деле все есть, – он подвинул тонкую папочку в сторону врача, – полиция ею интересуется больше, чем мы, кстати. Пока была в сознании, кусалась, как дикая кошка. Сразу хочу сказать: у нее есть кукла, так вот ее лучше не касаться. Это единственное, что ей дорого, за нее она убить готова.
– Заинтриговали.
– Предупредил. Если прививку от столбняка и бешенства делать не хочешь, даже не тянись. Кукла должна быть всегда при ней.
– Прочитаю, изучу, к кукле ближе чем на два шага не подойду, – заверил начальника Бережной, накрывая папку рукой. – В какой она палате, с кем?
– Одна в палате двадцать четыре.
– Для ВИП-персон?
– Представь себе. Погибший отец девочки был богачом. Его адвокат уже все объяснил. Еще полтора месяца назад она была прикована к креслу-каталке. Частичный паралич нижних конечностей. Ее выздоровление почти что библейское чудо. Сегодня пальчиками подергала, завтра встала, послезавтра понеслась с ветерком. Тем не менее отец обо всем позаботился заранее. Страховой фонд девочки на случай болезни – пять миллионов долларов.
– Ого! А что с отцом?
– Был застрелен и сгорел с женой, мачехой девочки, в собственном особняке.
– Кошмар!
– И все это случилось несколько дней назад.
– Стоп-стоп-стоп. Пожар в так называемом «Павловском дворце»? В поселке Серебряный Ключ?
– Именно.
– А почему ее с таким приданым не отвезли в частную психиатрическую клинику?
– В частной она себя уже показала. Санитарочку оглушила судном, охранника отравила и сбежала. Повторяю: в деле всё есть.
Бережной разочарованно кивнул:
– Вот какой геморрой вы решили на меня повесить? И за что, Иван Иванович, разрешите спросить? Чем я провинился? Или это карма?
– Карма.
– Увы мне, увы.
– Ты лучше всех, понял?
– Ага, – скептически отозвался тот.
– К тому же это твоя специализация – острая шизофрения.
– Да понял, понял.
– Сейчас ее накачали, в том числе снотворным, но помни: когда она проснется, первое, что должна увидеть – ее рыжая кукла. А то ремни перегрызет. Я не шучу! Бегающая по коридорам клиники девочка-монстр, вооруженная осколком оконного стекла, мне совсем не нужна. Теперь о медсестре…
– Дайте мне Лику Садовникову, – быстро попросил Бережной.
– Ты серьезно?
– Вполне.
– Просто я сам хотел ее предложить. Она самая исполнительная и дисциплинированная. Работает, как швейцарские часы.
– И такая же ледяная, – добавил Бережной.
– Что в нашей ситуации очень кстати. Если тебе дать Катюшу Истомину, вы про пациентку враз забудете. Рано или поздно – вино, сигареты, разврат на рабочем месте обеспечены. Угадал?
– Вы плохо о нас думаете.
– В меру вашей испорченности.
– Екатерина Истомина – отличная медсестра, кстати, и веселая, но я согласен на Лику Садовникову – пунктуальнее медработника еще не встречал.
– И не вздумай ее соблазнять в очередной раз!
– В очередной?
– Хватит, хватит, – поморщился главврач. – Все я про тебя знаю. Про все твои потуги и обломы. Как и остальных наших похотливых долбаков.
Бережной хотел сказать: «И мы про тебя, похотливого долбака, тоже все знаем», – но, разумеется, промолчал.
– Девушка – неприступная крепость, смирись с этим, – в заключение добавил Троепольский. – Сейчас я вызову и проинструктирую Садовникову, и можете приступать. Но предупреждаю: задание не из легких.
– Есть, мой дженераль, – отдал честь главврачу Эдуард Бережной.
– Вали, – устало отмахнулся Сан Саныч.
Часы в холле второго этажа клиники тихонько пробили полночь. Лика нажала на ручку, тихонько открыла дверь и переступила порог палаты 24. Индивидуальную палату с единственной большой кроватью заливал яркий лунный свет. Девочка, прикованная широкими кожаными ремнями по рукам и ногам, спала, но дышала неровно. Лика подошла ближе. Получив инструктаж, и днем и вечером она уже раз десять заходила к ВИП-пациентке – та спала, накачанная лекарствами. Но теперь, ночью, ее сон явно стал тревожным. Лика заметила, как под закрытыми веками двенадцатилетней девочки перекатываются глазные яблоки, словно она пытается кого-то увидеть, вздрагивают пальцы детских рук, то и дело прерывисто вздымается грудь и по телу пробегают короткие судороги. Будто во сне ее кто-то мучил, она оказалась среди обступающих ее врагов.
У изголовья спящей девочки, рядом с подушкой, сидела кукла, чьи волосы, рыжие днем, сейчас были черны и отливали медью. Зато светились ее глаза – как в темноте у кошки. В них затаилась полная июльская луна и горела приглушенным золотистым светом.
Передвигаясь по палате, Лика вдруг обнаружила, что кукла следит за ней. Куда направлялась она, туда двигались и ее глаза. Что это, сенсоры? Хитрый визуальный эффект? Ей говорили, что кукла – истинное сокровище для девочки, буквально ее «сестра и подруга», но она и была сокровищем – произведением искусства, почти что живым существом. Или… живой на самом деле?
Эта мысль пронзила ее воображение. И тут медсестра услышала шум, он нарастал, словно само пространство намеревалось поговорить с ней. А потом она услышала и другое: «Подойди ко мне, Лика…» Медсестра завертела головой – каждая тень готова была принять облик говорившей женщины. Но здесь только она, Лика Садовникова, спящая девочка и… кукла.
Лика подошла к кровати. Изумрудные глаза куклы с янтарными отблесками смотрели прямо на нее. Более того, голова повернулась в ее сторону, отчего Лике стало совсем не по себе. «Возьми меня на руки», – услышала она тот же голос. «Кого?» – спросила про себя Лика. «Меня, глупенькая, – услышала она ответ. – И поскорее…» Теперь она точно поняла, кто говорил с ней. Лика обошла постель со спящей девочкой, протянула руки и осторожно взяла куклу. «Прижми меня к себе», – сказала та. Лика не посмела ослушаться и прижала куклу к груди. На этот жест сразу отреагировала спящая девочка – ее спина выгнулась, лицо мучительно исказилось, яблоки глаз заходили под веками еще быстрее. Нетрудно было догадаться – это стало реакцией на то, что ее куклу взял чужой человек. Присвоил себе! Лика хотела вернуть куклу к изголовью юной хозяйки, чтобы прекратить ее мучения, но услышала повелительное: «Не смей! Не смей…» и тотчас остановилась. Но ей и самой не хотелось отпускать красивую шептунью. Она вновь прижала ее к груди, как родного человека, и лицо спящей девочки исказилось еще сильнее. «Ну и пусть, – подумала Лика. – Пусть ей больно».
Она все делала, будто во сне.
– Как тебя зовут? – глядя в глаза куклы, вслух спросила Лика.
«Ты знаешь», – ответила та.
– Нет.
«Еще как да».
– Да нет же.
«Думай, Лика, думай. – Кукла явно торопила ее. – Мне надо знать…»
– Что знать?
«Мне надо знать», – повторила кукла так, словно от ответа девушки зависело многое, может быть, вся ее жизнь.
И тогда в паутине посторонних шумов, что никак не отпускали ее, Лика уловила это слово, а услышав его, почувствовала
