Барни снял очки и потер покрасневшую переносицу. Глаза у него были голубые, большие и чистые, окруженные сетью морщинок.
— Знаю, вы его не любите, Петра, но вряд ли на его месте я поступил бы иначе. Всегда встает вопрос о приоритетах. Дела остывают не без причин.
— Кто сказал, что я его не люблю?
Барни улыбнулся, и Петра не сдержала улыбки. Он снова взглянул на список и сказал:
— Джек Хастад умер. Самоубийство. С работой не связано. Мы с ним иногда играли в гольф. Джек выкуривал в день по четыре пачки, заработал рак легких. Ему делали химиотерапию. Он перестал на нее ходить и вместо этого принимал анальгетики. Не могу сказать, что он поступил нерационально. Согласны?
— Да, — сказала Петра.
— Вот так-то.
— Спасибо, Барни.
— Полагаю, — добавил старый детектив, — что вы хотите держать ваше расследование в секрете.
— Это было бы неплохо, — подтвердила Петра.
— Без проблем, — сказал Барни. — Я его тоже недолюбливаю.
На следующий день, в полдень, Мак предложил встретиться по поводу стрельбы у «Парадизо». Он, Петра и Люк Монтойя ели сэндвичи в маленькой комнате совещаний и сравнивали записи. Сорокалетний Монтойя был лыс, мускулист, лицо, как у кинозвезды, а таких длинных ресниц у взрослого человека Петра больше никогда не видала. На нем красовались спортивный кремовый пиджак, бежевые полотняные брюки, белая рубашка и бледно-голубой галстук. Очень аккуратный, однако выглядел он подавленно и почти не говорил.
Мак облачился в обычный серый костюм из синтетики, его лицо было непроницаемо.
Мак и Люк опросили целую армию свидетелей. Результат нулевой. Не было даже слухов о какой-нибудь местной группировке.
Петра рассказала о лживой Сандре Леон.
Люк задумчиво пожевал нижнюю губу, а Мак сказал:
— Выходит, мы не знаем, где девчонка живет. Петра покачала головой.
— А ее врач? Может, он знает?
— Я оставила ему сообщение на автоответчике.
— Попробуй добраться до него, не дожидаясь конца его отпуска. А я займусь Комптоном. В прошлом году после концерта с рэп-музыкантами на автостоянке была стрельба. Уложили троих. Дело осталось нераскрытым, но кое-что следствие нарыло. Надо бы сравнить с нашими идеями. Посмотреть, что за компания там собралась, и все такое.
Петра снова позвонила в офис доктора Роберта Кацмана, пообщалась с автоответчиком, затем набрала номер онкологического отделения и поговорила с секретарем. Та переадресовала ее к администратору отделения, женщине по имени Ким Пагионидес.
— Сандра Леон, — сказала Пагионидес таким тоном, что было ясно: девушку эту она знает и не одобряет.
— Вы ее недавно видели? — спросила Петра.
— О нет. — Нервический смешок. — Нет, не видела. Когда доктор Кацман вернется, попрошу, чтобы он с ней связался.
— Мне нужно немедленно с ним поговорить.
— К сожалению, он сейчас очень занят.
— Я — тоже. Где он сейчас находится?
— Он в пути. Объезжает разные города. Распространяет материалы четырех научных конференций. Важные документы. Мы говорим о спасенных жизнях.
— А я говорю о разрушенных. Так что, может быть, добрый доктор уделит мне внимание?
Молчание.
— Сейчас я взгляну в его расписание, — сказала, наконец, Ким Пагионидес.
Спустя несколько мгновений.
— Он в Балтиморе, в университете Джона Хопкинса. Сообщаю вам номер его сотового телефона.
— Спасибо.
— До свидания.
Петра набрала номер мобильника и услышала тот же текст «доктора Боба». Медоточивый и обнадеживающий голос. Врачам, лечившим ее отца, скончавшегося от болезни Альцгеймера, не мешало бы получиться у доктора Кацмана.
Петра старалась скрыть душившую ее ярость и соблюсти приличия, но чувствовала, что готова зарычать на доктора Боба. Ну и пусть!
Час сорок три минуты, Айзек еще не пришел. Ну и хорошо, подумала Петра. Не буду отвлекаться. Она позвонила в пенсионный отдел лос-анджелесской полиции и выяснила адреса проживания бывших следователей — Конрада Баллу и Энрике Мартинеса.
Мартинес жил в Пенсаколе, штат Флорида, а Баллу — сравнительно недалеко, в Палмдейле. В одном часе езды, если выдерживать скоростной режим.
Поскольку дело «Парадизо» сейчас притормозилось, самое время прокатиться к Баллу, глядишь, и нервозность пройдет.
Она решила ехать на своем автомобиле. Заодно и музыку послушает.
