Омури и Иноки повторили это слово. Все трое склонили головы в почтительном поклоне. Де Джонг ощутил легкий холодок восторга: он знал, что они делали правильно, кланяясь ему, но не знал, почему.
Японцы ждали, пока он отопьет первым. Это был жест уважения.
* * *
Дружба де Джонга и Канамори обогащала жизнь и того и другого. С самого начала было ясно, что они могут ожидать друг от друга многого. Канамори думал, что они в прошлой жизни были братьями. До этого для де Джонга было трудно проявить свою приязнь к кому бы то ни было, кроме своей матери. Но он так тепло и заботливо относился к Канамори, что позволил себе подпасть полностью под его влияние.
Благодаря Канамори де Джонг теперь уже знал, чего он хочет и за что ему надо бороться. Он хотел воспитать в себе душу японца.
Канамори сказал, что существуют некоторые барьеры, препятствующие неяпонцу познать Японию. Но они могут быть сломаны, если де Джонг выучит японский язык — нелегкое задание, если принять во внимание, что в японском языке три алфавита, один из которых канджи, иероглифическое письмо из Китая. Хорошо образованный японец знает по крайней мере пять тысяч канджи иероглифов, а также два фонетических алфавита по сорок восемь букв в каждом.
Но де Джонга это не обескуражило. Не теряя времени, он договорился о частных уроках японского языка с университетским преподавателем. Через месяц де Джонг мог вполне сносно разговаривать по-японски с Канамори. Омури и Иноки. Изумленный преподаватель сказал, что за двадцать пять лет преподавания японского языка он не встречал столь одаренного студента.
Для изучения японской истории и философии де Джонг зачастил в Восточный отдел Бодлеанской библиотеки. Он забросил свои занятия в Оксфорде и проводил целые дни в чтении о Японии, начиная с периода Нара и вплоть до эры Шова, которая началась одиннадцать лет назад после коронации молодого императора Хирохито. Но больше, чем занятия и беседы с Канамори, дала де Джонгу погруженность в свое собственное сознание.
В отце Канамори было что-то от мистики, поэтому молодой японец понимал, что происходило с де Джонгом. Все знания лежат в глубинах сознания, говорил ему Канамори. Поэтому сознание де Джонга является его ключом к тайне, называемой Японией. Никакое знание не приходит извне. Оно все существует в человеке, все, что человек знает, на самом деле, он обнаружил, сорвав покров со своей души.
Де Джонг был весьма польщен, получив письмо от отца Канамори, барона, который прослеживал свою родословную без перерыва на двадцать одно поколение. Барон благодарил его за доброту, оказанную его сыну и другим. Он также убеждал де Джонга сделать все возможное для того, чтобы узнать, кто он на самом деле. «На этом пути к самопознанию помните о том, — писал барон, — что окружающий вас мир — это всего лишь прилагаемое обстоятельство тому, кто пытается постичь свое сознание. Знания существуют в сознании, подобно огню в кусочке кремня. Предполагаемые обстоятельства, подобно трению, высекают этот огонь».
В отношении дружбы между де Джонгом и Канамори барон писал, что похоже на то, что они нашли друг в друге второе я. И что, когда де Джонг приедет в Японию, он может считать дом барона своим.
Чем больше де Джонг узнавал о Японии, тем более он разочаровывался в Англии. Образ жизни здесь теперь ему казался однообразным, обычаи утомительными и скучными, а погода ужасной. Бог свидетель, он всегда был не в ладах с протестантской религией и ее верой в то, что девять десятых деяний человека греховны.
Япония. Даже само слово передает ощущение чего-то превосходящего все земное, все ожидаемое.
Хенна-гайджин. Это не тот предмет, о котором разговаривают за чаем с пшеничными лепешками в кругу семьи или откровенничают с его немногими школьными приятелями. Это должно остаться секретом между ним и его японскими друзьями, хотя и с ними на всякий случай нужно вести себя поосторожнее. Однажды он обвинил Канамори в том, что тот склонен к татемаэ, и тем самым посеял первое зерно вражды между ними. Японцы взаимодействуют с внешним миром одновременно двумя путями. Татемаэ — поверхностный подход. Используя его, ты ограничиваешься внешними проявлениями, взаимодействуешь формально. Хонне, наоборот — японская откровенность, подноготная, раскрываемая только в настоящей дружбе, после того, как знаешь другого не первый год.
Слово татемаэ просто слетело у де Джонга с языка Бог знает, как — он сказал, не подумав. Но оказалось, что он был прав в отношении своего друга. Канамори действительно скрывал свои настоящие мысли, ругая себя в силу своих жизненных убеждений. Но было стыдно выслушивать критику от человека с Запада, гайджина. И тем более в присутствии Омури и Иноки. Де Джонг из этого извлек урок: никогда не говори то, что первое пришло в голову. И знай, что наступят времена, когда Канамори и другие японцы возможно увидят в тебе чужака, а не хенна-гайджина.
