Я встаю и поворачиваюсь, чтобы обнаружить наставившего на меня свой «Глок» Грязные Ботинки. Он удивлён, что я стою, и теперь ждёт, что я упаду. Второй выстрел испортит ему момент из гангстерского фильма. Так же, как и его смерть на глазах у его друзей, но он ещё этого не знает.
Когда я лезу в карман за наацем, до него наконец доходит, что я не собираюсь падать. Он поднимает «Глок», чтобы снова выстрелить. Слишком поздно. Я выхватываю наац и наношу хлёсткий удар по его руке.
Только его ударяет не наац. И ударяет не по руке. Волшебный Шар Номер Восемь из призрачной комнаты. Он врезается в Грязные Ботинки и исчезает внутри него, оставляя в груди зияющую чёрную дыру. Тот слегка наклоняется вперёд, но не падает. Вздрагивает. И у него из спины вырываются пять металлических паучьих лап, пронзая насквозь его друзей. Лапы проходят сквозь мужчин, словно гарпун сквозь «Вельвету» [51]. Лапы закручиваются обратно и снова пронзают их. И ещё раз. Закручиваются и пронзают, снова и снова. Когда зазубренные отростки втягиваются, его друзей разрывает на части брызгами костей и хрящей, словно их поразили выпущенные из пушек бензопилы.
Паучьи лапы вырываются из дыры в груди Грязных Ботинок и, изгибаясь назад, смыкаются сами с собой, цепляясь за края дыры. Внезапным рывком, они разрывают грудь Грязных Ботинок, словно раскалывая омара. После чего не прекращают тянуть, пока, выгибаясь назад, не соприкасаются, практически выворачивая его наизнанку.
Грязные Ботинки падает влажной грудой, а паучьи лапы исчезают внутри его тела. Секунду спустя Шар Номер 8 выкатывается и возвращается обратно мне в руку.
Единственные адовцы, что ещё не бегут, — это те, что упали и ползают под рыночными прилавками. Я разворачиваюсь и иду в другую сторону. Мои руки покрыты адовской кровью. Я вытираю Шар Номер 8 и руки о шинель и засовываю его в карман худи. Бросаю шинель в бочку из-под масла, полную горящего мусора. Краду тяжёлый бушлат с вешалки в ларьке лоточника и быстро надеваю, перемещая Шар Номер 8 из худи в бушлат. Мне хочется, чтобы между им и мной было больше материала.
Нет быстрого пути обратно к мотоциклу, кроме как через рынок, так что я теряюсь в толпе, следующей за процессией.
Что это за хуйня только что произошла?
Я готов поклясться, что оставил Шар Номер 8 во дворце. Но не могу вспомнить, где. Я уверен, что клал наац в карман, но, очевидно, не положил. Неужели Шар Номер 8 обманом заставил меня взять его? В самом деле, что за хуйня только что произошла?
Я рад, что не позволил Мерихиму забрать Шар Номер 8 в Скинию. Я не хочу, чтобы он попал кому-нибудь в руки. Даже ко мне. Когда я вернусь, он будет заперт. Как и чёртов «Глок».
Моя голова кружится от Царской водки и взрывающихся тел. Я не собираюсь сейчас ничего выяснять. Лучше просто опустить голову и искать возможность исчезнуть.
Участники шествия собираются в нескольких кварталах дальше. Это женская церковь, если можно назвать её так. Она двухэтажная. Ненамного больше одного из тех молельных домов, которые можно видеть разбросанными по всем бедным районам Лос-Анджелеса. Крошечные общины истово верующих поклоняются там, что раньше было маникюрными салонами или Элкс лодж [52].
Перед церковью висят четыре плаката. Первые три я узнаю. Евангелия церкви Мерихима и потолок библиотеки Люцифера. Мысль. Действие. И Новый Мир. Но я не узнаю четвёртый плакат. На нём расплывчатая фигура, как лицо, теряющееся в телевизионных помехах. Между плакатами находится плетёная фигура. Не могу сказать, мужчина это, женщина или Андре Гигант [53]. Это плетёное нечто высотой с церковь.
Я не знал, что Обизут была в мятежной церкви Ада, и что она в ней такая большая шишка. Это делает особенно интересным тот факт, что Люцифер рекомендовал её в Совет.
