— Некоторым женщинам это свойственно, но не в той мере, как ей.
Она долго смотрела на меня.
— Вы могли бы.
— Мог что?
— Могли бы бросить ради нее все, дом, жену, детей, карьеру, все, что у вас было. Послать бы все к черту, лишь бы прийти к ней. Это мог бы сделать любой нормальный мужчина. Но не Бобби.
— Сенатор?
— Именно. Сенатор Бобби.
— Почему?
— Знаете что?
— Что?
— Думаю, я скажу вам, почему.
— Хорошо.
— Вы этого не опубликуете. Даже Френк Сайз этого не опубликует.
— Почему?
— Потому что речь пойдет о сексуальной жизни сенатора Бобби. Вернее, об отсутствии этой жизни. Вам все еще интересно?
— Интересно.
Она вновь рассмеялась. Еще более мрачно.
— Держу пари, интересно. Вы не собираетесь что-нибудь записать?
— Я никогда ничего не записываю.
— И можете запомнить все, что вам говорят?
Я кивнул.
— Научиться этому не так уж и сложно.
— Так с чего же мне начать? Может, с начала?
— Дельная мысль.
— Что ж, сначала у нас была нормальная сексуальная жизнь. Очень нормальная. Возможно, слишком нормальная. Не думаю, чтобы он набрался опыта до свадьбы. Какие-то женщины у него были, но не много. После рождения Каролин все вернулось в привычное русло. Два или три раза в неделю, потом реже, реже, реже, а когда ему исполнилось сорок, а мне тридцать три, мы занимались любовью не чаще раза в месяц.
— И что произошло потом?
— Мы родились в один день. Тринадцатого октября. Вам известно, что я подарила ему на его сороковой день рождения?
— Миллион долларов.
— Совершенно верно. Миллион долларов. Он уже был сенатором штата. И решил делать карьеру в политике. Я с ним согласилась. Академические круги меня не впечатляли. Поначалу мы все планировали вместе. Каждый его шаг. Знаете, о чем думал этот глупец?
— О чем?
— Что наступит день, когда его выберут президентом. Но это не самое худшее.
— Не самое?
— Я ему верила. Мои деньги и его внешность. Выигрышная комбинация, не так ли? — одним глотком она выпила чуть ли не треть стакана.
Я решил, что она прикладывалась к виски и до моего приезда. Впрочем, я сам тоже начал день со спиртного. А где пить шотландское, как не в этой уютной гостиной.
— Так на чем мы остановились?
— На его сороковом дне рождения.
— Понятно. Я подарила ему миллион долларов. Знаете, что он подарил мне?
— Понятия не имею.
— Фартук. Нормально, не так ли? Ситцевый фартук с кружавчиками по подолу. И знаете, где он хотел меня в нем видеть?
— В постели.
— Совершенно верно. В постели. Он сказал, что это его возбуждает. Френк Сайз опубликует мои слова?
— Вы его надели?
— Надела? Черт, разумеется, нет.
— Тогда Френк Сайз это не напечатает. Такое читателям не интересно. Я знаю конгрессмена, у которого был целый гардероб женской одежды. Он возбуждался, надевая ее. Его жена это поощряла. Как я понимаю, в этой одежде она видела залог семейного счастья.
Миссис Эймс долго разглядывала содержимое стакана.
— Френк Сайз ничего бы не опубликовал, даже если бы я надела его, так?
— Вы правы.
— Но суть не в этом.
— А в чем же?
— На нашей сексуальной жизни был поставлен крест. Во всяком случае, совместной. Он нашел шлюх, которые надевали его фартучки, а я нашла… ну, вы видели, кого я нашла.
— Как его зовут?
— Этого? Его зовут Джонас. Джонас Джонс и он знает все, что только можно знать.
— Миссис Эймс…
— Что?
— Вы слишком много говорите. Я не против того, чтобы слушать, но вы действительно слишком много говорите.
Она пожала плечами.
— Возможно, — ее рука со стаканом описала широкую дугу. — Я и пью слишком много. Но мне есть что сказать. Будете слушать или нет?
— Продолжайте.
— Так вот, у него были проститутки с фартуками, а потом он нашел эту пустышку, которая изображала курицу-наседку, кудахтала над ним, обращалась, как с малым дитем, да еще ложилась в постель в фартуке. Одному Богу известно, в какие они играли игры. В дочки-матери или в больницу.
— Вы говорите о его бывшей секретарше, не так ли? Глории Пиплз.
Она кивнула.
— Вы были на похоронах. Артур Дэйн говорит, что были. И видели маленькую Глорию. Это продолжалось пять лет. Даже больше, и он не подозревал, что я все знаю. Что ж, это лишь подтверждает мою главную мысль.
— Какую же?
— Конни Майзель держит моего мужа не сексом. Дело в том, что в постели я больше похожа на эту Майзель, чем на бедняжку Глорию. Но он предпочел Глорию. А устав от нее, перебрался бы к другой, еще больше похожей… черт, а почему бы и не сказать? Еще больше похожей на его мать.
