Проверив несколько хижин, я остановился на той, что была заперта изнутри. Снаружи двери торчало несколько ножей, крыша была чуть опалена, но в отличии от остальных домов, в этой, по крайней мере, не развернулась резня. Расстреляв дверной засов, я первым вошёл внутрь. Попросил Этну дать мне лампу и, как следует осмотрелся.
Внутри всё было на местах: поеденная молью одежда висела на крючке справа от двери, перевёрнутые дном к верху тарелки на столе, не заправленная кровать в углу. «А вот и хозяева».
Напротив входа сидели в обнимку два скелета. Один в рубашке и штанах, другой в платье. Правая рука мужчины лежала на плече женщины, в левой застыл навсегда покрывшийся ржавчиной револьвер. Оба черепа имели сквозные отверстия в районе висков. При том, след от пули в стене был один. «Они ушли из жизни одновременно, одним выстрелом», – кивнул я своим мыслям.
Подойдя к кровати, я пощупал её поверхность рукой. «Пыльная, но чистая». Положив на пол мешки, как следует встряхнул простыню и одеяло.
– Этна, Марко, заходите! – крикнул я детям. – Вот, ложитесь в постель, грейтесь.
Без слов, они меня послушали и, прижавшись друг к дружке, вновь уснули. Я взял грязный кусок парусины, которым они накрывались сразу после подвала и завернул в него тела хозяев, после чего, вынес наружу. Было бы у меня меньше хлопот, я бы даже предал их земле, но увы.
Обойдя хижины сбоку, набрал дров и вернулся внутрь, принявшись топить печку. Довольно скоро тепло распространилось по помещению. Обгоревшая снаружи крыша никак не сказалась на интерьере единственной комнаты в доме. Потолки были целыми и не пропускали холод. А вот засов было нужно починить.
Не сомневаюсь, что прокажённых в округе нет, зато дикие волки с радостью заглянут на огонёк.
Пули, выбили одну из скоб, что удерживала засов. Порывшись на чердаке, я обнаружил ящик с инструментами и мешок гвоздей. Вновь оказавшись на улице, я поставил скобу на пень для колки дров и подровнял вмятину от пули молотком. Вернувшись, тихонько прибил её на место и закрыл дверь.
«Вот теперь в безопасности», – выдохнул я, усаживаясь на кресло.
После сна, можно будет подумать об одежде для Этны и Марко. Заодно, попробую приготовить в печи оленину. Будучи бедняком с самого рождения, я хорошо умел жарить рыбу. А вот мясо, вообще любое, доводилось есть редко. В основном вяленое, с рынка.
Так, чтобы купить свиную шею и самому её пожарить со специями… О таком и мечтать не доводилось. Поэтому и соответствующих навыков я не получил в молодости.
Если так подумать, то что сложного? Ясно, что оленина готовиться дольше, чем рыба. Зато потрошить не надо. Впрочем, от возможных паразитов это не избавляет, поэтому следует жарить очень, очень тщательно!
Сойдясь на этом, я позволил усталости взять надо мной верх. Под конец «дня», раны совсем разболелись. Посильнее закутавшись в плащ и накрыв глаза шляпой, я провалился в сон. Но перед этим опять кое-что вспомнил…
***
В свой шестой день рождения, я проснулся от запаха вкусной жареной рыбки. Мама встал пораньше, чтобы накрыть стол, чем О послал. Отец предвкушал «законный» повод в очередной раз напиться.
Встав с кровати, я пошёл в ванную, умылся, причесался, почистил уши и прополоскал зубы. Надел парадную рубашку, штаны и гольфы, да деревянные башмаки.
Вошедшая в зал матушка потрепала меня по голове и расцеловала всего, желая самого лучшего, чего только может пожелать мать своему ребёнку. Затем, мы сели за стол.
Помимо рыбы, мы ели салат из картошки, лука и зелени, а в конце, матушка так и вовсе меня ошеломила, принеся с кухни яблочный пирог! «И где она только раздобыла муку на него?!» – воскликнул бы, но мой рот был открыт так широко, что я не мог говорить.
Наевшись до отвала, пришёл черед подарка. Тут, матушка была максимально серьёзной:
– Эдгар, любимый мой сыночек! В этом году я хочу подарить тебе нечто большее, чем карандаши или игрушки.
