— А добровольческой работой ты не пробовал заняться?
Он зажал уши ладонями и сморщился. Когда он отвел руки, я спросил:
— Что с тобой?
— Я это уже слышал. Каждый день, от этого альтруиста, доктора Сильвермана. Группа борьбы со спидом Независимой клиники, бездомные дети, миссия Скид-Роу и так далее. Найди какое-нибудь дело, Майло, и держись за него. Но вся штука в том, что я чувствую дьявольскую злость. Сжат, как пружина. И не дай Бог, если кто-то скажет мне худое слово — быстренько поцелуется с тротуаром. Это... ощущение, будто внутри у меня все горит, — иногда я просыпаюсь с ним, иногда оно просто накатывает внезапно, и не говори мне, что это посттравматический стрессовый синдром, потому что от названия легче не становится. Со мной уже такое было — после войны, и я знаю, что только время выцедит это из меня. А пока я не хочу общаться со слишком большим числом людей, особенно обремененных тяжкими несчастьями. У меня нет к ним сочувствия. Кончится тем, что я посоветую им подобрать сопли и привести жизнь в порядок, черт возьми!
— Время лечит, — сказал я, — но ход времени можно ускорить.
Он посмотрел на меня так, словно не верил своим ушам.
— Как? Ты даешь рекомендации?
— Бывают вещи и похуже.
Он ударил себя в грудь обеими руками.
— Ладно, вот он я. Давай, рекомендуй.
Я молчал.
— Правильно, — сказал он и посмотрел на стенные часы. — Ну, я пошел. Буду стучать по маленьким белым мячикам и думать, что это не мячики, а нечто другое.
Он стал выкатываться из кухни. Я вытянул перед ним руку, и он остановился.
— Как насчет ужина? — спросил я. — Сегодня. Я должен освободиться около семи.
Он сказал:
— Благотворительные обеды — прерогатива суповых кухонь.
— Обаяния в тебе хоть отбавляй, — сказал я и опустил руку.
— Неужели ты сегодня не идешь на свидание?
— Не иду.
— А Линда?
— Линда все еще в Техасе.
— Вот как! Разве она не должна была вернуться на-прошлой неделе?
— Должна была. Но ей пришлось остаться. Ее отец...
— Что, сердце?
Я кивнул.
— Ему стало хуже. Настолько, что она осталась там на неопределенный срок.
— Печально это слышать. Будешь с ней говорить, передай от меня привет. Скажи, я надеюсь, что он поправится. — Его гнев уступил место сочувствию. Я не был уверен, что это к лучшему.
— Ладно, передам, — сказал я. — Желаю тебе весело провести время на ранчо.
Он шагнул и остановился.
— Ладно. Тебе тоже приходится не сладко. Прости.
— У меня все хорошо, Майло. И это предложение никакая не благотворительность. Бог знает почему, но я подумал, что вместе поужинать было бы неплохо. Двое парней болтают разную чепуху, задираются по-дружески и все такое, ну, как в рекламе пива.
— Да, — сказал он. — Ужин. Ладно. Поесть-то я всегда готов. — Он похлопал себя по животу. — И если к сегодняшнему вечеру ты еще не закончишь свою писанину, приноси с собой черновик. Дядя Майло внесет мудрые редакторские коррективы.
— Отлично, — сказал я, — а пока суд да дело, почему бы тебе не подумать о каком-нибудь настоящем хобби?
После его ухода я сел писать. Без какой-либо видимой причины дело пошло как никогда гладко, и быстро наступил полдень, возвещаемый вторым за сегодня звонком в дверь.
На этот раз я заглянул в глазок. То, что смотрело на меня оттуда, было лицом незнакомки, но не совсем: остатки черт девчушки, которую я когда-то знал, сливались с лицом на фотографии из газетной вырезки двадцатилетней давности. Я вдруг понял, что в момент нападения ее мать была лишь немногим старше, чем сейчас Мелисса.
Я открыл дверь и сказал:
— Здравствуй, Мелисса.
Она от неожиданности вздрогнула, потом улыбнулась.
— Доктор Делавэр! Вы совсем не изменились.
Мы пожали друг другу руки.
— Входи.
Она вошла в дом и остановилась, сложив руки перед собой.
Трансформация девочки в женщину была почти завершена, и то, что получилось, свидетельствовало о плавном изяществе процесса. У нее были скулы манекенщицы под безупречно гладкой, слегка загорелой кожей. Ее волосы потемнели, стали каштановыми с отдельными выгоревшими на солнце прядками и свисали, совершенно прямые и блестящие, до самого пояса. Вместо прямой челки теперь был боковой пробор и зачес. Под естественно изогнутыми бровями светились огромные, широко расставленные серо-зеленые глаза. Юная Грейс Келли.
