Мне выпала «О», и я без раздумий дописал «твага».
– «Отвага», юный Эдгар… – одобрительно кивнул мистер Гамильтон. – А напиши что-нибудь на «Л».
И я написал «любовь».
– Кто-то уже учил тебя готике? – спросил преподаватель.
– Моя матушка занималась со мной алфавитом, когда у неё хватало на это времени… – робко ответил я.
– Неплохо-неплохо. Пока что, ты показал себя лучше всех, Эдгар. Я даже не побрезгую поставить тебе в первый день двойку.
Получить высший бал, едва переступив порог школы было для меня важнейшим событием того дня! «Как мама-то обрадуется!» – подумал я.
Мистер Гамильтон показался мне хорошим человеком. Наверно, именно это заложило во мне мысль, что уродливыми бывают не только плохие люди.
После урока готики последовала и математика, которую у нас также вёл мистер Гамильтон. Он дал нам десять минут отдыха после часа «обучения», и тогда, ко мне подошла Рута.
– Привет! – поздоровалась она. – Учитель сказал, что ты умный! Давай дружить?
– Ну давай… – ответил я и пожал протянутую руку.
– А тебя правда мама учила? – спросила девочка.
– Ага!
– Круть! А мне папа репетитора нанимал. Но мы с ним не очень ладим, а мама вечно занята, чтобы меня учить…
– Моя мама много работает и тоже нечасто может уделять мне время. Уверен, твоя бы очень хотела проводить больше времени с тобой, если бы могла, – утешил я Руту.
– А где ты живёшь? – перескочила на другую тему Рута.
– Я… – тут пришлось задуматься, адресов-то я не знал на тот момент. – Ну, где-то на окраине Норвилла, ближе к пристани.
– Понятно! – улыбнулась Рута. – А хочешь я покажу тебе свои рисунки?
– Ты взяла их с собой?! – воскликнул я.
– Да не-е-е! Я в тетрадке во время урока нарисовала!
– Нельзя же так! Тетрадки они же стоят, как… как…
– Да ладно тебе! Мне папа ещё купит! – усмехнулась Рута. – А хочешь, вместе что-нибудь нарисуем в моей тетради?
– Я не могу тратить чернила просто так… – посетовал я.
– Да я тебе свою ручку дам, хи-хи! – взяв за руку, она усадила меня обратно за парту и подсунула чистую страницу тетради. Я посмотрел, что было на соседнем, но ничего осознанного там не распознал. «Какие-то чёртики…»
– Что нарисуем? – спросила она.
– Ну, есть одна идея… Раз уж мы подружились, то…
И я набросал на тетрадном листе, как мы с Рутой сидим на ветке большого дерева. Никакого потаенного смысла – просто первое, что пришло в голову.
– Ух ты! Ты так красиво рисуешь! – восхитилась подруга. – А научишь меня также?
– Почему бы и нет? – улыбнулся я в ответ.
«Да, школа мне определённо нравится!»
***
Проснулся я от какого-то шороха. Поразившись собственной неосторожности, тут же выхватил из кобуры револьвер и направил его в угол комнаты, щёлкнув курком.
– Ах! Не стреляйте! – взвизгнула Этна.
– О… Прости, – выдохнул я и убрал ствол.
– Это вы меня простите. Мне захотелось есть, а вы так сладко спали, что я решила покопаться в мешке сама…
– Называй меня Эдгар, – поправил её. – Не нужно никаких «вы», Этна. Хорошо?
– Хорошо, Эдгар… – шмыгнула носом девчонка.
Я встал с кресла, проверил, как чувствует себя рука, – плечо ныло, но без острой боли, – и подошёл ко столу с припасами. Достал банку тушёнки, открыл её и поставил подогреваться возле печки. Затем, глянул на полку, нашёл несколько тарелок, покрытых паутиной и пылью. «Нет, лучше с банки», – покачала головой и сел за стол.
– Вам с Марко нужна одежда, – сказал я Этне, одетой в кусок парусины
– На детей вряд ли что-то осталось, но если подрезать и подшить взрослые штаны и рубашки, то уже будет что-то. Станки швейные, вряд ли здесь были и до конца света, но надеюсь иголки мы найдём.
– Куда ты направляешься Эдгар? – спросила вдруг Этна.
– Я? – что же, вопрос был довольно сложный. – Не знаю. Может быть, я ищу место, где ещё что-то осталось… Ты ведь никогда не видела света О?
