Для ученого это все же имело определенный смысл. В конце концов, «дух» тела можно рассматривать как электрический заряд его нервной системы. Ведь исходным принципом Эйнштейна было утверждение о том, что для замкнутой материальной системы сумма массы и энергии остается неизменной при любых процессах. Если рассматривать мертвое тело как батарею, потерявшую свой заряд, то, по логике вещей, энергия тела должна быть возвращена системе. Но — какой системе?
— Главный вопрос здесь вот какой: в состоянии ли это знание пошатнуть чью-то веру или дискредитировать учение Христа? Его миссию? — размышлял Донован. — Физическое тело не отвергает учения, содержащегося в Евангелиях. А также не преуменьшает значение того, что Божье царство, в самом деле, сулит вечный покой для праведников. Но Ватикан на протяжении многих столетий продолжает делать особый акцент на архаичности интерпретации физической смерти Христа. Так что можете теперь вообразить, какую угрозу будет представлять тело.
Все свое умение собрал Донован, чтобы объяснить, как Ватикан веками спекулировал на теме физического тела Христа и страшился, что некогда его — тело — могут обнаружить. Порой шарлатаны пытались шантажировать Ватикан анонимными реликвиями, данные о происхождении которых отсутствовали. Но при нынешнем уровне развития научных методов, подчеркнул Донован, если поднимут подлинную реликвию из тайника под Храмовой горой, угроза станет очень, очень реальной.
Он замолчал на несколько секунд и сказал:
— Сейчас нам надо всего лишь выяснить, чего ради эти двое так хотят заполучить кости.
Шарлотта беспокойно поерзала на сиденье. Одна мысль не покидала ее: чтобы спасти ей жизнь, Эван Олдрич использовал те кости. И вот сейчас эти же самые кости принесли ему смерть. И хотя Донован старательно подбирал объяснения в теологической области, логика подсказывала единственную мотивацию убийц.
— Кажется, я знаю, что надо этим людям.
Шелестела на холостых оборотах замершая у обочины «вольво», с высоты Горбатой горы открывался живописный вид. Двое сидящих в машине только что поменялись ролями: теперь Донован слушал признание Шарлотты. И то, что она должна была сказать — и сбросить с себя бремя, — было несравненно более удивительным, чем-то, что отягощало его душу.
Далеко-далеко внизу, в долине, где нереально зеленые лоскуты полей для гольфа были зажаты беспорядочно разросшимися пригородными застройками, опустошенный взгляд Донована отыскал сверкающее монументальное здание БМС, высоко вздымавшееся над рассыпанными вокруг него домами, — безбожная Вавилонская башня, закованная в сталь и стекло, где люди бросали вызов Господу на абсолютно новом уровне.
— Вам необходимо знать кое-что еще о наших открытиях, — сказала Шарлотта. — В июне я была тяжело больна…
— Я догадывался, — устало ответил Донован. — Мне сообщили, что в своем номере вы оставили вещи. И лекарства. От рака?
— Множественная миелома, — кивнула она.
Не первый раз уже он слышал об этом агрессивном заболевании и не смог сдержаться — лицо его помрачнело. Какая ирония: этот недуг поражал кости.
Встревоженная его реакцией, Шарлотта быстро добавила:
— Но я уже поправилась.
Он удивленно поднял на нее глаза.
— Хвала Господу! — воскликнул он, просияв. — Невероятно! Это просто чудо.
— Да… И нет, — сказала она. — Все дело в том, что тот самый ген, о котором я вам только что рассказала…
Ее голос прервался.
— Продолжайте, — подбодрил ее Патрик.
Это слово он несчетное количество раз произносил на исповедях.
Глядя на Донована, она была уверена, что он до конца не поймет ее.
— ДНК… ДНК Иисуса? У нее особенные свойства.
Шарлотта помедлила. Генетический синтез чрезвычайно сложен, она сама была не в состоянии до конца постичь его, поэтому надо было постараться объяснить как-то попроще.
— Это как вирус, но хороший, полезный. И, будучи внедренным в тело больного человека…
Она попыталась нарисовать в его воображении картину мгновенного уничтожения злокачественных клеток рака во всем организме.
Донован сгорбился в кресле.
— Его ДНК во мне, — сказала она, благоговейно понизив голос. — Вот что исцелило меня. Буквально минуты спустя после инъекции в мою кровь.
Теперь Донован едва не задыхался от волнения. Он порывисто перекрестился.
— Выходит, мы оба носители тайн!
У Донована был такой вид, будто его вот-вот хватит удар. Шарлотта потянулась и успокаивающе положила руку ему на предплечье.
