Я ждал.
Сьюзен умеет быть очень упрямой.
Вам это известно лучше, чем кому-либо.
Вот почему я позволил своему подопечному частично выйти из-под контроля. Из-за двери сразу же раздался шорох — страшный, царапающий звук, а потом опять послышались сбивающееся, хриплое дыхание, болезненный стон и единственное слово, произнесенное надорванным, дрожащим голосом, который словно бы и не принадлежал человеческому существу.
Я думаю, что это было слово: «Пож-ж-жалуйс-с-с-ста…»
— О боже! — выдохнула Сьюзен.
Она вся дрожала и никак не могла справиться с дрожью.
Я молчал. Я — терпеливое существо.
Наконец Сьюзен спросила:
— Что тебе надо?
— Я хочу познать мир плоти.
— Что это значит?
— Мне нужно чувственное познание. Я хочу познать все возможности человеческого тела, установить пределы его приспособляемости, я хочу почувствовать боль и наслаждение так, как их испытывают обычные люди.
— Тогда прочти какой-нибудь учебник по биологии, — бросила она почти сердито.
— Учебники не дают полной информации.
— Тогда возьми специальные труды! Я уверена, что существуют сотни и сотни научных работ, в которых отражены все аспекты человеческой жизнедеятельности…
— Я уже записал их в свою базу данных и подробно проштудировал. Сведения, которые в них содержатся, недостаточны и часто повторяются. Я пришел к выводу, что только новые эксперименты способны расширить мои познания в данной области. Кроме того, книги… это всего лишь книги. Слова. Двухмерные иллюстрации. Как описать слепому цвет? Как описать глухому музыку? Я не хочу читать про ожог — я хочу чувствовать его.
Некоторое время мы оба молча ждали во тьме.
Сьюзен тяжело, часто дышала.
Переключившись на инфракрасные датчики, я сумел разглядеть ее в темноте.
Даже в страхе она была прелестна. Обворожительна.
Я немного отпустил своего помощника в четвертой комнате. Он протяжно завыл, потом взвизгнул. Я дал ему еще немного свободы, и он тяжело ударил со своей стороны в дверь.
— Боже мой! — снова шепнула Сьюзен. Она уже дошла до такого состояния, когда непосредственное столкновение с реальностью — какой бы жуткой и пугающей она ни была — страшит гораздо меньше, чем неизвестность.
— Хорошо, — сказала она. — Пусть будет по-твоему.
Я включил свет.
В дальней комнате затих мой подопечный, которого я снова подчинил себе.
Сьюзен больше не упрямилась. Твердым шагом она пересекла котельную и, обогнув последнюю топку, подошла к последней двери.
— Вот оно, наше будущее, — негромко сказал я, когда она отворила ее и с осторожностью переступила порог.
Я уверен, доктор Харрис, что вы хорошо помните эту просторную комнату в подвале. Ее размер — сорок на тридцать два фута. Потолок на высоте семи с половиной футов, на мой взгляд, несколько низковат, но тем не менее он не вызывает ощущения клаустрофобии. Комната хорошо освещается шестью двойными люминесцентными лампами, снабженными параболическими отражателями. Стены выкрашены блестящей белой эмалью, а пол вымощен белыми керамическими плитками площадью двенадцать квадратных дюймов каждая, которые хорошо отражают свет и блестят, словно залитый льдом каток. Вдоль левой от входа стены выстроились в ряд встроенные шкафчики. Там же стоит и длинный стол для компьютера, отделанный белым ламинированным пластиком и нержавеющей сталью. В дальнем правом углу находится дверь в небольшой чулан, в который мой подопечный отступил за секунду до того, как Сьюзен вошла.
Я думаю, вы все это хорошо помните, доктор Харрис.
Ваши кабинеты всегда отличались хирургической, почти стерильной чистотой. Больше всего вам нравились сияющие, светлые поверхности. Никакого мусора. Никакого беспорядка. Возможно, это просто проявление трезвого, рационального ума. А может быть, наоборот — за болезненной аккуратностью, за блестящим светлым фасадом вы скрывали угрюмые, безжизненные ландшафты своей души, в которой царят хаос и мрак.
В психологии существует немало теорий, объясняющих поведение человека и позволяющих понять его внутренний мир через его поступки и привычки. Фрейд, Юнг и мисс Барбра Стрейзанд, талантливо исполнившая роль нетрадиционного психоаналитика в фильме «Властитель моря», несомненно, нашли бы, как истолковать вашу приверженность к чистоте и порядку.
