Я трогаю ее за локоть:
— Пошли отсюда.
Она бросает задумчивый взгляд на Джеймса и кивает. Мы направляемся к дверям.
— Он всегда такой хам? — спрашивает она, когда мы спускаемся по ступенькам.
— О да. Это слово придумано специально для него.
Дженни приводит меня в кафе, расположенное неподалеку от полицейского управления. Таких кафе в Сан-Франциско пруд пруди. Спокойное местечко для семейных людей. Я заказываю кофе мокко, Дженни просит принести ей горячий чай. Мы садимся за столик у окна и некоторое время молчим. Наслаждаемся напитками. Кофе просто великолепен. Настолько великолепен, что я умудряюсь получить удовольствие, несмотря на всю эту смерть вокруг.
Я смотрю в окно на прохожих. Сан-Франциско всегда завораживает меня. Это Нью-Йорк западного побережья: город-космополит со своим шармом и нравом. Обычно я по одежде определяю, что человек приехал из Сан-Франциско. Это одно из тех редких мест, где до сих пор можно встретить шинели и шляпы, береты и кожаные перчатки. Все стильное. День выдался приятный. У Сан-Франциско есть тенденция к промозглости, но сегодня светит солнце и температура подбирается к семидесяти градусам по Фаренгейту. По стандартам этого города — жарища.
Дженни ставит чашку на столик, проводит пальцем по ободку и говорит раздумчиво:
— Я удивилась, увидев тебя. А еще больше удивилась, когда узнала, что не ты возглавляешь команду.
Я смотрю на нее поверх своей чашки:
— Мы так договорились. Энни Кинг была моей подругой, Дженни. Мне следует держаться в стороне. По крайней мере официально. Да и не готова я еще возглавить КАСМИРК, пока не готова.
Взгляд у нее непроницаемый, но осуждения вроде нет.
— Это ты говоришь, что не готова, или Бюро?
— Это я говорю.
— Тогда… Только не обижайся, Смоуки. Если это правда, то каким образом ты получила разрешение приехать сюда?
Я объясняю, какие изменения произошли во мне после встречи со своей командой.
— Получается, что сейчас для меня работа — самая лучшая терапия. Наверное, заместитель директора тоже так считает.
Дженни некоторое время молчит.
— Смоуки, — наконец говорит она, — мы с тобой друзья. Мы с тобой не обмениваемся поздравительными открытками на Рождество или День благодарения. Мы друзья другого типа. Но все равно друзья, верно?
— Верно. Конечно.
— Тогда я хочу спросить тебя как друг. Ты сможешь работать над этим делом? От начала и до конца? Дело мерзкое. По-настоящему мерзкое. Уж поверь мне, а я, ты знаешь, всякое повидала. Но эта история с ее дочерью… — Она непроизвольно вздрагивает. — Мне этот кошмар долго будет сниться. То, что сделано с твоей подругой, тоже отвратительно. Да, она была твоей подругой. Я согласна, что тебе полезно нырнуть в глубокую воду. Но не думаешь ли ты, что для терапии это дело не годится?
Я решаю дать честный ответ.
— Я не знаю. Это правда. Я вся переломана, Дженни. Можешь в этом не сомневаться. Догадываюсь, что многим кажется неразумным мое желание заняться этим делом, но… Тут такие дела. Ты знаешь, чем я занимаюсь после смерти Мэтта и Алексы? Ничем. Это не значит, что я отдыхала. Это значит — именно ничем. Я сидела целыми днями на одном месте и смотрела на пустую стену. Затем ложилась спать и видела кошмары. Потом просыпалась, снова целый день смотрела на стену и вечером отправлялась в кровать. А иногда часами смотрела в зеркало и проводила пальцем по шрамам. — На глаза наворачиваются слезы. Я радуюсь, обнаружив, что это слезы злости, не слабости. — И вот что я могу тебе сказать: жить так куда ужаснее, чем все, с чем я могу столкнуться при расследовании смерти Энни. Так я думаю. Я понимаю, что веду себя как эгоистка, но это правда. — Я замолкаю, словно часы, у которых кончился завод.
Дженни пьет чай. Город живет своей жизнью, наши переживания его не касаются.
— С моей точки зрения, звучит разумно. Значит, ты хочешь узнать мое впечатление от места преступления?
Вот и все, что она говорит. Она не пытается отстраниться. Наоборот, она дает понять, что признает мое право на расследование. Она все поняла. Поэтому пора переходить к делу. Я ей признательна.
— Пожалуйста.
— Вчера мне позвонили.
Я перебиваю ее:
— Тебе лично?
— Угу. Назвали меня по имени. Голос, без сомнения, изменен. Велел мне поинтересоваться моей электронной почтой. Я бы проигнорировала звонок, но он упомянул тебя.