* * *
Канамори, Омури и Иноки пригласили де Джонга поупражняться в дзюдо в подвале их дома. Дзюдо — это сочетание борьбы и гимнастики, когда соперники пытаются повалить один другого, предварительно выведя его из состояния равновесия. После падения оба продолжают борьбу на мате, пытаясь удержать противника в течение тридцати секунд. Тренировка включала также и ате-ваза? удары по жизненно важным центрам противника ладонями рук, пальцами, локтями, ступнями и коленями. Де Джонг был настолько увлечен дзюдо, что забросил все другие виды спорта.
Вместо матов они использовали старые матрацы и коврики. Канамори как обладатель ранга нидана, второго дана черного пояса, вел тренировки. Он, Омури и Иноки были одеты в костюмы для дзюдо: белые хлопчатобумажные куртки, штаны и опоясаны поясами. Де Джонг был одет в старый блейзер и вельветовые брюки. Позже барон Канамори прислал ему по почте костюм для дзюдо, а также ценную и редкую книгу Джигаро Кано, основателя дзюдо.
Если Канамори был самым техничным, то де Джонг был самым агрессивным, он атаковал своих противников неудержимо и с яростью, которой было трудно противостоять. Канамори прозвал его они, демоном. Когда не с кем было тренироваться, де Джонг тренировался один, не жалея времени, чтобы научиться падать.
В дзюдо, как говорил ему Канамори, ты должен суметь воспользоваться благоприятной возможностью. Ты должен избежать ошибок и уничтожить противника любой ценой. Пусть проиграет противник, а не ты. Сконцентрируйся и никогда не расслабляйся. Это путь будо, путь боевого искусства. Это гораздо больше, думал де Джонг. Это мудрость, заслуживающая того, чтобы бережно хранить ее всю жизнь.
* * *
До знакомства с Канамори де Джонг безразлично относился к тому, что цветных студентов подвергали остракизму в привилегированных клубах Оксфорда. Стоило ли об этом беспокоиться, если университетское всебелое и всемужское братство старательно избегало индейцев, африканцев и азиатов?
Де Джонг сам был членом двух хорошо известных клубов: «Гридайна», в который принимали только выпускников частных закрытых школ, и «Карлтона», где был даже свой стюард по винам. Почему он присоединился к тем, кого считал оболтусами и повесами? Потому что его отец в студенческие годы был членом различных клубов и хотел, чтобы его сын шел по его стопам. Поэтому Руперт де Джонг и оказался в компании молодых аристократов, чьи представления о безудержном веселье сводились к тому, чтобы перебить фаянсовую посуду в ресторане, перевернуть все вверх дном в своих комнатах и напиться до обалдения.
Тем не менее принадлежать к этим клубам было, вне всякого сомнения, престижно, и де Джонг не видел препятствий к тому, чтобы Канамори обратился туда с просьбой о приеме. Семья Канамори была казоку, дворянством, происходившим из придворной знати, феодальной аристократии и самураев. Эта семья была богата и имела некоторое политическое влияние. Сам Канамори был привлекателен, у него были хорошие манеры и он говорил на английском, французском и немецком. Он был музыкантом, обещающим драматургом и прекрасно знал творчество Шекспира и Шоу. Помимо всего прочего, он был другом де Джонга.
Но как ни старался де Джош, он не смог преодолеть расовые дискриминационные барьеры «Гридайна» и «Карлтона». Канамори было отказано, а де Джонгу посоветовали в будущем выбирать друзей более тщательно.
В ответ де Джонг послал в оба клуба письма с уведомлением о своем выходе из членов, мотивируя свое решение, тем, что он не собирается плясать под дудку кретинов, которые, желая поковырять в носу, попадают себе в глаз, а иногда и в оба глаза. Эта выходка увеличила число его врагов в несколько раз. Студенты теперь старались избегать его. Он стал как прокаженный с колокольчиком на шее, который звонит, заранее всех предупреждая о своем появлении.
Под дверь комнаты де Джонга подбросили неподписанное письмо, в котором обвиняли его в совершении сумасшедшего поступка и объясняли, что это может разрушить сложившуюся структуру университета. Более бурное выяснение отношений он провел с тремя игроками в регби. Они набросились на де Джонга и Канамори, когда те выходили из оксфордского ресторана, но были с легкостью повержены с помощью дзюдо. Де Джонг сломал одному из атакующих руку, и довольно серьезно: кость предплечья, прорвав кожу, вышла наружу. Хотя попытки нападений не повторялись, ненависть к де Джонгу и Канамори не утихала.