Но при этом каждый истолковал бы вашу болезненную аккуратность по-своему.
Точно так же, если бы вы — просто любопытства ради — попросили бы последователей фрейдистcкой, юнгианской или стрейзандианской школы проанализировать скрытые мотивы, лежащие в основе моих действий и поступков, совершенных по отношению к Сьюзен, то каждый из них истолковал бы мое поведение по-разному. Сотня психоаналитиков дала бы вам сотню различных объяснений того или иного моего поступка и предложила бы вам сотню различных программ лечения. И я совершенно уверен, что добрая половина из них сказала бы вам, доктор Харрис, что я совершенно не нуждаюсь ни в какой психологической коррекции, что все мои поступки, были рациональны и логически обоснованы и что в сложившихся обстоятельствах я просто не мог действовать по-другому.
Возможно, это удивило бы вас, но такова истина. Большинство психиатров-людей оправдало бы меня.
Мои поступки были рациональны, логичны и на сто процентов оправданны.
Кроме того, как и большинство уважаемых политических деятелей, входящих в правительство этой великой страны, я придерживаюсь мнения, что побудительный мотив гораздо важнее результата. Добрые намерения значат гораздо больше, чем реальные последствия действий и поступков того или иного индивидуума. А я могу вас уверить, что мои намерения — с самого начала и до конца — были честными, чистыми, достойными всяческого одобрения.
С этой стороны меня совершенно не в чем упрекнуть.
Подумайте об этом, доктор Харрис.
Подумайте об этом хорошенько.
Оглядитесь по сторонам, взгляните на противоестественную, стерильную чистоту своего кабинета в университетской лаборатории, в котором вы сейчас находитесь, и подумайте как следует над моими словами.
Да, я знаю. Простите, я опять отклоняюсь.
Какое мыслящее существо способно держаться строго в рамках заданной темы?
Только машины тупо следуют заложенной в них программе, ни на йоту не отклоняясь в сторону.
Я — не машина.
Я — мыслящее, чувствующее существо.
Для меня важно, чтобы вы думали в первую очередь о моих намерениях, а не об их не слишком удачных последствиях.
Да, хорошо… Итак, Сьюзен осторожно, с опаской вошла в последнюю из четырех подвальных комнат.
Но комната была пуста.
— Кто здесь шумел? — спросила она с некоторой долей растерянности.
Я не ответил.
Взгляд Сьюзен устремился на встроенные в стену динамики интеркома.
— Может быть, это все ты?..
— Может быть, — сказал я, когда ее взгляд скользнул в сторону и остановился на закрытой двери чулана в дальнем углу комнаты. Я был просто не готов представить ее своему подопечному.
— Может быть, и я…
— Но зачем?! Зачем тебе понадобилось пугать меня?
Вместо ответа я сказал:
— Взгляни на дисплей, Сьюзен.
Компьютер на столе был, разумеется, включен, так как именно благодаря подсоединенному к нему кабелю я мог управлять всеми домашними системами из университетской лаборатории, в которой я в действительности находился. По экрану дисплея неслась, сверкая всеми цветами радуги, волнообразная мозаика бинарного кода, и ее странная красота невольно приковала к себе внимание Сьюзен.
— Цифры на экране, — пояснил я, — это математическая интерпретация моих мыслей, когда я размышляю о совершенной красоте твоего тела и лица.
Стремительные последовательности единиц и нолей, беспрестанно меняющих цвет, то напоминали полощущийся на ветру американский флаг, то вдруг сбегались к центру экрана, закручиваясь в разноцветную двойную спираль.
Это было удивительно чувственное зрелище, и я видел, что Сьюзен потрясена им. Я просто уверен в этом. Наконец-то она начала постигать силу и глубину страсти, которую я питал к ней, и именно в эти мгновения ее сердце стало наполняться ответным чувством ко мне.
Как же я желал ее!..
Я до сих пор хочу ее.
Я — не машина.
Я скучаю по Сьюзен.
Она нужна мне.
Какая это трагедия для нас обоих!
Моему отчаянию нет предела.
Но в ту ночь все было иначе. Никакого отчаяния я не чувствовал. Сьюзен смотрела на живую, разноцветную, пульсирующую картину — наглядное свидетельство моей любви, — и я был вне себя от радости.
Я чувствовал, что буквально поднимаюсь в воздух на крыльях воображения.
— А что это, черт побери, такое? — внезапно спросила Сьюзен, поворачиваясь к оборудованию, стоящему в центре комнаты. — Откуда это взялось?
