Я ополовинил бокал, даже не пожелав Дэйну доброго здоровья. Вкус мне не понравился, так пришлось отправить вторую половину вслед за первой. Дэйн еще не притронулся к пиву. Он наблюдал за мной. Взмахом руки я подозвал официанта.
— Еще «мартини». Есть у вас «лаки страйк»?
— В автомате.
— Хорошо. Вас не затруднит принести пачку?
Дэйн так и не пригубил пиво.
— Хотелось выпить?
— Еще как.
— Вы, похоже, чем-то расстроены.
— Это заметно?
— Да, — кивнул он. — Заметно.
Официант принес мне второй бокал и сигареты. Я быстро распечатал пачку и закурил. Я не курил уже более двух лет и после первой же затяжки подумал а стоило ли бросать?
— Как я понимаю, вы говорили с сенатором, — добавил Дэйн.
— Да. С сенатором.
— Как он вам показался?
— Плохой. Совсем плохой. Он даже всплакнул, когда я уходил.
— О? По какому поводу?
— Из-за парня, которого прошлой ночью пристрелили у моего дома.
— Олтигби?
— О других мне ничего не известно.
— Олтигби ему нравился.
— Когда вы говорили с ним?
— С сенатором? Никогда? Я просто веду на него досье.
— Для его жены?
Дэйн решил, что пора попробовать пиво. Сделал маленький глоток. Я придвинул к нему пачку «лаки страйк». Он покачал головой.
— Я не курю.
— И я не курил еще несколько минут тому назад.
Дэйн с интересом посмотрел на меня.
— Давно бросили?
— Два года.
— Долгий срок. Почему закурили?
— Очень уж муторно на душе. В таких случаях я должен сделать себе поблажку. Съесть коробку пирожных. Или крепко выпить. Я слаб.
— Ха, — вырвалось у Дэйна. Вероятно, он подумал, что я шучу. Впрочем, полной уверенности у меня не было. Он не походил на человека с тонким чувством юмора. Скорее, видел в жизни только ее серьезную сторону.
— Почему она разводится? — спросил я.
— Кто?
— Ваша клиентка. Миссис Эймс. Жена сенатора.
Дэйн вновь отпил пива. Второй глоток понравился ему больше первого.
— Она не разводится.
— Почему? Унижение доставляет ей удовольствие?
— Нет, ситуация, в которую она попала, ей не нравится. Она вне себя от ярости.
— Так почему не развестись с ним? В таком состоянии, как сейчас, он никому не нужен.
— У него, между прочим, пара миллионов долларов.
— Я говорю не об этом.
— Я знаю. И каким он вам показался?
— Вы уже спрашивали.
— Вы сказали, что он совсем плохой. Что он всплакнул. Что-нибудь еще?
Я задумался.
— Он выглядит, как человек, опустившийся на самое дно, и которому уже на все наплевать. Надеяться ему не на что и живет он только по привычке, потому что этот свет ему не мил.
— Настроен на самоубийство?
— Возможно, но ранее мне не приходилось иметь дело с самоубийцами. Я думаю, они должны быть в состоянии аффекта или в депрессии. У него ничего такого нет. Он пребывает в шоке, из которого иногда выходит лишь на несколько минут. Такое впечатление, что он полностью зависит от Конни Майзель. Должно быть, она даже говорит ему, когда идти в туалет.
— А что вы думаете о ней? — в голосе Дэйна слышалось ничем не прикрытое любопытство.
— От одного ее вида у меня все встало.
— Помимо этого.
— Жестокая, умная и опасная.
— Что значит, опасная?
— Она может заставить мужчину сделать все, что пожелает.
— Вы, похоже, ее боитесь.
— Есть немного. Вы когда-нибудь говорили с ней?
— Пару раз. Она не подпустила меня к сенатору.
— Как же вам удается собирать на него досье?
— Беседую с такими, как вы. С теми, кому удается с ним пообщаться. Этим утром я провел полчаса с его бывшим помощником. Его фамилия Камберс.
— И что он сказал?
— Что сенатор играет в бридж хуже, чем раньше. Как и вам, сенатор показался ему совсем плохим. Правда, выразил он это другими словами. Сказал, что сенатор утратил присущую ему способность принимать решения. Не может и шага ступить, не посоветовавшись с ней.
Я пожал плечами.
— Может, ему повезло, что она рядом.
— Его жена так не думает, — заметил Дэйн.
— А что она думает?
— Она считает, что его заколдовали.
Я воззрился на Дэйна, а тот разглядывал стакан с пивом.
— Заколдовали? И кто? Злобный чародей?
— Разумеется, нет. Она думает, что Конни Майзель буквально гипнотизирует его.
— А вы спросили у миссис Эймс, слышала ли она когда-нибудь о сексе?
