— Спасибо, — сказал я. Мы пожали руки, после чего я покинул машину и направился в сторону парковки.
Я знал, что мы еще увидимся с доктором. Будет момент, когда я приползу к нему на коленях, ожидая помощи, которую до того момента всегда получал. Мне понадобится доза этой помощи. Ведь наркоману во время ломки так нужна новая доза.
На работу я добрался лишь в шесть часов вечера. К тому времени большая часть наших клиентов, под завязку заряженных самыми разными эмоциями, уже покинула свои комнаты и поспешила окунуться в реальный мир, не слишком приветливый, но все же реальный. Я же, наоборот, возвращался обратно, в мир иллюзий, которые так хорошо умел продавать.
Я столкнулся с Геральдиной около дверей своего кабинета. Она направлялась куда-то по своим делам, но, увидев меня, остановилась. Немым молчанием был охвачен тот момент.
— Где ты был? — спросила она, поправляя свой пиджак.
— Я… так получилось, что я попал в передрягу, — начал оправдываться я. — По дороге на работу на меня напали… да. Этот человек поцарапал мою машину, а после напал на меня. Пришлось ехать в полицию. А там разбирательства заняли не один час.
— Но почему ты не удосужился ответить ни на один из моих звонков?
— Разбился экран. Я держал телефон в руках, когда этот сумасшедший пошел на меня. Он нес какой-то бред…
— Вот черт! — выругалась Геральдина. Это прозвучало как-то по-мужски агрессивно. Я кивнул в знак согласия, хотя мне, на самом деле, было все равно. Единственным моим желанием было скорейшее возвращение домой. Я чувствовал себя неважно.
И все же, я старался быть вежливым.
— Не хочешь зайти? — спросил я, указав пальцем на дверь своего кабинета.
Ничего не ответив, Геральдина коснулась пальцами дверной ручки и сама открыла дверь. Я улыбнулся, но она по-прежнему смотрела на меня с некоторой долей агрессии. Пропустив свою начальницу вперед, я вошел в кабинет и закрыл за собой дверь.
В тот же момент Геральдина прильнула ко мне и коснулась моих губ своими губами. Поцелуй получился долгим. Мне казалось, что я погружаюсь вглубь нее, касаюсь ее глотки, ухожу ниже, к гортани. Проскользнув через трахею, я попадаю в ее легкие, которые сжимаются и разжимаются. Там, внутри нее, тепло и чуть влажно. Я чувствую, как бьется ее сердце, вижу легочную артерию. Мне хочется разорвать ее, хочется попробовать ее кровь на вкус.
Но она чуть отстраняется от меня и смотрит в мои глаза. Я не мог знать, о чем она думает.
— Я думала, все это из-за прошлой ночи…
Мне казалось, что все, что случилось прошлой ночью, было моим вымыслом. Тревожным сном, воспроизводимым воспаленным мозгом. Но вот стоит передо мной Геральдина, не более реальная, чем все остальные люди, и я начинаю сомневаться. Что же случилось вчера?
— А Дина где? — спросил я, не придумав ничего другого.
Геральдина ухмыльнулась. Выражение ее лица менялось, и меня это заводило. Грубость, отпечатанная на ее лице, возбуждала во мне чувства, близкие к желанию гомосексуалиста оказаться в объятьях своего партнера.
Она приставила палец к моему виску. Изобразила рукой пистолет. Нажала на спусковой крючок. Мои выдуманные мозги забрызгали стену напротив, а я, выдуманный, нереальный, бездыханно упал на пол. Я не понял, что случилось. Так я умирал каждую новую долю секунды. Каждое мгновение, на которое можно разбить течение жизни.
— Ты сумасшедший, — сказала она, после чего убрала палец от моего виска и снова поцеловала меня. Я схватил ее за талию и повел медленными шагами к столу, на котором чуть позже взял ее.
Она стонала, и я закрывал ей рот. Понимание того, что дверь в кабинет не закрыта, возбуждало меня еще больше. Я представлял, как кто-то из моих коллег входит без стука и видит, как я жестко имею своего руководителя в самых необычных позах. Мысль об этом заставляла семя внутри меня буйствовать, рваться наружу. Спазмы души доводили меня до онемения. Я не чувствовал себя.
Кончив, я отошел в сторону и, застегивая рубашку, стал рассматривать сперму на животе Геральдины. Мне нравился узор. Мне нравилось, как этот узор медленно растекается по ее коже. Мне хотелось, чтобы сперма впиталась в ее тело, стала ее частью, но она, взяв в руки сразу несколько салфеток, стерла все без остатка.
— Ты сумасшедший, — повторила она.
Поправив свою одежду, она направилась к двери. Оставив мне острый взгляд, она скрылась в переплетении коридоров. Я остался в своем кабинете один.
Я остался наедине с самим собой.