Грейс Келли в миниатюре. Она была ростом едва больше метра пятидесяти, с тонюсенькой талией и мелкими костями. Серьги в виде больших золотых колец украшали каждое похожее на раковинку ухо. В руках она держала небольшую кожаную сумочку. На ней была синяя блузка с застежкой донизу, джинсовая юбка чуть выше колен и темно-бордовые мокасины на босу ногу.
Я провел ее в жилую комнату и пригласил сесть. Она села, скрестила ноги в щиколотках, обхватила колени руками и осмотрелась.
— У вас очень хорошо дома, доктор Делавэр.
Я подумал о том, какое впечатление могли произвести на нее мои полторы сотни квадратных метров красной древесины и стекла на самом деле. В замке, где она росла, были, вероятно, комнаты побольше всего моего дома. Поблагодарив ее, я тоже сел и сказал:
— Рад видеть тебя, Мелисса.
— И я рада видеть вас, доктор Делавэр. И большое спасибо, что согласились так быстро встретиться со мной.
— Не стоит благодарности. Трудно было меня найти?
— Нет. Я воспользовалась томасовским справочником — совсем недавно узнала о его существовании. Он потрясающий.
— Да, верно.
— Просто удивительно, как много информации может уместиться в одной книге, правда?
— Правда.
— Я раньше никогда не бывала в этих каньонах. Здесь действительно красиво.
Улыбка. Застенчивая, но не растерянная. Такая, как надо. Настоящая молодая леди. Может, это все рассчитано на меня, и в компании друзей она превращается в нечто хихикающее и дурно воспитанное?
Она ходит гулять по улицам?
У нее есть друзья?
До меня вдруг дошло, что эти девять лет сделали ее совершенно мне незнакомой.
Придется начинать с нуля.
Я улыбнулся в ответ и, стараясь не слишком явно это показывать, стал изучать ее.
Держится прямо, может быть, чуть скованно. Это понятно, учитывая все обстоятельства. Но никаких явных признаков тревоги. Руки, которыми она обхватила колени, оставались неподвижными. Никакой «лепки теста», никаких следов опрелости кожи на пальцах.
Я сказал:
— Давненько же мы не виделись.
— Девять лет, — уточнила она. — Почти невероятно, правда?
— Правда. Я не жду от тебя полного отчета за все эти девять лет, мне просто любопытно знать, что ты поделывала.
— Ну, что обычно, — сказала она, пожимая плечами. — Училась в школе, в основном.
Она наклонилась вперед, выпрямила руки и еще крепче обняла колени. Плоская прядь волос скользнула ей на один глаз. Она отбросила ее и снова обвела глазами комнату.
Я сказал:
— Поздравляю с окончанием школы.
— Спасибо. Меня приняли в Гарвард.
— Потрясающе. Тогда поздравляю вдвойне.
— Я удивилась, что они меня приняли.
— А я больше чем уверен, что они ни секунды не сомневались.
— Очень мило с вашей стороны так говорить, доктор Делавэр, но я думаю, что мне просто повезло.
Я поинтересовался:
— Круглые «отлично» или около того?
Снова застенчивая улыбка. Руки остались на коленях.
— Кроме спортивной подготовки.
— Ай, какой стыд, юная леди!
Улыбка стала шире, но для ее поддержания явно требовались усилия. Она продолжала осматривать комнату, словно надеялась что-то найти.
Я спросил:
— Так когда ты едешь в Бостон?
— Не знаю... Я должна им сообщить в течение двух недель, приеду или нет. Так что надо, наверное, решать.
— Иными словами, ты думаешь не ехать?
Она облизнула губы, кивнула и посмотрела прямо мне в глаза.
— Об этом... об этой проблеме я и хотела с вами поговорить.
— Ехать или не ехать в Гарвард?
— О том, какие последствия может иметь мой отъезд в Гарвард. Для мамы. — Она опять облизнула губы, кашлянула и начала чуть заметно раскачиваться. Потом расцепила руки, подобрала с кофейного столика хрустальное пресс-папье и, прищурившись, стала смотреть сквозь него. Наблюдать, как преломляются в нем припудренные золотой пылью лучи южного света, льющиеся в окна комнаты.
Я спросил:
— Что же, мама против твоего отъезда?
— Нет, она... говорит, что хочет, чтобы я ехала. Она совершенно не возражала — напротив, всячески одобряла. Она говорит, что правда хочет, чтобы я ехала.
— Но ты все равно беспокоишься за нее.
Она положила пресс-папье на место, сдвинулась на самый краешек кресла и подняла руки ладонями кверху.
— Я не уверена, выдержит ли она это, доктор Делавэр.
— Разлуку с тобой?
— Да. Она... Это... — Она пожала плечами и вдруг стала ломать руки. И это огорчило меня больше, чем должно было.
