− МНЕ ПЛЕВАТЬ, ЧТО ТЫ ЧУВСТВУЕШЬ! Я НЕНАВИЖУ ТЕБЯ!
Из ее глаз хлынули слезы злости, а Кристофер трясся рядом от ярости. Он даже не обращал на Изабеллу внимания, думал лишь о моих словах. Она продолжала реветь, действуя мне на нервы.
− Я ненавижу себя из-за тебя. Каждый день готова наказывать себя за то, что произвела на свет такое чудовище, как ты.
Почему она говорит так, словно я должна ее пожалеть?
− Я еще и твоя дочь, и во мне есть часть тебя, − зачем-то напомнила я. – Твоя человечность.
− В ТЕБЕ НЕТ НИЧЕГО ОТ МЕНЯ!
− Что ж, − резким тоном оборвала я. − Думаю, теперь ты знаешь, что делать.
Конечно, всерьез я не думала, что Изабелль сделает то, что сделала. Я лишь моргнула, а она уже схватила со стола нож для резки бумаги и вогнала по самую рукоятку Кристоферу в горло. Мы с ним одновременно вскрикнули. Брызнула кровь, орошая капельками идеальное лицо Изабеллы.
Я вскочила на ноги и бросилась к Кристоферу, а он уже шлепнулся наземь, пытаясь зажать ладонью рану на горле, из которой хлестала кровь, как в фильме ужасов. К моему горлу подкатила желчь и я, морщась, сглотнула. На секунду перед глазами все поплыло – вспомнилась ночь, когда умерли мама и папа. На мгновение все пространство вокруг меня заполнили их крики боли, но затем в реальность вторгся злобный голос Изабеллы.
− Ты обещала, − она направила на меня нож, и я отшатнулась, но не от страха, а от отвращения.
− Ты убила его, Изабелла. Мы должны вызвать полицию.
− Мы никого не станем вызывать. – Я собралась возразить, но не смогла, изумившись до глубины души. Она даже не боится. На ее лице нет ни отпечатка ужаса или сожаления – ничего; она полностью контролирует себя, будто робот, машина убийца. Ее брови высокомерно изогнулись.
– Тебя скоро не станет. Теперь ты понимаешь, что я готова на все?
Я медленно поднялась, вновь подавив тошноту, когда почувствовала на коленях влагу от крови Кристофера. Несмотря на то что я чувствовала его кровь на всем своем теле и меня начало тошнить, я все еще держала себя в руках. Как и Изабелль. Она виделась мне будто впервые; высокая и красивая; и мы пугающе похожи: у нас светлые волосы – у нее длинные, а у меня короткие, у нас обеих зеленые глаза, пухлые губы. Должно быть, в ее возрасте я бы выглядела как ее точная копия. Но этому не бывать.
− Да, я понимаю, мама.
Глаза Изабелль расширились от ненависти. Сосуды полопались, и я подумала, что, наверное, она сейчас соображает, как лучше меня убить.
А как мне во всем разобраться? Я говорю не о смерти, ведь несмотря на то, что ко мне вернулась душа, я все еще прежняя девушка – мертвая девушка. Моя жизнь осталась в прошлом.
Внезапно я подумала о мире. Во что он превращается? Прямо сейчас, в эту секунду, в эту минуту, когда я стою напротив это женщины, которая ненавидит меня больше всего.
Они – люди за стеной, − ради цели способны на все. На насилие, на убийство. Ничтожества.
Чтобы доказать свою правоту и убедиться, что я чудовище, моя мама сама стала чудовищем.
− Идем, Аура, мы сделаем то, что должны были сделать двадцать лет назад, – голос Изабелль звучал почти нормально. Почти по-матерински. Со мной так говорила мама, когда пыталась убедить, что вынуждена меня наказать за очередную шалость, иначе я не усвою урок. И я понимала, что она должна это сделать. Я понимала свою маму. Но я не понимала Изабелль, и никогда не пойму. Я была обычным ребенком. Никто не мог знать, какой я сделаю выбор, − они сами меня подтолкнули. Люди, боясь, что я стану чудовищем, сами дали мне яд, превративший меня в монстра. Лишь для того, чтобы больше не думать и не бояться неизвестности.
Я бросила пистолет рядом с телом Кристофера Грина и медленно, шаг за шагом, пошла вслед за Изабелль. Мы вышли из кабинета и устремились вдоль по коридору. Сердце в моей груди вновь забилось в предчувствии.
Изабелла шла впереди, я – за ней. Она спросила:
− Теперь ты понимаешь, что от судьбы не сбежать, Аура?
Она даже не боится меня. Эта женщина, думаю, никогда на самом деле и не боялась. Даже несмотря на то, что она отказалась от меня, она знала: я – ее дочь, а детей никто не смеет бояться.
От судьбы не убежать.
