Ему было приказано немедленно вернуться на лодку и ждать прибытия пассажира.
До крайности разозленный, сжав зубы, даже не допив виски, капитан Лихи вышел из бара и направился к пирсу в ста ярдах от клуба, где «Дартер» заправляли топливом и готовили к рейсу. Заправочные шланги уже были отсоединены, и «Дартер» был готов к отплытию.
Капитан Лихи взошел по трапу на борт, где был встречен вахтенным офицером.
– У нас на борту пассажир, – сказал тот.
Лихи кивнул:
– Еще один Чарли Чан?
– Нет, сэр, на этот раз – американец. Молодой. Мне кажется, он ранен. Ходит с палкой. Я зафиксировал в судовых документах его прибытие, сэр.
– Хорошо, лейтенант. Пойду погляжу, что еще за птицу прислали нам, на ночь глядя.
Капитан Лихи через люк спустился вниз и постучал в дверь пассажирской каюты.
– Да?
– Это капитан.
– Что вам нужно?
– Хочу поговорить с вами.
– Ну, если настаиваете...
Лихи открыл дверь и увидел, что новый пассажир лежит на койке в шортах. Его плечи и правое бедро скрывали бинты. Около откидного письменного столика стояла трость. Одежда пассажира валялась на полу.
– Только не говорите мне, что вам нужно в Раск, в Центр по реабилитации.
Он улыбнулся собственной шутке, на которую пассажир не отреагировал.
– Нет, мне нужно в Синанджу.
Пассажир кивком головы указал на стол.
– Обо всем сказано в инструкциях.
Лихи вскрыл запечатанный конверт со штампом «совершенно секретно» Инструкции были те же, что и в предыдущем рейсе, когда переправляли старика-корейца.
– Ваш багаж на борту? – поинтересовался Лихи.
– Я путешествую без багажа.
– Это что-то новенькое.
– И я не люблю «мыльные оперы», – заметил Римо.
– Это тоже что-то новенькое.
– А еще новенькое в том, что я не люблю болтовню и предпочитаю одиночество. В еде я неприхотлив, предпочитаю ничем не приправленный рис. Не буду жаловаться и на спертый воздух, шум или скуку. Главное – поскорее добраться до Синанджу.
– И я того же мнения.
– Всего хорошего, – сказал Римо. – Я устал.
И капитан Лихи больше не видел и не слышал своего пассажира до тех пор, пока они не вошли в Западно-Корейский залив. Тогда он снова зашел в каюту, чтобы сообщить о всплытии.
– Мне нужна надувная лодка и человек, который доставит меня на берег, – сказал Римо. – Я не могу грести и плыть.
– Понятно. А вам потребуется помощь на берегу?
– Нет, – ответил Римо. – Меня встретят.
– Сомневаюсь, – возразил капитан. – Мы прибыли раньше расчетного времени. И вам, возможно, придется долго ждать на берегу того, кто, как вы рассчитываете, должен вас встречать.
– Кто-нибудь там будет, – упрямо ответил Римо, пытаясь большим пальцем одной ноги нацепить на пятку другой туфлю из мягкой итальянской кожи.
И потому капитан Лихи не так уж удивился, когда лодка приблизилась к берегу и он, глядя в перископ, увидел на прибрежном песке старика-корейца в ярко-красном парчовом кимоно, устремившего взор на «Дартер». Он ходил по берегу взад-вперед, явно не замечая холода.
– Ну, конечно, он здесь, – пробормотал Лихи. – Он здесь с тех пор, как мы его тут высадили. И этот второй псих тоже собирается высадиться тут, и оба будут ждать, пока я не привезу еще двоих, чтобы у них была компания для бриджа. Вся страна рехнулась!
– Простите, не расслышал, сэр? – произнес старший помощник.
– Всплывайте и готовьтесь к доставке груза на берег, – приказал Лихи. – Пока он не надумал превратиться в чайник.
– Есть, сэр! – ответил офицер, но, отойдя в сторону, пробормотал: – Чайник? – и решил, что за капитаном Лихи надо приглядывать.
– Вот я и здесь... – сказал Римо, ковыляя по мелкой воде к прибрежным скалам.
Позади двое матросов в резиновой лодке уже возвращались на корабль.
Чиун шагнул к Римо, его лицо осветилось улыбкой.
– Да, – сказал он. – Здесь. Это – жемчужина Востока. – Он театрально взмахнул руками: – Сияющий источник вселенской мудрости, Синанджу!
Римо огляделся. Слева были голые скалы, справа – еще более голые, безлюдные скалы. Холодные волны пенились у берега.
– Ну и дыра! – сказал Римо.
– Подожди, ты еще не видел наш рыбный сарай! – сказал Чиун.
Опираясь на трость, Римо захромал к Чиуну. В его туфлях хлюпала вода, но он не чувствовал холода. Чиун прищурился, заметив вдруг трость в руке Римо.
– Ай-и-и-и!
