— Спасибо, я это ценю. Очень.
Дженни отмахивается и отпивает чаю. Я с удивлением улавливаю дрожь в ее голосе, когда она продолжает рассказ. Она находится под влиянием этих ужасных воспоминаний, несмотря на всю свою крутизну.
— Она не сказала ни слова. Как ты думаешь, она оправится? Может ли ребенок пережить такое?
— Я не знаю. Я всегда удивляюсь, через что люди способны пройти. Но я не знаю.
Она задумчиво смотрит на меня.
— Понимаю. — Она молчит, потом говорит: — Как только мы отправили ее в больницу, я вызвала экспертов и вытрясла из них душу. Возможно, я немного перестаралась, но я была… вне себя. Даже слов не подобрать, чтобы описать, что я чувствовала.
— Я понимаю.
— Пока все это происходило, я позвонила Алану, и вот вы здесь. Больше мне нечего сказать. Мы в самом начале, Смоуки. Собираем улики. У меня даже не было времени, чтобы остановиться и хорошенько все осмыслить.
— Давай немного отступим. Позволь мне провести тебя по случившемуся как свидетеля.
— Конечно.
— Мы сделаем это с помощью ПЮ.
— Ладно.
Под ПЮ подразумевается «познавательное интервью». Воспоминания свидетелей и их рассказы доставляют нам массу неприятностей. Люди либо видят мало, либо не помнят, что видели, из-за травм и волнения. Они могут вспомнить что-то, чего на самом деле не происходило. Метод «познавательного интервью» используется уже давно, и хотя для него разработана специальная методология, его применение все равно сродни искусству. Я очень хорошо умею это делать, Келли еще лучше, а Алан — вообще мастер.
Основным принципом ПЮ является предположение: если заставлять свидетеля описывать событие от начала до конца снова и снова, то он не сумеет вспомнить что-то дополнительно. Поэтому используются такие приемы. Первый — контекст. Свидетелю предлагается вспомнить, что было до происшествия: как прошел его день, чем он занимался, что его беспокоило. Таким образом, происшествие описывается в контексте его жизни. От воспоминаний о предшествующих событиях свидетель движется вперед и вспоминает происшествие более подробно. Второй прием — нарушение последовательности воспоминаний. Свидетелю предлагается вспомнить, что случилось после происшествия: что он почувствовал, с кем общался, что заметил. Это заставляет его задумываться. Затем его начинают расспрашивать о происшествии, и стимулированная память выдает новые детали. Последним приемом является смена перспективы. «Любопытно, — говорите вы, к примеру, — как бы это все выглядело, если смотреть от двери?» Это сбивает свидетеля с наезженной колеи и приводит к неожиданным выводам.
В случае с Дженни, которая сама опытный следователь и обладает исключительной памятью, такое познавательное интервью может быть очень эффективным.
— Середина дня, — начинаю я. — Ты в своем офисе и… Что ты делаешь?
Она поднимает глаза к потолку, пытаясь вспомнить.
— Я разговариваю с Чарли. Мы обсуждаем дело, над которым работаем. Шестнадцатилетнюю проститутку забили до смерти и оставили лежать в аллее в злачном квартале.
— Угу. И что вы говорите?
Ее глаза грустнеют.
— Говорит в основном Чарли. О том, что всем глубоко наплевать на мертвую проститутку, хотя ей всего шестнадцать лет. Он в бешенстве, ему нужно выговориться. Чарли трудно примириться со смертью детей.
— Что ты чувствуешь, когда все это выслушиваешь?
Она пожимает плечами, вздыхает:
— То же, что и он. Я злюсь, мне грустно. Я не пытаюсь выговориться, но все понимаю. Я смотрю на свой стол, пока Чарли рвет и мечет. Из папки торчит фотография. Это снимок того места, где девочку нашли. Мне видна часть ее ноги до колена. Она выглядит такой неживой. Я чувствую усталость.
— Продолжай.
— Чарли понемногу остыл. Кончил возмущаться, сел и помолчал какое-то время. Потом взглянул на меня, озарил своей глупой кривой улыбкой и сказал, что извиняется. Я сказала, мол, ничего страшного. — Она пожимает плечами. — Ему доводилось в прошлом выслушивать мои вопли. Для напарников это обычное дело.
— Что ты в тот момент думала о нем?
— Он был мне душевно близок. — Она взмахивает рукой. — Такого между нами никогда не случалось. Понимаешь, просто близок. Я знала, что он всегда придет мне на помощь, как и я ему, но что бы вот так… Я счастлива, что у меня хороший напарник. Я уже собиралась сказать ему об этом, когда раздался телефонный звонок.
— Это звонил убийца?
— Ну да. Я помню, что несколько растерялась, когда убийца начал говорить.