Она и другие высокопоставленные церковницы держат в руках горящие факелы. Женщины двигаются сквозь толпу, раздавая зажжённые свечи. Деймус раскручивает толпу с помощью довольно неплохой пародии на Элмера Гантри [54].
— Старое должно сгореть, чтобы освободить место для нового. Не потому, что оно старое, а потому, что давние раны, которым оно поклонялось, и которые, оно верило, определяли его, стали болезнью, и эта болезнь угрожает распространиться повсеместно и на всех, и уложить всех.
По толпе прокатывается шёпот согласия.
— Вам нужно сжечь убеждения, когда они становятся удобной ложью, исключительно с целью заполучения и удержания власти. Разве не странно, что, когда весь город сотрясло до основания, и он истёк кровью, Скинию едва затронуло?
Снова шёпот:
— Она права.
— Город сгорел, а они хотят повернуть время вспять, чтобы всё было как раньше. Мы этого не допустим.
На этот раз она получает одобрительные возгласы. Деймус поднимает с земли факел. Обизут подносит свой факел, и Деймус зажигает от него свой. Она бросает факел в плетённую фигуру, а следом Обизут. Другие важные церковницы кидают свои. Толпа бросает свечи и подаётся вперёд. Я двигаюсь вместе с ней. С этого расстояния я могу сказать, что они сжигают человека. Бог-Отец облажался, так что устроим ему «велосипед» [55] и будем надеяться, что Мама спустится и всё исправит. Надеюсь, что вы, дамы, захватили ланч, потому что вам предстоит долгое ожидание. Папа разбит на больше кусков, чем Шалтай-Болтай, а Мамы не существует.
Молодая адовка протягивает мне свечу и машинально зажигает её.
— Брат, ты часть движения?
Я оглядываюсь на толпу.
— Я даже не знаю, что это. Я просто хотел посмотреть.
Она кивает.
— Всё в порядке. Мы все начинали с этого. Брось свечу и сделай следующий шаг.
Я ожидаю, что она двинется дальше, но она этого не делает. У неё свечи в одной руке и чаша в другой. На дне небольшая горсть монет.
— Брат, если можешь хоть как-то помочь.
Она адовский монстр. Но я тоже монстр. Её как мусор выбросили за стены Небес тысячи лет назад, но она выглядит и ведёт себя как ребёнок, получивший первую работу на лето. Чёрт подери, на секунду она напоминает мне девушку из «Пончиковой Вселенной», и я роюсь в кармане в поисках чего-нибудь, чтобы дать ей. И нащупываю одну большую монету. «Веритас». Я ещё раз смотрю на неё. Нет. У неё никогда не было зелёных волос, и она не подавала вчерашние яблочные оладьи.
Я бросаю в её чашку «Веритас». Малышка, тебе совет сейчас нужен больше, чем мне. Движущая сила и мощь библейского дерьма благополучно доставят меня домой на побережье. Или нет. В любом случае, может ты сможешь обменять «Веритас» на какую-нибудь приличную еду с чёрного рынка.
Она не видит, что я бросил в её чашку, но благодарно кивает головой.
— Не забудь свою свечу.
Я следую вперёд за вереницей истинно верующих. Это кажется вежливым. Кроме того, я только что заплатил за свечку. Смешно бы выглядело, если бы я бросил её и направился в другую сторону.
Все смеются и поют, как на слёте у костра в средней школе. Мне нужен фотоаппарат. Адовцы, смеющиеся у башни огня. Вот, это тот Ад, который я искал. Огонь. Безумные аплодисменты. И покалывающее ощущение того, что всё вот-вот выйдет из-под контроля.
Огонь поднимается выше пояса плетённого человека. Должен признать, он держится лучше меня. Я швыряю свечу и смотрю, как она, кувыркаясь, падает в огонь. Развернувшись, я ныряю вглубь толпы. И не могу удержаться от смеха. Должно быть, это самый странный день всей моей чертовски странной жизни.
Это я в яме для барбекю. Они сжигают Люцифера.
Я делаю круг по рынку и возвращаюсь туда, где оставил адовский супербайк. Я ещё раз подправляю чары, придавая себе новое лицо. Я не сбрасываю чары, пока не возвращаюсь во дворец и не поднимаюсь по потайной лестнице в библиотеку.