– Нет, но батюшка говорил, что было всё тоже самое, только люди видели дальше своего носа без помощи факела, – ответила девчонка.
– Где ваши родители? – спросил я, догадываясь, что ответ будет неутешительным.
– Их убили… – сглотнув ком в горле, рассказала Этна. – Мы бежали из Бригга по реке и оказались в том доме, где…
– Я понял, можешь не рассказывать, – прервал я. – Что эти отморозки сделали с вами? Они не…
– Насиловали? Нет, – мотнула головой девчонка. – Сказали «больно худощавая, откормить надо». Марко хотели съесть, но тоже сказали, что не сразу, а как подрастёт… Хотели сделать из него забойного поросёнка…
– Неужто эти мрази кормили вас человечиной?! – моя ладонь превратилась в кулак.
– Мы отказывались есть… Но они пропихивали эту еду нам внутрь… – Этна начала плакать. – Как только они уходили, мы всё выплёвывали, хоть часть и успевала усвоиться. От этого, мы начали терять в весе, и тогда эти людоеды начали вставлять нам кляпы. Я боялась захлебнуться рвотой и пришлось всё это проглатывать… Эдгар, ты не представляешь, как мне мерзко на душе от этого…
– Я всё понимаю, – встав со стула, я подошёл к ней и крепко обнял.
– Клянусь, со мной вы больше никогда, ни с чем таким не столкнётесь…
– Я думала покончить с собой… – призналась девчонка. – Но родители завещали мне жить. Потому что только мы с Марко можем передать оставшимся людям учения О…
– Что? – я отодвинулся и посмотрел в её заплаканные глаза.
– С самого рождения отец готовил нас к тому, что в этом мире мы столкнёмся с жестокими тварями, но он также говорил и о том, что ещё есть люди, достойные спасения, – ответила Этна.
– Твой отец был настоящим оптимистом, – хмыкнул я.
– Возможно… – шмыгнула носом девчонка. – Мы с братом зазубрили всю Солару. Букву в букву, слово в слово, даже расположение знаков препинания. Всё для того, чтобы донести священное писание для заблудших душ…
«Солара… Священный талмуд во многих странах этого континента… В ней тысячи страниц, я и сам её ни разу не прочёл до конца, а уж, чтобы выучить дословно…»
– Спешу тебя огорчить, но… – я задумался над тем, как бы помягче подобрать слова, но потом решил, что Этна уже достаточно взрослая. – Боюсь, спасать некого. Большинство заразилось серой гнилью, те кто выжили… Ну, ты сама видела. Остаться человеком проблематично в таких условиях.
– Но ты ведь не такой, как они? – Этна коснулась моей щетинистой щеки.
– Разве это уже не повод попытаться? Ведь рано или поздно все заражённые умрут, и тогда можно будет собрать всех оставшихся людей и…
– Вряд ли что-то путное из этого получится. Да, люди довольно живучие существа и смогут адаптироваться к вечной тьме, но уже через год, а то и меньше, бойня продолжится. Как там говорилось? – «посади двух людей в одну комнату и через три дня получишь войну».
– Нам всё равно некуда идти, верно? – спросила она.
– В целом, да, – качнул головой я.
– Но у меня есть одна идея, – воодушевила меня Этна. – Батюшка, в наших странствиях, рассказывал об отце Севастьяне. Ещё до конца света он предвидел многие изменения в мире и заранее начал строить большую церковь на восточном побережье материка. Батюшка очень уважал отца Севастьяна несмотря на то, что в синоде к нему относились с подозрением. За несколько лет до конца света, он получил от него письмо, в котором Севастьян звал его к себе в поселение. По словам отца Севастьяна, спрятаться от неверных можно будет только в месте, отгороженном скалами. Именно поэтому он и принял решение строиться в долине, куда до конца света ни один человек не пытался бы попасть даже на воздушном шаре.
– Почему тогда твой отец не отправился туда? Где он жил всё это время? – спросил я.
– Батюшка сказывал, что очаги заразы зародились в сердце континента и страны оказались отрезаны не только вечной тьмой, но и армиями прокажённых еретиков, жгущих на своём пути верных и неверных, без разбору. Годы до моего рождения он провёл на передовой, отпевая павших мракоборцев, но с каждым днём еретики отбивали всё новые и новые города и деревни. В конце концов, батюшка перебрался в тыл и встретил маму, после чего, остался работать в отделе религиозной пропаганды, а когда Бригг пал…