Да, я это хорошо понимаю. Но кто решает мою судьбу? Кто именно ответственен за мои желания, мысли, поступки? Я сама. Рэн говорил, что он никогда не мог повлиять на мою судьбу, потому что я не совсем человек. Хорошо, что так. Если бы он мог, мы бы никогда не встретились, и я бы никогда не узнала, что в этом мире будет парень, который наконец-то позволит узнать о любви. Заставит поверить, что кроме боли, страданий и страха быть пойманным и казненным, есть что-то хорошее. Моя любовь к Рэну. Самое, самое лучшее!
К счастью, мы встретились. Теперь у меня есть горячие воспоминания, которые помогут преодолеть боль. Ведь я должна умереть.
Я вновь сосредоточилась на женщине впереди. Она продолжала шествовать по коридорам, даже не оборачиваюсь. Уверена, если бы счастье окрыляло, она бы парила в нескольких сантиметрах от пола. Разве она не должна подозревать, что я лгу? Разве не должна испугаться, что я передумаю и не стану выполнять обещание?
Нет. Она, казалось, и вовсе забыла обо мне. Цель достигнута! Жертва поймана и сломлена, можно радоваться. Уверена, на ее губах сейчас мечтательная усмешка, ведь двадцать тяжких лет, прожитых в переживаниях и грехе, подошли к концу.
Мы шли слишком долго, а затем внезапно очутились в подвале, где держали Кристину. Я огляделась, в надежде, что меня не будут пытать. Изабелла ведь понимает, что на такое я не пойду.
Нет, у нее на уме были отнюдь на пытки – она решила сжечь меня заживо.
Я поняла это, когда она вошла в комнату, обитую железными листами. Я вошла следом. Судя по запаху, это особая печь для мусора. Вот, кем Изабелла меня считает – мусором.
Подойдя к углу комнаты, она взяла стоящую там канистру с бензином и брызнула на меня. Я стояла не шелохнувшись. В голове почему-то прозвучали слова Рэна:
− Я люблю тебя. Почему ты мне не веришь?
Мне в лицо полетели капли бензина, и я зажмурилась.
− Аура, я люблю тебя.
Я верю. Я верю, что он меня любит.
Бензин ударил в нос и совсем скоро пропитал одежду. Волосы стали влажными. Я сжала кулаки и приоткрыла веки. Изабелла ходила вокруг меня, что-то бубня под нос. Наверное, читает молитву.
− Ты каешься в своих грехах? – вдруг спросила она, выпрямляясь. На лице – умиротворение и та мечтательная улыбка, которую я представляла себе. Я скептически изогнула бровь: она серьезно рассчитывает на то, что я стану исповедаться?
− А ты собираешься покаяться в своих грехах? – спросила я. Ее лицо, с застывшими капельками крови Кристофера Грина, перекосилось от злобы, но через секунду разгладилось, а на губах зародилась улыбка.
− Я ни разу не согрешила, и я молюсь каждую ночь. Молюсь, чтобы Господь простил меня за то, что я родила на свет тебя. Мне не в чем себя упрекнуть.
− Вот как? – я снова вскинула брови.
− На что ты намекаешь?! – Изабелль вышла из себя.
− Мысли вслух.
− Почему ты улыбаешься?! Ты должна чувствовать страх и испытывать иступляющие муки боли! Я должна стереть с твоего лица эту насмешливую маску! Ты должна страдать!
− Я буду, – пообещала я. Губы Изабелль растянулись в улыбке сильнее; ужасный оскал, который был еще ужаснее в этой комнате, заставил сердце на секунду остановиться.
− Ты не боишься, потому что страх не может пробиться сквозь грязь на твоем сердце.
Что за нелепость?
Мой резкий тон голоса контрастировал со спокойным и бархатистым голосом Изабелль:
− Я не боюсь, потому что сделала в этой жизни все то, что должна была. И я уйду потому, что не хочу усложнять жизнь тем, кого люблю. Кое-кто вынужден будет убить меня за то, кем я стала. И я не хочу, чтобы он испытывал боль от необходимости сделать это. Видишь, во мне есть масса хороших качеств.
От волнения стянуло низ живота, но я все равно показывала напускное равнодушие.
− Расскажи, что произошло той ночью.
− Какой ночью? – прищурилась Изабелла.
− Когда я родилась. Ты уже тогда решила, что выхода не будет? Что я никогда не буду нормальной? Откуда была такая уверенность?
− Твой отец сказал мне это. Он сказал, что, когда придет время, он заберет тебя и мир погрузится в хаос, – равнодушно произнесла Изабелль.
− Не похоже, чтобы тебе было дело до мира.
− Как ты смеешь! Двадцать лет я жила словно в аду! Искала тебя, чтобы исправить свою ошибку! Наконец мне представился шанс исправить то, что я натворила!
− Да, мама, – сказала я, медленно отступая к двери. Ботинки хлюпали по лужицам бензина. Страшно не было. Наоборот: было спокойно, как никогда. Больше мне не придется терпеть мучения, не придется видеть разрушения и хаос. Скоро все закончится. Сегодня. Сейчас.
