Он наблюдал за ней. Теперь он видел джинсы, скрывающие её плоть, которая несколько минут тому назад была отрыта его глазам. Бледно-розовая плоть. Ничем незащищенная. То была его первая реакция после шока, когда его глазам представилось её голое тело, пылающее в полумраке автобуса. Она казалась такой… он искал слово и нашел его на своём старом языке. Он попробовал перевести его на английский, и придумал только: незащищенное. Или, может быть, невинное. Но вся невинность исчезла, когда она обернулась и увидела, как он на неё смотрит. Гнев вместо всего. И её гнев ужалил его, будто он был пойман ею за непристойным занятием, будто бы он был одним из тех людишек с Тайм-Сквер, которые платят деньги за то, чтобы посмотреть на голых женщин. Иногда ночью он мечтал о том, чтобы рядом с ним была темнокожая девушка с округлыми, объёмными формами, чья бы плоть флиртовала перед его глазами за прозрачной занавеской. Он ни разу не видел женщину или девушку без одежды, разве что на фотографии где-нибудь в журнале, пока он не увидел её – Кет, с её тонкими плоскими ягодицами и собранными мышцами на её бёдрах, и всё это поразило его.
Его лицо всё ещё горело, пока он продолжал смотреть на неё. Она ещё не знала о его присутствии, или если даже знала, то притворялась, что не видела, как он вошёл в автобус. Один маленький мальчик помахал ему рукой. Тот, у которого не было зуба. Миро ему не ответил. Помахать ребенку ему показалось бы смешным. Пускай эта девчонка будет с ними говорить и махать им рукой. В этом заключалась её работа. Мальчик продолжал искать контакт с Миро. Кет снова посмотрела на него, и Миро на её лице не нашел и капли гнева. Было бы хуже, если б она вела себя так, словно его не было вообще, словно он был невидимым или прозрачным. Ребёнок снова помахал ему и крикнул: «Хай!», - на этот раз ярко и улыбаясь. Девушка сказала: «Он симпатизирует тебе. Почему ты не махнёшь ему в ответ?»
Миро смутился, его лицо налилось жаром больше чем когда-либо, пульс загромыхал в его висках. Он неуклюже помахал ребенку рукой, и его голос странно крякнул: «Привет…» Он хотел, чтобы его голос зазвучал сильно и уверенно, но тот подвёл его, внезапно оказавшись слишком высоким и фальшивым. Его лицо теперь стало алым, и Миро отвернулся. Он натянул на голову маску. Он снова стал пялиться в разрез на лобовом стекле, будто бы изучает происходящее снаружи. Он был озадачен и изумлен, но какая-то малость в нём налилась приятным теплом. Эта девушка с ним заговорила безо всякой злости и гнева. И теперь он мог с удовольствием вспомнить её нагое тело, вид которого наполнил его теплом, чего прежде он ещё не знал.
Раймонд был хорошим мальчиком. Он всегда делал лишь то, что ему велела мама. Он любил маму. Она была красивой и всегда хорошо пахла. Она покупала ему игрушки и игры, но она не портила его. Его портил отец. Или пытался портить. Отца он любил так же, как и мать, но, конечно же, по-другому. Иногда, это озадачивало Раймонда. Ему нравилось обнимать мать и прижиматься лицом к её шее. Но также он любил сидеть вместе с отцом на стуле. Он мог тихо сидеть рядом, в то время как его отец смотрел по телевизору очередную игру «Ред-Сокс». Запах отца ему тоже нравился. Если мать пахла приятно, как её духи, то у его отца был запах свежего воздуха, такой же, как и у дров, сложенных возле камина.
У матери Раймонда были седые волосы, а его отец был лысым. Он слышал, как они говорили: «Раймонд – поздний ребёнок». И он начинал волноваться, когда слышал, как родители кому-нибудь об этом говорили. Он знал, что означало это «поздний». Это означало, что не вовремя. Опаздывать было не хорошо. «Поторапливайся, мы опаздываем…» - его отец мог сказать матери, или нянька могла сказать его родителям: «Если вы опаздываете, то уж заплатите за лишний час». И однажды они куда-то ехали на машине, и отец сказал: «Теперь мы не опоздали», или мать, звоня отцу по телефону, могла ему сказать: «Не задерживайся». Иногда, ночью, лёжа с открытыми глазами Раймонд подолгу размышлял, почему он поздний, почему, когда они были у кого-то в гостях, кто-то сказал: «…поздний ребёнок – это такая радость для родителей». Раймонд не знал, что такое радость, а лишь то, что предполагает «поздний». Он начал плакать, и у него заболел живот. Он старался делать всё, чтобы мама и папа могли гордиться им, чтобы как-то восполнить пробел, стоящий за словом «поздний». В его комнате всегда было чисто и опрятно. Он старательно мыл перед едой руки, не суетился, не нервничал и не волновался, и никогда не ел сладостей, кроме как по особому случаю.