Петра уже подходила к своему «аккорду», когда кто-то ее окликнул. Мелькнула глупая надежда, что это Эрик. В прошлый раз они повстречались на стоянке. Вдруг он вернулся?
Оглянувшись, увидела бегущего к ней Айзека. На нем была белая рубашка, хаки и кроссовки. Кейс хлопал его по бедру.
— Привет, — сказала она. — Что случилось?
— Я задержался в колледже. Торопился, надеялся застать вас.
— Какая-нибудь еще новость по делу?
— Нет. Просто думал, что мне лучше поехать с вами. Петра не ответила, и Айзек смутился.
— Если, конечно, вы не против…
— Ладно, — сказала она. — По правде говоря, я собиралась поговорить с одним человеком по поводу преступлений из вашего списка.
Он широко раскрыл глаза.
— Значит, вы считаете, что здесь что-то есть…
— Думаю, вы наткнулись на нечто интересное. И, поскольку пока мне делать нечего, почему бы нам это не проверить?
Направляясь к пятому выезду, она сказала:
— Нам нужно четко уяснить главное. Это не официальное расследование. Важно соблюдать осторожность.
— То есть…
— Никому ничего не разбалтывать. Временно.
Ее голос звучал сухо. Айзек придвинулся поближе к дверце.
— Да. Конечно.
— Особенно капитану Шулкопфу, — продолжила Петра. — Он меня не любит. Никогда не любил. Отыгрывался на мне, когда я вела одно шумное дело. Мог навсегда испортить мою карьеру. А теперь у меня сложилось впечатление, что и к июньским убийствам у него особое отношение. Каждый раз следователь, отвечавший за дело, по тем или иным причинам уходил. Кто-то — на пенсию, кто-то на другой участок, а кто-то в мир иной. Вряд ли в этом есть что-то необычное. Со времен беспорядков и скандала в Рэмпартсе, в участке произошли огромные перемены. Удивляет меня то, что ни одно дело из вашего списка не было передано другому следователю. Впрочем, Шулкопф не любит возиться с «глухарями». Так что, если мы и накопаем что-нибудь новенькое об этих убийствах, он вряд ли обрадуется.
Повисла долгая пауза. Потом Айзек сказал:
— Это я виноват. Разворошил старое.
— Пустяки, — ответила Петра. — Главное — жертвы заслуживают большего внимания.
Прошло несколько минут.
— Почему вы ему не нравитесь?
— Потому что у него плохой вкус.
— Думаю, меня он тоже едва терпит, — улыбнулся Айзек.
— А вы что, часто с ним контактируете?
— Да нет, я поговорил с ним только при поступлении, да время от времени встречаю его в коридоре. Он притворяется, что меня не видит.
— Не принимайте это на свой счет, — сказала Петра. — Он — мизантроп. К тому же плохо воспитан.
— Это верно, — согласился Айзек.
Она свернула на двести десятое шоссе, затем выехала на сто четырнадцатое и взяла курс на северо-восток, в Долину Антилоп. Миновали Бербанк, Глендейл и Пасадену. Горные отроги и зеленый пояс — национальный лесной заповедник, место последних мгновений жизни Бедроса Кашиджана, излюбленный уголок всех психопатов.
Сегодня здесь красиво. Голубое небо, редкие перистые облака.
Хорошо бы приехать сюда с мольбертом, найти удобное место и поработать.
Как давно не держала она кисти.
По пути рассказала Айзеку о размерах предполагаемых орудий убийства и об остальных деталях шести преступлений.
— Данные измерений близки, — удивился он. — Этого я не заметил.
«А ни один из следователей не заметил дату 28 июня».
— Это надо было искать специально.
— Мне следует быть более внимательным в будущем, — сказал Айзек.
«В будущем?»
— Важен звонок из телефона-автомата, — продолжил он. — Получается, что миссис Добблер знала этого человека. А что, если мистер Солис тоже его знал? Человек, известный всем жертвам.
— Я думала об этом, — сказала она. — Но это поспешный вывод.
— Хотя и вероятный.
— Если наш убийца был знаком со всеми шестью жертвами, то круг общения у него необычайно широк. Тут у нас и беглецы, и мужчины-проститутки, и исполнительные секретари, и пенсионеры, и в придачу матрос Хохенбреннер. Кстати, в его дело я еще не вникала.
Айзек смотрел на пустыню. Если он и слышал ее монолог, то виду не подал. Наконец, сказал:
— У мистера Солиса на тарелке была еда, которую готовят на завтрак, но убийство произошло в полночь.
— Люди едят когда вздумается, Айзек.
— Мистер Солис тоже?
— Не знаю, — ответила она. — А вы что же, думаете, что наш плохой парень пробил Солису голову, после чего приготовил яичницу с ветчиной и подал ее трупу?
