.
— Мы хотим, чтобы ты остался здесь на сутки под наблюдением, — продолжал Хаммонд.
— Еще чего, — я сел на кровати, морщась от боли. Живот продолжал болеть. — Помоги мне встать.
— Боюсь, что твоя одежда…
— Была в клочья изрезана. Я знаю. Принеси мне белый халат с брюками, ладно?
— Халат? Но зачем?
— Я хочу присутствовать при том, когда привезут остальных, — сказал я.
— Каких еще «остальных»?
— Сам увидишь, — ответил я.
Студент спросил у меня, какой размер одежды я
