Ознакомительная версия.
— Где вы были в понедельник седьмого декабря?
— Здесь, — слабо ответила она.
— В доме?
Эвелин взглянула ему в глаза:
— Да.
— И никуда в тот день не ходили?
— Нет.
— Просто сидели здесь?
Она махнула рукой в сторону кровати и учебников по юриспруденции.
— Учитесь?
— Да.
— Значит, вчера вы не выходили из дома?
— Нет.
— Кто-то может это подтвердить?
— Что?
— Кто-нибудь был здесь с вами?
— Нет.
— Вы не знаете, кто мог сделать это с вашими родными?
Эвелин покачала головой.
— Кто-нибудь угрожал вам?
Казалось, она его не слышит.
— Эвелин?
— Что? Что вы сказали?
Она крепко зажала ладони между коленями.
— Кто-нибудь угрожал вашей семье, у вас есть какие-нибудь недоброжелатели, враги?
— Нет.
— Вам известно, что у вашего отца были большие долги?
Она покачала головой.
— У него были долги, — повторил Йона. — Ваш отец занял деньги у преступников.
— Вот как.
— Кто-нибудь из них мог бы…
— Нет, — перебила она.
— Почему нет?
— Вы ничего не понимаете, — громко сказала Эвелин.
— Чего мы не понимаем?
— Ничего не понимаете.
— Расскажите, что…
— Все не так! — закричала Эвелин.
Она так разнервничалась, что зарыдала, не закрывая лица. Кристина подошла, обняла ее, и на миг девушка затихла. Она почти неподвижно сидела, обнявшись с Кристиной и лишь изредка содрогаясь от плача.
— Милая, хорошая, — успокаивающе шептала Кристина.
Она прижала девушку к себе, гладя ее по волосам. Вдруг Кристина вскрикнула и оттолкнула Эвелин, та упала прямо на пол.
— Черт, она меня укусила… укусила, вот зараза.
Кристина, раскрыв рот, смотрела на свои окровавленные пальцы. Кровь лилась из раны на шее.
Эвелин сидела на полу, прикрывая ладонью растерянную улыбку. Потом у нее закатились глаза, и она потеряла сознание.
Вечер вторника, восьмое декабря
Беньямин закрылся в своей комнате. Симоне сидела за кухонным столом, закрыв глаза, и слушала радио. Шла прямая трансляция из концертного зала Бервальдхаллен. Симоне пыталась представить себе, как она станет жить одна. Наверное, такая жизнь будет не слишком отличаться от моей нынешней, с иронией подумала она. Буду ходить на концерты, в театры и галереи, как все одинокие женщины.
Она нашла в шкафу бутылку солодового виски, плеснула немного в стакан, добавила несколько капель воды: бледно-желтая жидкость в тяжелом стакане. Входная дверь открылась, когда теплые звуки баховской сюиты для виолончели заполняли кухню. Мягкая печальная мелодия. Эрик, серый от усталости, встал в дверном проеме и посмотрел на жену.
— Неплохо выглядит, — сказал он.
— Это называется «виски», — ответила Симоне и отдала ему стакан.
Она налила себе новый, и вот они уже стояли друг против друга, с серьезным видом провозглашая тост за здоровье друг друга.
— Трудный был день? — тихо спросила Симоне.
— В общем, да. — Эрик вяло улыбнулся.
У него вдруг сделался совершенно измученный вид. На лицо, словно слой пыли, легла неуверенность.
— Что слушаешь? — спросил он.
— Выключить?
— Нет, что ты. Красивая музыка.
Эрик допил, протянул пустой стакан, и Симоне налила еще.
— Значит, Беньямин не делал татуировку, — сказал он.
— А ты следил за развитием телефонной пьесы.
— Я только сейчас, по дороге домой, до этого не успел…
— Нет, — перебила Симоне и подумала о женщине, ответившей на ее звонок.
— Хорошо, что ты увезла его оттуда.
Она кивнула и подумала: как чувства скрыты одно в другом, насколько одно не отделено и не свободно от другого, как всё пересекается со всем.
Они выпили еще, и вдруг Симоне заметила, что Эрик улыбается ей. От его улыбки, обнажавшей неровные зубы, у нее всегда слабели коленки. Симоне подумала, как здорово было бы сейчас переспать с ним, без разговоров, без всяких сложностей. Все равно в один прекрасный день станем одинокими, сказала она себе.
— Я ничего не знаю, — коротко ответила она. — Точнее… Я знаю, что не доверяю тебе.
— Зачем ты говоришь…
— Такое чувство, что мы все потеряли, — перебила она. — Ты только спишь — или на работе, или где ты там. Я думала, мы столько всего сделаем вместе! Станем путешествовать, просто бывать друг с другом…
Эрик отставил стакан, шагнул к ней и быстро спросил:
— А что нам мешает?
— Не говори так, — прошептала она.
— Почему?