— Вы думаете, дело в этом?
Миссис Эймс допила виски.
— Я знаю. Артур Дэйн не первый нанятый мною детектив. У меня есть интересные магнитофонные записи. Может, в какой-нибудь дождливый день вы приедете и послушаете их. Как по-вашему, это может… вас возбудить?
— Едва ли.
— Давайте еще выпьем.
— Не откажусь.
На этот раз она не сразу нашла кнопку под ковром. Но нашла. И вновь Джонас Джонс появился с серебряным подносом. Наклонился ко мне, стоя спиной к Луизе Эймс. Едва слышно прошептал:
— Это частный садик, приятель.
— Ваш? — спросил я.
Он подождал, пока я смешаю виски с содовой, выпрямился и заговорил уже в полный голос.
— Совершенно верно, сэр. Премного вам благодарен.
— Он был неплохим сенатором, знаете ли, — сказала Луиза после ухода Джонса. — А мог стать одним из лучших. У него светлая голова. Во всяком случае, была.
— А что, по-вашему, случилось?
— Она. Вот что случилось.
— Я хочу сказать, до нее.
Она поставила стакан на столик, взяла пачку сигарет, вытрясла одну, закурила.
— Хотите? — она протянула пачку мне. А я-то уже забыл, что снова начал курить.
— Нет, благодарю. Я предпочитаю свои.
И закурил «лаки страйк», седьмую за день.
— До того, — повторила она. — До того у нас произошел серьезный разговор. Года четыре тому назад. Он все еще хотел стать президентом, а я по-прежнему видела себя первой леди. Я бы с удовольствием пожила в Белом доме, знаете ли.
— Я вас понимаю.
— Так вот, разговор вышел вежливым, без криков. Мы решили, что развод не повредит его карьере, но ничем ей не посодействует. А потому мне следует купить поместье достаточно далеко от Вашингтона, чтобы он не мог ездить туда каждый день. Тогда он мог приобрести квартиру в Вашингтоне, не вызывая особых кривотолков. В итоге он снял апартаменты в «Шорхэме», а я купила «Французский ручей». После этого каждый из нас шел своим путем. Он — с Глорией, я — с моими собаками, лошадьми и личным жеребцом. Изредка мы принимали гостей здесь, я появлялась на тех приемах, куда он не мог явиться один. Последнее случалось не так уж часто. Политика все еще мужская сфера.
— А что думала о вашей договоренности Каролин?
Луиза Эймс бросила окурок в камин. Она стояла ко мне спиной.
— Каролин симпатизировала отцу. Не думаю, что она любила меня, — тут она повернулась, посмотрела мне в глаза. — Отец обожал ее. Полагаю, мы ревновали ее друг к другу, — она в первый раз улыбнулась. Горестно, печально. — Люди сами себе портят жизнь, не так ли, мистер Лукас?
— Некоторые из нас только этим и занимаются. А потом он произнес ту речь?
Она кивнула.
— Да, ту речь. Речь, за которую он вроде бы взял пятьдесят тысяч долларов. Из них две тысячи обнаружились на его банковском счету, пошли разговоры о сенатском расследовании и он подал в отставку, — Луиза Эймс помолчала. — Она заставила его это сделать. Конни Майзель.
— Почему?
— Это была ее работа.
— Вы хотите сказать, что она выполняла задание «Баггер организейшн»?
— Так называется фирма, где она служила. Но, возможно, у нее был и другой работодатель.
— Кто?
— В Индиане найдется не меньше дюжины людей, желающих стать сенатором Соединенных Штатов.
— И кто-то из них мог подставить его?
Она дернула плечом.
— Могу я иметь свои версии случившегося.
— Вы не берете в расчет другие.
— А мои вам не нравятся?
— Я думаю, они далеки от истины. Вы говорите ваш муж умен… интеллигентен. И, тем не менее, произносит речь, которая губит его карьеру. Ни один политический противник не заманил бы его в такую ловушку, даже если б ума у него было в половину меньше. Поначалу я думал, что причина — секс. А может, и любовь. Я видел Конни Майзель. Она может заставить практически каждого мужчину выйти из дома и никогда туда не возвращаться. Меня бы она заставила, будь у нее такое желание. Но я ей не нужен, потому что я — мелкая сошка. Из вашего рассказа следует, что ваш муж — не из таких. Для него секс — фартук в кружавчиках, женское воркование и пакет воздушной кукурузы перед телевизором. Вы говорите, что связано все это с его матерью, но я в этом не уверен. Может, он искал нечто такое, что не могли ему купить даже восемнадцать миллионов долларов. К примеру, счастливую семейную жизнь. И если для этого ему не хватало фартучка или двух, может, вам следовало надевать его перед тем, как ложиться в постель. Тогда он и теперь оставался бы сенатором и кандидатом в президенты. Но нынче все порушено, его же руками. Вот я и стараюсь докопаться до истинной причины, но пока ничего не нахожу.