— Вы думаете, дело только в этом?
— Не знаю. Мне не пятьдесят два года и на мою долю не выпало столько потрясений. Я не знаю, каково переживать такое, имея возможность опереться лишь на Конни Майзель. Может, я стал бы таким же, как он. В это легко поверить. Многие сдаются после куда меньших катаклизмов.
— Что вы о ней знаете? — спросил Дэйн.
— Как я понимаю, вы предлагаете сделку?
— Возможно.
— Я расскажу вам все, что мне известно, в обмен на встречу с вашей клиенткой.
Дэйн нахмурился.
— Откуда мне знать, есть ли у вас интересующие меня сведения?
— Вам придется рискнуть.
Раздумывал он долго, не меньше минуты.
— Когда вы хотите встретиться с миссис Эймс?
— Как насчет второй половины дня?
— Она не нуждается в рекламе.
— Рекламой я и не занимаюсь. Я пишу отчет о деятельности ее мужа. Если она хочет, чтобы я написал его объективно, она встретится со мной. Иначе мне придется добывать информацию окольными путями. Пользы от этого не будет. Во всяком случае, для нее.
Дэйн кивнул.
— Я сейчас приду, — он направился к телефонной будке.
Говорил не меньше пяти минут. И, похоже, нашел убедительные доводы.
— Она примет вас в половине четвертого, — сообщил он, вернувшись к столику. — Вы знаете, где она живет?
— Нет.
— Я нарисую вам карту. А вы тем временем расскажите все, что знаете о Конни Майзель.
И я рассказал все, что знал. Вернее, почти все. Пока я говорил, он рисовал на салфетке карту, время от времени вскидывая на меня холодные, умные, зеленые глаза, как бы спрашивая, а чего он, собственно, меня слушает. От этих взглядов мне хотелось говорить и говорить. И я подумал, что этому его научили в ФБР. Или в ЦРУ. Он по-прежнему выглядел, как банкир, осторожный и расчетливый, вызывая у меня ощущение того, что я обращаюсь к нему за ссудой, не имея на то никаких оснований. То есть слов у меня было много, а вот с залогом дело обстояло куда хуже.
Наконец, я замолчал. Он же продолжал рисовать. Не забыл даже стрелочку, острие которой указывало на север. Потом скривил губы, как банкир, решивший отказать ненадежному клиенту.
— Негусто, мистер Лукас.
— Во всяком случае, больше того, что у вас было.
— Вы в этом уверены? — у него приподнялась одна бровь. — Неужели вам известно то, чего не знаю я?
Он покачал головой.
— Мы уже уговорились, так что это неважно. Если вы узнаете что-нибудь интересное, приходите ко мне. Может, найдем, на что сменяться.
— У вас есть то, что интересует меня?
— Возможно, — ответил Дэйн. — Вполне возможно.
Я достал из бумажника пятерку, положил на стол.
— По крайней мере вы позволите мне заплатить за выпивку?
— Если вы настаиваете, — Дэйн протянул мне карту. Нарисовал он ее превосходно.
Стоило мне войти в дом, как Сара все поняла.
— О, да мы пили все утро, не так ли?
— И курили.
— Что случилось?
— Очень уж плохим выдалось утро.
— Что-нибудь еще?
— Мне пришлось услышать много лжи.
Она положила руку мне на плечо.
— Ребенок спит. Мы можем тихонько залезть в постель и ты мне все расскажешь.
— Ты думаешь, это лекарство излечивает все?
— А ты другого мнения?
— Пожалуй, что нет, — улыбнулся я.
И она ответила мне улыбкой.
— У нас есть время?
— Сейчас нет, но мы изыщем его ночью. А может, и вечером.
— Хорошо, раз с этим все ясно, как насчет ленча?
— Что ты предлагаешь?
— Что ты пил?
— «Мартини».
Сара кивнула.
— Сэндвичи с ореховым маслом и желе. Они всосут джин.
После сэндвичей, оказавшихся более чем кстати, я подошел к настенному телефону, снял трубку, посмотрел на часы. Двенадцать тридцать. В Лос-Анджелесе — половина десятого. Набрал код Лос-Анджелеса, 213, затем номер, названный мне утром Конни Майзель. Я повторил его про себе не один раз, так что ошибиться не мог: Крествью 4–8905. Тот самый номер, по которому она, по ее словам, звонила каждый день в три часа сорок пять минут, чтобы сказать матери, что она благополучно добралась до дому.
Раздалось привычное потрескивание, потом пошли звонки. На четвертом трубку взяли.
— У Стэйси, — мужской голос.
— Что у Стэйси? — переспросил я.
— Бар «У Стэйси», — ответили мне, — и, если тебя мучит жажда, приятель, мы открываемся в десять часов.