Он улыбнулся, погладил ее по щеке и посерьезнел. Неожиданно они поцеловались. Симоне почувствовала, что всем телом хочет этого, хочет целоваться.
— Пап, а ты не знаешь…
Войдя в кухню и увидев их, Беньямин замолчал.
— Дураки, — вздохнул он и вышел.
— Беньямин! — позвала Симоне.
Мальчик вернулся.
— Ты обещал сходить за едой, — напомнила она.
— А ты позвонила?
— Будет готово через пять минут, — сказала Симоне и дала ему свой кошелек. — Ты ведь знаешь, где тайский ресторанчик?
— Нет, — вздохнул Беньямин.
— Иди прямо, не сворачивай.
— Ну хватит.
— Слушай, что мама говорит, — вмешался Эрик.
— Схожу куплю еды на углу, ничего не случится, — сказал Беньямин и пошел одеваться.
Симоне и Эрик улыбнулись друг другу, услышав, как закрылась входная дверь и быстрые шаги застучали вниз по лестнице.
Эрик достал из буфета три стакана, поставил их, взял руку Симоне и прижал к своей щеке.
— Пойдем в спальню? — спросила она.
У него был смущенно-счастливый вид, когда зазвонил телефон.
— Не бери трубку, — попросил он.
— Это может быть Беньямин, — ответила Симоне и поднесла трубку к уху. — Симоне.
Никто не ответил, только что-то мелко пощелкивало, как будто расстегивали «молнию».
— Алло?
Она поставила телефон назад на подставку.
— Никого? — спросил Эрик.
Симоне показалось, что он разволновался. Подошел к окну, выглянул на улицу. У Симоне в ушах снова зазвучал голос той женщины, которая ответила, когда она набрала номер, и которая звонила Эрику утром. «Эрик, перестань», — сказала она смеясь. Перестань — что? Шарить у нее под одеждой, сосать ее грудь, задирать юбку.
— Позвони Беньямину, — сказал Эрик напряженно.
— Зачем…
Симоне взяла телефон, и он тут же зазвонил.
— Алло?
Никто не ответил. Симоне нажала «отбой» и набрала номер Беньямина.
— Занято.
— Я его не вижу, — сказал Эрик.
— Пойти за ним?
— Пожалуй.
— Он на меня разозлится, — улыбнулась Симоне.
— Тогда я пойду, — решил Эрик и вышел в прихожую.
Он снял куртку с вешалки. Тут дверь открылась, и вошел Беньямин. Эрик повесил куртку на место и взял у сына пышущий жаром пакет с картонными коробками.
Они сидели перед телевизором, смотрели кино и ели прямо из коробочек. Беньямина смешили реплики героев. Симоне и Эрик довольно улыбались друг другу как когда-то, когда их сын был маленьким и хохотал над детскими передачами. Эрик положил руку на колено Симоне; она накрыла его руку своей и сжала пальцы.
Актер Брюс Уиллис лежал на спине, вытирая кровь с губ. Снова зазвонил телефон. Эрик отставил еду и поднялся с дивана. Вышел в прихожую и как можно спокойнее сказал в трубку:
— Эрик Мария Барк.
Никто не ответил, только что-то пощелкивало.
— Ну хватит, — рассердился он.
— Эрик?
Это был голос Даниэллы.
— Эрик, это ты? — спросила она.
— Мы ужинаем.
Он услышал, как часто она дышит.
— Что он хотел? — спросила она.
— Да кто?
— Юсеф.
— Юсеф Эк?
— Он ничего не сказал? — повторила Даниэлла.
— Когда?
— Сейчас… по телефону.
Эрик бросил взгляд на дверь гостиной. Симоне и Беньямин смотрят кино. Он подумал о семье из Тумбы. Маленькая девочка, мама и папа. Дикая ярость нападавшего.
— Почему ты думаешь, что он звонил мне? — спросил Эрик.
Даниэлла кашлянула.
— Он, наверное, уговорил медсестру дать ему телефон. Я спрашивала телефонистку, она соединяла его с тобой.
— Ты уверена?
— Юсеф кричал, когда я вошла, он выдернул катетер, я дала ему алпразолам, но прежде чем уснуть, он много чего наговорил.
— Что? Что он сказал?
Эрик услышал, как Даниэлла сглотнула. Ее голос прозвучал устало:
— Сказал, что ты трахнул ему мозги. Чтобы ты забыл про его сестру, если не хочешь быть покойником. Несколько раз повторил: можешь считать, что ты покойник.
Вечер вторника, восьмое декабря
Через три часа Йона отвез Эвелин в следственный изолятор тюрьмы Кроноберг. Девушку поместили в маленькую камеру с холодными стенами и горизонтальными решетками на запотевших окнах. Из нержавеющей раковины в углу пованивало рвотой. Когда Йона уходил из камеры, Эвелин стояла у привинченной к стене койки с зеленым матрасом и удивленно смотрела на него.
Ознакомительная версия.