* * *
Иван Капустин наслаждался своей смертью. Ему нравилось наблюдать за тем, как акула поедает части его тела: ноги, оторванные от туловища; руки; половой член, похожий после удара акулы на пережаренную сосиску. И все же, он не чувствовал той боли, которую чувствует человек, угодивший в пасть реальной акулы. Рано или поздно мысль об этом должна была прийти ему в голову.
А пока он записывался к нам чуть ли не каждый день. Я сорвал реальный куш. Теперь продажи буквально выполнялись сами по себе, ну а мне только оставалось гадать над двумя вещами: откуда у такого обыкновенного человека такие необыкновенные деньги, и что находится в его неизменном черном портфеле.
— Вы открыли для меня новую жизнь. Новую форму жизни, — признавался мне Иван Капустин после очередного сеанса. — Спасибо вам за это. Вы открыли для меня смерть.
— Ну, что ж, это моя работа, — говорил я, приятно улыбаясь.
Напоминал ли он мне меня самого? Вряд ли. Хотя иногда, глядя на него, я замечал схожие с моими черты лица. Завидовал ли я ему? Пожалуй, иногда. Я хоть и считал его очень странным типом (думается мне, что не я один так считал), но все же был восхищен его рвением и хваткой как у акулы. Наблюдая за его непреодолимым желанием, воспроизводимым в небольшой комнате, я все больше и больше пропитывался его своеобразной философией. После такого смерть может показаться не более чем игрой, правила которой всегда для всех одинаковы. Как шахматы или, например, бильярд.
Стоя в лоджии ранним утром, я смотрел вниз, туда, где сотни людей копошились, не успевая сделать все запланированное, и думал, что упасть — это не так страшно, как кажется. Я не понимал, боюсь ли я высоты, или нет. Она вызывала у меня смешанные чувства. Но я точно знал, что высоты боится Макс. Потому в последнее время я стал приглашать его выпить по бокалу вина именно в лоджии, там, где высота располагалась совсем рядом. Мне нравилось создавать для него ситуации, в которых он чувствовал себя некомфортно, и наблюдать за его реакцией. Он поддавался мне, и я получал от этого удовольствие.
Лиля, как и прежде, спала мирным сном в постели. Макс ушел не так давно. Он оставил на ней свой запах, следы своих прикосновений. Моя жена снова была в его объятьях. Если раньше меня это не столь сильно тревожило, то после того, как я увидел ее глаза открытыми тем странным утром, я почувствовал, что из самого моего нутра начала подниматься темная, вязкая жидкость. Она обволакивала меня изнутри, и ожогами покрывались мои внутренности. Я крепко сжимал зубы, чтобы не закричать.
Я продолжал видеть Лилю в своих снах. За нами снова охотились дети в бронежилетах. Времена менялись, но я проигрывал снова и снова. Я пытался уловить тайный посыл, коим были пронизаны мои сны, но что-то, что я хорошо помнил, бесследно исчезло. Оно было вытолкнуто из меня с бешеной силой.
Стоя в лоджии ранним утром, я долго думал над тем, чтобы просто подойти к Лиле и разбудить ее. Коснуться ее плеча пальцами, почувствовать, наконец, бархат ее кожи. Кофе стыло в чашке, пока я решался. Видом своим оно напоминало ту самую жидкость, что поднималась внутри меня. Мне хотелось бить витрины дорогих магазинов, сжигать роскошные платья, разбивать престижные автомобили. Мне хотелось рушить что-то стоящее для кого-то. Чего я хотел? Не ощутить ли вкус смерти на своих губах?
Иван Капустин наслаждался своей смертью. Ну а мы с Диной, наблюдая за большой и опасной акулой, возбуждались сильнее обычного. Я отвел ее в служебное помещение в тот момент, когда никого не было рядом. То был секс на скорую руку, без прелюдий.
Она получила оргазм почти сразу же после того, как я вошел в нее. Последовала пощечина, от которой мне еще больше захотелось Дину. Тем временем акула уже вовсю кромсала несчастного Ивана Капустина.
Я кончил в тот самый момент, когда он сделал последний вздох. Представление окончилось. Пробравшись под блузку, я гладил руками чуть взмокшую спину Дины и представлял, что это не пот, а капли соленой воды Средиземного моря. Я представлял, что мы где-то на юге, далеко от всего того, что гложет нас в этом застывшем в вечном ожидании весны городе. Я покупал свои фантазии за гроши. Они были столь же доступны, сколь для обычного человека доступны спички в магазине, или хлеб.
Дина уходила от меня так же внезапно, как и возвращалась. Я не мог контролировать ее, сколько бы ни желал этого. Она была не моей, и я был не ее. Так почему же я ощущал одиночество каждый раз, когда она пропадала? Работа была заменена вечным поиском той, о которой никто никогда не говорил. Не говорила и Геральдина.