Его левая рука сверкнула в тусклом свете ноябрьского дня. Ребро ладони ударило в трость. Дерево разлетелось, Римо едва успел перенести вес на левую ногу, чтобы не упасть в воду. Он стоял, сжав в правой руке обломок трости, другая половина качалась на волнах, собираясь уплыть в океан.
– Черт возьми, Чиун! Мне без трости не обойтись.
– Не знаю, чему тебя успели научить в Америке, пока меня не было, но ни один из учеников Мастера Синанджу никогда не будет пользоваться тростью! Люди увидят и скажут: «Смотрите, вот ученик Мастера Синанджу, такой молодой, а ходит, опираясь на палку! Как глуп Мастер, он пытался научить этот бледный кусок свиного уха». Они станут смеяться надо мной, а я такого не потерплю. Что с тобой случилось? Зачем тебе трость?
– Мне нанесли три удара, папочка, – сказал Римо. – Разбили оба плеча и правую ногу.
Чиун вгляделся в лицо Римо, стараясь уяснить, понимает ли тот, что означают эти три удара. Плотно сжатые губы Римо подсказали: понимает.
– Ладно, направимся в мой дворец, – сказал Чиун, – и там позаботимся о тебе. Идем.
Он повернулся и пошел вдоль берега. Римо, опираясь на левую ногу и волоча правую, заковылял следом. Но он отставал, и расстояние между ними все увеличивалось.
Наконец, Чиун остановился и огляделся по сторонам, будто осматривая свои владения. Римо догнал его. Чиун молча продолжил свой путь, только медленнее, так что Римо мог идти рядом. Ярдов через пятьдесят они остановились на небольшой возвышенности.
– Вот, – сказал Чиун, показывая вдаль. – Новое помещение для разделки рыбы.
Римо увидел лачугу, сколоченную из выловленных в море обломков досок и бревен. Крыша была покрыта толем и покоилась на деревянных столбиках. Казалось, что взмах хвоста любой сардины-недоростка сметет жалкое сооружение в море.
– Ну и развалина, – сказал Римо.
– А-а-а, это тебе так кажется, а на самом деле все продумано. Жители Синанджу построили этот дом для работы, а не для показухи. Главное – его назначение. Пойдем, я покажу тебе. Хочешь посмотреть?
– Папочка, – сказал Римо, – лучше пойдем к тебе.
– Ах, да. Ты американец до кончиков ногтей. Не желаешь поучиться мудрости у других. А если тебе когда-нибудь понадобится знание о том, как устроено здание для разделки рыбы? Вдруг когда-нибудь ты окажешься без работы? Ты скажешь себе: «Ага, я знаю, как устроено помещение для разделки рыбы!» И может быть, тебе не придется просить подаяния. Но нет, для этого надо обладать даром видеть будущее, чего ты лишен. И обладать трудолюбием, которого у тебя еще меньше. Что ж, транжирь свое время, как беззаботный кузнечик, которому зимой будет нечего есть.
– Чиун, пожалуйста, пойдем к тебе, – попросил Римо, который еле стоял, превозмогая сильную боль.
– Конечно, – сказал Чиун. – Меня не удивляет твоя лень. И это не дом, а дворец!
Он повернулся и пошел по грязной песчаной дороге к скоплению домиков в нескольких сотнях ярдов поодаль.
Римо ковылял следом, стараясь не отставать.
– По-моему, ты говорил мне, папочка, что каждый раз, когда ты входишь в деревню, твой путь устилают лепестками цветов? – спросил Римо, заметив, что дорога, ведущая к центру деревни, пуста и что Чиун, несмотря на свое величие, больше напоминал обычного старика, вышедшего погулять.
– Я временно отменил эту церемонию, – произнес Чиун официальным тоном.
– Почему?
– Потому, что ты американец и можешь это неправильно понять. Люди хотели соблюсти обычай и протестовали, но, в конце концов, мне удалось их убедить. А мне не нужны лепестки цветов, как лишнее доказательство любви ко мне жителей деревни.
На улице они никого не встретили. Машин тоже не было. В нескольких лавках Римо видел людей, но никто не вышел приветствовать Чиуна.
– Ты уверен, что это Синанджу? – спросил Римо.
– Да. Почему ты спрашиваешь?
– Потому что деревня, которую кормил ты и веками кормила твоя семья, могла бы оказать тебе побольше почтения.
– Я временно отменил почести, – сказал Чиун. Римо заметил, что его тон стал не столько официальным, сколько извиняющимся. – Потому...
– Потому, что я американец. Я знаю.
– Верно, – сказал Чиун. – Но помни, что даже если они и не вышли на улицу, то все равно люди все видят. Ты бы лучше шел прямо и не ставил меня в неловкое положение, а то сейчас похож на преждевременно состарившегося человека.
– Я постараюсь, папочка, не осрамить тебя, – сказал Римо и усилием воли заставил себя идти, почти не хромая, и хотя каждое движение причиняло ему невыносимую боль, он даже слегка размахивал руками в такт ходьбе.