– Что же это, мамочка? – спросил я.
Улыбнувшись, она протянула мне стопку тетрадей, ручки и карандаши, но только не цветные. А ещё тоненькую книжечку в кожаном переплёте.
– Я скопила денег на то, чтобы полностью оплатить тебе первый семестр в школе. По мере, буду также оплачивать каждый следующий месяц, вплоть до конца учёбы, – ответила матушка.
– Школа? Но это же дорого! Сколько же я должен в ней проучиться?! – воскликнул я.
– Всего девять лет, Эдгар.
– Ого! Да это же целая гора клети!
– Вот-вот, – кивнул отец. – Даже ребёнок понимает, что это бесполезная трата…
– Помолчи, Иоганн, – сверкнула глазами матушка, при том, совершенно не приподнимая голоса. Пожалуй, в этот момент, если бы отец не умолк, то уже матушка начала его колотить, а не наоборот.
– Эдгар, школа – это такое место, которое даст тебе возможность самому зарабатывать клети и жить, пусть и не богато, но с возможностью каждый день есть так, как мы едим только по праздникам. Эта школа не обычная, в ней обучают на врачевателей, а такие люди никогда не остаются без работы.
– Но ведь ты тоже училась в школе! Почему же ты так мало получаешь?
– Видишь ли Эдгар… – вздохнула матушка. – В последнее время, людям куда интересней грабить чужие страны, чем изучать язык собственной. Если бы мы жили в Бригге, нашлось бы не мало мест, куда можно устроиться учителем готики… Но так уж вышло, что мы живём здесь.
– Хорошо, мамочка! Обещаю, я буду учиться лучше всех! – ответил я, и вскочив из-за стола, обнял её.
На следующее утро матушка разбудила меня пораньше. Мы быстро перекусили тем, что осталось со вчера и отправились в мой «новый второй дом», как я его тогда называл.
Школа находилась близко к центру Бригга на перекрестье основных дорог. У входа собралось несколько семей с одним-двумя детьми. Когда городские часы пробили восемь, нас пропустили внутрь, оставив родителей на улице.
Матушка пожелала мне удачи и, помахав рукой, отправила воздушный поцелуй. Я поспешил ответить тем же, но охранник запер дверь перед носом и сказал, чтобы мы не задерживались в проходе, а то ему не охота мёрзнуть.
Оказавшись в холле, мы прождали несколько минут прежде, чем к нам подошёл наш преподаватель по готике – основному предмету первого класса. Я ещё задумался: «Почему матушка не могла бы оказаться на его месте?» – но потом до меня дошло, что, вероятно, этот мужчина работал тут задолго до неё. Лет ему было под шестьдесят, что делало его самым старым человеком на моей памяти на тот момент.
– Значит так, малышня, – прочистив горло, произнёс он, – идёмте за мной. Показываю один раз, завтра сами будете искать аудиторию. Так что, запоминаем.
Выглядел он словно тесто на дрожжах: распухший, обрюзгший, с лужёным брюхом, едва не вываливавшимся из-под шинели, покрытой заплатками, как лицо бездомного – бородавками. Под тремя подбородками нельзя было разглядеть даже ворот рубашки, не то, что шею. Вокруг лысой макушки нелепо произрастали редкие, кучерявые волосы пепельного цвета.
Очки в круглой оправе впились, и будто бы успели врасти в лицо учителя, делая его вид слегка нелепым.
Поднявшись на второй этаж и повернув налево, в самом конце мы нашли дверь нужного кабинета. Призвав нас рассесться, как нам будет удобно, учитель готики плюхнулся на стул, протерев платком взмокший лоб.
– Итак, предлагаю начать со знакомства. А потом я поспрашиваю вас, чтобы понять примерный уровень знаний, – произнёс он.
Общался он с нами, как со взрослыми, невзирая на то, что ребячество ещё было живо в наших детских сердцах.
Моей соседкой по парте оказалась девочка, представившаяся Рутой Яковец. Учитель попросил называть его мистером Гамильтоном. После знакомства, он принялся подзывать нас по одному и просил написать на доске какие-нибудь буквы. Если задача была выполнена без затруднений, как в случае со мной, мистер Гамильтон просил написать любое известное слово на эту букву.