Теперь в автобусе, Раймонд ни о чём не волновался. Он боялся людей в масках. Он боялся, что они узнают, что он поздний ребёнок. Он был рад, что с ним в автобусе была эта девушка, которая иногда приходила к нему. Она напоминала ему мать даже притом, что волосы у неё были совсем не седые. Её звали Кет, и ему нравилось ее имя. Она сказала ему, что он сможет в чём-нибудь ей помочь. Так же, как иногда он помогал отцу приносить дрова для камина. Все довольны, когда им помогают. И ему хотелось помочь Кет.
И ожидая момента, когда он сможет ей помочь, он закрывал глаза.
Но не всегда.
Иногда он их открывал.
То один, то другой.
Иногда сразу оба, но ненадолго, чтобы никто не заметил, особенно те плохие люди. Они могут рассердиться за то, что он не съел конфету. И это будет также плохо, как если станет известно, что он поздний ребёнок.
Наконец, Арткин позвал к себе Миро.
Антибэ поднялся в автобус и кивнул головой в сторону фургона.
Антибэ говорил редко, но когда он это делал, то его голос был хриплым, рычащим, будто говорить ему было трудно.
- Ты ему нужен, - сказал Антибэ. - А я за ней понаблюдаю.
Миро глянул на Кет, гадая, какова будет её реакция на присутствие этого громилы. Некоторые представляют собой угрозу лишь просто присутствуя – Антибэ был одним из таких, и без маски он был ещё страшнее. Миро полагал, что где-то внутри себя Антибэ мог бы быть поэтом, и даже очень лиричным, но внешне – от него бросало в дрожь. Эта мысль удивила его. И вообще, откуда берутся такие мысли? К нему никогда ещё не приходили мысли, похожие на полет дикой птицы. Его устраивало то, что обо всём думал Арткин, строил планы, взвешивал.
Кет с опаской посмотрела на Антибэ, или даже с ужасом. И это понравилось Миро, на которого она старалась не смотреть, и в присутствии которого, казалось, она вела себя свободно и расслабленно. «Я завоюю её доверие», - подумал он, поскольку Арткин велел ему это сделать.
- Будь осторожен, там снайперы, - прорычал Антибэ, когда Миро натянул на голову маску.
- Я скоро вернусь, - обратился к Кет Миро.
Он резко от неё отвернулся, боясь, что его обещание вернуться было способом показать, что он, конечно, присутствует здесь в автобусе, чтобы её защитить. Когда он выходил наружу, то он почувствовал, как её глаза смотрят ему в след. Фургон был лишь в нескольких футах, но ему надо было быть осторожным. Нужно было идти в присядку, чтобы не быть открытым для снайперов даже притом, что ограждение было достаточно высоким. Промежутки между шпалами и пропасть под ними заставили его осознать, как высоко они над рекой. Трухлявая древесина шпал не внушала Миро доверия, и это заставило его осторожно прокрасться к фургону.
В фургоне было жарче, чем в автобусе. Там было теснее, и всё было завалено ящиками и мешками, при этом пахло чем-то несвежим или даже протухшим, словно слишком давно лежащая на солнце еда. Стролл стоял сзади и через разрез в плёнке, наклеенной на стекло заднего окна, наблюдал за происходящим. Когда вошёл Миро, он даже не обернулся. Стролл всегда вёл себя так, будто на этой планете был лишь он один. При всём этом он был замечательным водителем, и Миро любил смотреть, как он ведёт машину.
Арткин сидел перед радиостанцией, и его искалеченная рука крутила ручку настройки. Прогнивший воздух внезапно наполнился свистом и треском статических разрядов, а затем из динамика послышался голос: «Кей-Эл-Си, зайдите за угол. Теперь для «ноль девять шесть». Повторяю: Кей-Эл-Си, зайдите за угол. Теперь для «ноль девять шесть».
Другой голос: «Параллель, параллель».
И тишина.
- У них своя система кодов, - сказал Арткин. - Но это для нас это не преграда.
- О чём они говорят? - спросил Миро. В других акциях у них также была радиостанция, хотя Миро никогда не обращал внимания на то, что по ней сообщалось. Сообщения были всегда закодированными, и Миро находил их утомительным треском. Для него было достаточно неприятно пользоваться американским языком и пытаться на нём думать без того, чтобы иметь необходимость изучать также и их армейские коды.
- Они не говорят ни о чём таком, чего бы мы не знали, - сказал Арткин. - Развёртывание их людских ресурсов, размещение их в стратегических точках. Главным образом, они используют слова, обозначающие занимаемые места для действия. Им также приходится ждать.