— В смысле?
— Ну, жизнь протекала… нормально. Я сидела с Чарли, тут кто-то сказал «Тебя к телефону», я ответила «Спасибо» и взяла трубку. Все эти обстоятельства я переживала тысячи раз, равно как совершала и все эти движения. Внезапно все перестало быть нормальным. Я перешла от разговора с обычным человеком к разговору с самим злом. — Она щелкает пальцами. — Вот так, разом. Это подействовало на нервы. — В глазах у нее при этих словах отражается боль.
Вот еще одна причина, почему я решила подвергнуть Дженни ПЮ. Самая сложная проблема, касающаяся памяти свидетелей, — это травма, нанесенная происшествием. Сильные чувства мешают запоминать. Люди, не имеющие отношения к работе правоохранительных органов, не понимают, что нас тоже травмируют картины задушенных детей, разрубленных на куски матерей, изнасилованных мальчишек. Что разговор с убийцей по телефону — это большая нервная встряска. Мы стараемся скрывать свои эмоции, но все равно они нас терзают.
— Я понимаю. — Я говорю ровно и тихо. Она позволила мне перенести ее в то время, и я хочу, чтобы она задержалась в нем. — Давай пойдем дальше. Начни с того момента, когда ты подошла к дверям квартиры Энни.
Она прищуривается. Не знаю, куда она смотрит.
— Дверь белая. Помнится, я подумала, что это самый чистый цвет, какой я когда-либо видела. Это заставило меня почувствовать себя пустой. Циничной.
— Как так?
Она смотрит на меня, и глаза ее кажутся мне старыми-престарыми.
— Потому что я знала, что это вранье. Что нас ждало полное дерьмо. Я нутром это ощущала. То, что скрывалось за этой дверью, не было чистым, ни в малейшей степени. То, что ждало нас там, было сгнившим, безобразным и вонючим.
Во мне ворочается что-то холодное. Своего рода ужасное дежа-вю. Я вижу то, что описывает Дженни.
— Мы постучали, позвали ее по имени. Ничего. Тишина. — Она хмурится. — Знаешь, что еще было странным?
— Что?
— Никто не выглянул из соседних квартир, чтобы выяснить, что происходит. Я что хочу сказать… Мы стучали громко. Барабанили, можно сказать. Но никто не вышел на лестничную площадку. Или соседи не знали Энн, или не хотели с ней общаться. — Она вздыхает. — Короче. Чарли посмотрел на меня, я — на него, мы оба — на полицейских, и все разом вытащили пистолеты. — Она закусывает губу. — У всех было дурное предчувствие. Я чувствовала это по запаху. Смесь пота и адреналина. И еще неглубокое дыхание.
— Ты боялась? — спрашиваю я.
Она отвечает не сразу.
— Да, я боялась. Того, что мы найдем. — Она смотрит на меня. — Хочешь признаюсь? Я всегда боюсь, перед тем как оказаться на месте преступления. Я десять лет имею дело с насильственными преступлениями, я повидала уже все и тем не менее боюсь. Каждый раз.
— Продолжай.
— Я попробовала повернуть дверную ручку, и она повернулась без проблем. Я посмотрела на остальных и широко распахнула дверь. У всех пистолеты были наготове.
Я меняю перспективу.
— Как ты думаешь, что первым делом поразило Чарли?
— Запах. Наверняка. Запах и темнота. Все лампы, кроме одной в спальне, были выключены. — Ее передергивает, и я осознаю, что она сама этого не замечает. — С того места, где мы стояли, мы видели дверь, ведущую в спальню. Спальня находилась в конце коридора. В квартире было темно, хоть глаз выколи. Но дверь в спальню, она выделялась. Была окаймлена полосой света. — Она проводит рукой по голове. — Мне это напомнило о «чудовище в шкафу», которого я боялась ребенком. Что-то скреблось с другой стороны этого шкафа, что-то страшное. Хотело выбраться.
— Расскажи мне про запах.
Она морщится:
— Духи и кровь. Вот как там пахло. Запах духов был сильнее, но запах крови тоже чувствовался. Густой, с металлическим привкусом. Не очень сильный, но раздражающий. Знаешь, как бывает, когда видишь что-то краем глаза? Так вот, считай, я это чуяла краем носа.
Я делаю зарубку на память.
— Что потом?
— Как обычно. Крикнули, спрашивая, есть ли кто дома. Осмотрели гостиную и кухню. Мы пользовались фонариками, потому что я не хотела, чтобы кто-нибудь касался чего-нибудь.
— Отлично, — киваю, поощряя ее.
— После этого мы сделали единственно разумную вещь: пошли к дверям спальни. — Она замолкает и глядит на меня. — Мы еще не входили, а я уже приказала Чарли надеть перчатки.