— Почему ты решила, что голос изменен?
— У него была нечеткая дикция. Наверное, чем-то прикрыл рот. Или закрыл микрофон телефона платком.
— А в речи не было каких-то особенностей? Необычных слов? Сленга? Акцента?
Дженни смотрит на меня с насмешливой улыбкой:
— Ты что, собираешься работать со мной как со свидетелем, Смоуки?
— Ты и есть свидетель. Для меня по крайней мере. Ты единственная, кто с ним разговаривал, к тому же ты была первой на месте преступления. Так что — да, свидетель.
— Что же, логично. — Она задумывается над вопросом. — Я бы ответила отрицательно. Скорее наоборот. Никакой модуляции. Голос очень ровный.
— Не могла бы ты вспомнить, что он сказал, слово в слово?
Я знаю, ответ будет положительным. Дженни обладает чрезвычайно цепкой памятью. Эта способность не менее пугающая, чем моя ловкость при обращении с оружием, и всегда нагоняет страх на адвокатов.
— Да. Он сказал: «Это детектив Чанг?» Я ответила, что да. «Для вас есть почта», — продолжил он. Это сразу привлекло мое внимание. Он не разыгрывал мелодраму, просто изложил факт. Я спросила, кто говорит, и он ответил: «Кое-кто мертв. Смоуки Барретт их знает. У вас есть почта». И он повесил трубку.
— Больше ничего?
— Да.
— Гм. Известно, откуда он звонил?
— Из автомата в Лос-Анджелесе.
Я насторожилась.
— В Лос-Анджелесе? — Я немного подумала. — Наверное, поэтому ему понадобились три дня. Либо он путешествует, либо живет в Лос-Анджелесе.
— Либо хочет нас запутать. Если он из Лос-Анджелеса, то тогда, я считаю, он приехал сюда специально из-за Энни. — Она выглядит встревоженной, и я знаю почему.
— Выходит, я та персона, чье внимание он хочет привлечь.
Я уже смирилась с этой возможностью — нет, правильнее будет, вероятностью, хотя эмоционально ее еще не приняла. А именно: Энни умерла не из-за того, чем занималась, а потому, что была моей подругой.
— Правильно. Но это все предположения. Короче, я пошла и проверила свою электронную почту…
Я перебиваю ее:
— Откуда он отправил послание?
Она смотрит на меня и колеблется.
— Он отправил его с компьютера Энни. На письме был ее электронный адрес, Смоуки.
Это внезапно приводит меня в дикую ярость. Я знаю, он сделал это для того, чтобы не только замести следы, но и показать — все, что принадлежало Энни, теперь принадлежит ему. Я стараюсь выбросить эту мысль из головы.
— Продолжай.
— В послании были имя и адрес Энни Кинг и четыре приложения. Три — фотографии твоей подруги. Четвертое — письмо тебе. На этот раз мы забеспокоились всерьез. В наши дни можно делать с фотографиями все, что угодно, но тут надо поступать, как в случае предупреждения о заложенной бомбе. Всех эвакуировать на всякий случай. Поэтому мы с напарником собрали небольшую группу и направились по адресу. — Она отпивает чаю. — Дверь была не заперта. Мы постучали, но никто не ответил, так что мы вытащили оружие и вошли. Твоя подруга и ее дочь были в спальне, лежали на кровати. У нее там же был установлен компьютер. — Она качает головой, вспоминая. — Это была ужасная сцена, Смоуки. Ты повидала больше таких методичных, преднамеренных убийств, чем я, но не думаю, чтобы эта сцена произвела на тебя другое впечатление. Он ее вскрыл, вытащил внутренности и разложил по пакетам. Перерезал горло. Но хуже всего он обошелся с дочерью.
— С Бонни.
— Верно. Он привязал ее к телу матери, лицом к лицу. Девочка не могла пошевелиться. Она пролежала так три дня, Смоуки. Привязанная к мертвой матери. Ты знаешь, что происходит с трупом за три дня. Кондиционер не был включен. И этот урод плотно закрыл окно. Там уже завелись мясные мухи.
Я знаю: то, что она описывает, невозможно вообразить.
— Ребенку десять лет, запах ужасный, ее всю облепили мухи. Она повернула голову и лежала, прижимаясь щекой к щеке матери. — Дженни морщится. Как я счастлива, что ничего этого не видела! — Она лежала тихо. Не произнесла ни слова, когда мы вошли в комнату, когда ее отвязывали. Только смотрела на нас широко открытыми глазами. На вопросы не реагировала. Была обезвожена. Мы немедленно вызвали «скорую помощь» и отправили ее в больницу в сопровождении полицейского. Физически она в порядке. Я на всякий случай поставила у дверей ее палаты охрану. Кстати, у нее отдельная палата.
— Спасибо, я это ценю. Очень.