И вновь пальцы его правой руки потянулись к дрожащим губам. Вот и нагрянули осложнения, которых он ждал после иерусалимской находки.
— Что мы наделали…
— Разве это все не Божий замысел? — парировала она, желая смягчить чувство своей вины.
Когда-то, наверное, он и сам верил в это. Было бы очень удобно считать, что Господь выступал в роли кукловода, когда Донован убивал Конте и Сантелли. И с большим утешением можно было бы узнать, что на осквернение оссуария Иисуса была Божья санкция. Но мог ли Господь планировать такие последствия?
— Нет у меня ответа, Шарлотта. Я просто не знаю.
Он посмотрел на горизонт.
— Зато я знаю, что мы оба в этом с головой, — мрачно договорил Донован.
— Я вот о чем думаю: что, если эти люди каким-то образом прознали о моих генетических исследованиях?
Такое казалось невозможным при жесточайшем режиме секретности, которым они с Эваном оградили исследования. Она убрала руку.
— Может, поэтому они охотятся за нами?
Выпрямившись, Донован задумался. Вполне возможно, поначалу решил он. Затем покачал головой.
— Вы же видели, как легко они вошли к вам в здание. Чего ради они теряли время и сначала заявились ко мне?
— Верно подмечено.
— Может, потому, что костей у меня нет? — предположила она.
— Но вы же только что сказали, что кости не нужны. Что для пробы достаточно одного крошечного образца, который легко копируется, правильно?
— Я понимаю, о чем вы, — сказала она. — Значит, считаете, им неизвестно о ДНК?
Вспомнив, как происходило их «общение» в Белфасте, Донован ответил:
— Не думаю, что они охотятся именно за этим, — во всяком случае, не в первую очередь. Но один из нас им явно нужен, чтобы показать, где спрятаны кости.
В глазах Шарлотты сверкнуло любопытство. Она совсем забыла об этом.
— А где вы на самом деле их спрятали?
— Лучше мне было бы умолчать об этом. Ради вашей же безопасности, — настоял он и заметил, как разочаровал ее такой ответ. — Но обещаю: как только все это закончится, я вам покажу.
— Согласна, — сказала Шарлотта. — Ну а теперь куда?
— Здесь нам точно нельзя оставаться, — вздохнул Донован. — Куда бы мы ни подались, они в состоянии всюду отследить нас.
— А почему просто не позвонить в полицию? Они же убили…
Горло сдавили рыдания, из глаз вновь полились слезы.
Донован покачал головой.
— Эти люди профессионалы. У нас на них ничего нет: ни имен, ни убедительного мотива. Их не найдут. Согласитесь, нам просто-напросто не поверят. Полиция здесь бесполезна. Мы же станем легкой добычей, — трезво рассуждал он.
Заглянув в заплаканные глаза Шарлотты, он понял, что она согласна.
— До тех пор, пока все не выясним, мы должны находиться в таком месте, где они, даже если прознают, не смогут нас достать. В месте, где безопасность на высочайшем уровне.
— Придется нанимать телохранителей. Целую армию.
— Не придется, — возразил он, неожиданно улыбнувшись. — Кое-кто уже позаботился о нас.
Донован явно что-то придумал.
— Скажите, прошу вас!
— Я слишком долго находился в творческом отпуске, — просто ответил он.
Храмовая гора, Израиль
Шейх Галиб Хамзах ибн Муадх аль-Намаир занял кожаное кресло во главе тикового стола для переговоров. Сводчатое окно за его спиной было приоткрыто, впуская свежий ветерок в тесную комнату для собраний. Из окна открывался вид на ослепительно сияющую мечеть «Купол скалы», расположенную на той стороне эспланады: визуальное подкрепление силы духа и чувства долга в деле защиты святыни Харам эш-Шариф.[46]
Дабы подчеркнуть значимость этого долга, он пригласил членов совета ВАКФ ранним вечером,[47] сразу же после асры, четвертой из пяти дневных молитв, предшествовавших закату солнца. И Галиб настоял, чтобы собравшиеся произнесли про себя молитву внутри «Купола скалы». Он полагал, что это укрепит их дух.
Галиб сидел неподвижно и прямо, локти словно слились с подлокотниками кресла, но кисти жилистых рук оставались расслаблены. На голове — белая молитвенная шапочка, или куфия. Черные как смоль волосы обрамляли широкое лицо и незаметно переплетались с терпеливо выращенными и тщательно ухоженными бородой и усами. Лицо Талиба было приметным: губы и правую щеку кривила постоянная ухмылка. Для занимаемого поста он был необычайно молод — всего тридцать девять лет. А, как известно: молодая кровь хранит в мужчине боевой дух.
