ношу, и сказал ему. Он направился было к двери, но Хаммонд остановил его, ухватив за руку.
— Обожди немного. — Он снова обернулся ко мне. — Ты получишь одежду только на одном условии.
— Нортон, ради бога, отстань от меня. У меня нет никакой гематомы. Потому что субдуральная гематома может проявиться только недели или даже месяцы спустя. Сам знаешь.
— А если она все же окажется эпидуральной? — продолжал упорствовать Хаммонд.
— На снимках черепа нет трещин, — сказал я. Эпидуральной гематомой называется как внутричерепное кровоизлияние, при котором повреждение артерии вызвано переломом костей черепа. Кровь собирается в черепе, оказывает давление на мозг, и это может стать причиной смерти.
— Ты же сам сказал, что рентгенолог еще не смотрел снимки.
— Нортон, имей совесть. Я же не восьмидесятилетняя леди, и поэтому уговаривать меня не надо.
— Ты получишь халат, — спокойно сказал он, — если останешься здесь на ночь.
— Но только без регистрации.
— Ладно, без регистрации. Просто побудешь, здесь, в отделении.
Я нахмурился.
— Хорошо, — согласился я наконец. — Здесь я побуду.
Студент отправился за одеждой для меня. Когда мы остались наедине, Хаммонд покачал головой и спросил.
— Кто это тебя так отделал?
— Скоро узнаешь.
— Этот студент и другой практикант теперь боятся тебя как огня.
— Я не нарочно. Но они в некотором роде были небрежны. Так что сами виноваты.
— Сегодня ночью из рентгенологов здесь дежурит Харрисон. Та еще скотина.
— Ты думаешь, что мне это должно быть интересно?
— Сам знаешь, как иногда бывает, — сказал он.
— Да, — согласился я. — Знаю.
Наконец мне были принесены белый халат и брюки, которые я тут же натянул на себя. Это было очень необычное ощущение; ведь прошло уже несколько лет с тех пор, как я в последний раз облачался в подобный наряд и очень гордился этим. И теперь материал казался мне слишком жестким на ощупь, и вообще чувствовал я себя не слишком удобно.
Ботинки мои тоже нашлись — промокшие насквозь и залитые кровью; я кое как вытер их и надел. Я чувствовал себя ослабшим и усталым, но мне во что бы то ни стало нужно было продержаться еще немного. Этой ночью все должно будет прийти к своей логической развязке. В этом я был уверен.
Потом я выпил немного кофе и съел сэндвич. Вкуса еды я не почувствовал, у меня было такое ощущение, что мне дали пожевать газетной бумаги, но все же есть было надо. Хаммонд все это время оставался со мной.
— Кстати, — сказал он, — я проверил Романа Джоунза, как ты и просил.
— И что?
— Он был здесь только раз. В урологической клинике. Поступил с признаками почечных колик, и там ему был сделан анализ мочи.
— А дальше?
— Гематурия. Красные кровяные клетки содержат ядра.
— Понятно.
Это классический случай. Зачастую пациенты объявляются в клинике, жалуясь на сильные боли в нижней части живота и сниженный диурез. Наиболее вероятный диагноз — камни в почках, одно из пяти самых болезненных состояний; после постановки подобного диагноза больному практически тут же вводится морфин. Но для того чтобы убедиться наверняка врач назначает сделать анализ мочи, которая затем исследуется на содержание в ней крови. Почечные камни обычно раздражают мочевые пути и вызывают незначительные кровотечения.
Наркоманы, зная о сравнительной простоте подобного способа получения морфина, зачастую пытаются симулировать почечные колики. И у некоторых из них это получается очень правдоподобно; они знают симптомы и в точности их воспроизводят. Когда же их просят сдать мочу на анализ, то они просто отправляются в туалет, собирают мочу, а затем, уколов палец, капают в нее небольшую каплю крови.
Но некоторым из них все же не хочется колоть собственные пальцы. И поэтому вместо того, чтобы использовать на это собственную кровь, они пускают в дело заранее принесенную с собой кровь какого-нибудь животного, например, цыпленка. Но все дело в том, что в кровяных клетках цыплят содержатся ядра, в то время, как у человека они отсутствуют. Поэтому обнаружение подобных клеток в моче пациента, поступившего в больницу с почечными коликами, является однозначным указателем того, что это наркоман.
— А следов от иглы на нем не нашли?
— Нет. Он ушел из клиники, и больше никогда там не появлялся.
— Это уже интересно. Значит, возможно, что он колется.
— Да. Скорее всего.
После еды я почувствовал себя несколько лучше. Я поднялся на ноги, чувствуя боль и усталость. Я позвонил домой, Джудит, и сказал, что нахожусь в амбулатории «Мем», что со мной все в порядке, и волноваться незачем. Про удар по голове и порез на лбу я умолчал. Я не сомневался, что когда я в своем теперешнем виде заявлюсь домой, она закатит мне истерику, но все-таки нет нужды волновать ее заранее.
Я шел по коридору рядом с Хамондом, стараясь по возможности не морщиться от боли. Он то и дело интересовался у меня, как я себя чувствую, на что я неизменно отвечал, что чувствую я себя хорошо. Что на самом деле было далеко не так. После еды меня начало тошнить, и стоило мне лишь встать на ноги, и голова начала болеть еще сильнее. Но хуже всего то, что я чувствовал непомерную усталость. Я очень, очень устал.
Мы подошли ко входу в отделение неотложной помощи. Здесь было устроено нечто вроде стоянки, куда подъезжали машины скорой помощи. В здание больницы вели автоматически раскрывающиеся двери. Мы вышли из здания, и стояли, вдыхая холодный ночной воздух. Ночь стояла дождливая и туманная, и, казалось, ее холодный воздух оказывал на меня благотворное воздействие.
Хаммонд сказал мне.
— Ты очень бледный.
— Со мной все в порядке.
— Мы еще даже не успели убедиться в том, что у тебя нет внутреннего кровотечения.
— Со мной все в порядке, — повторил я.
— Если вдруг почувствуешь себя еще хуже, — настаивал Хаммонд, — скажи мне. Геройствовать здесь ни к чему.
— А я и не геройствую, — ответил на это я.
Мы стояли и ждали. Мимо нас по дороге, шурша шинами по мокрому асфальту, проехал случайный автомобиль. Кругом все было тихо.
— А что должно произойти? — сказал Хаммонд.
— Я пока что не уверен. Но мне кажется, должны будут привезти еще негра и девушку.
— Романа Джоунза? Он что, тоже замешан во всем этом?
— Думаю, что да.
Вообще-то я был более чем уверен, что избил меня именно Роман Джоунз, и никто иной. Точно я не помнил ничего; события предшествующие нападению припоминались смутно. Мне следовало бы ожидать этого. Память я не терял, как это бывает обычно при сотрясении и ушибах головного мозга, когда невозможно вспомнить
