Ничто не могло ее успокоить.
Этот голос, возникший из прошлого, словно эхо боли, которую она считала навсегда похороненной, пригвоздил ее. Такое невозможно. Господь не мог сыграть с ней столь жестокую шутку! Она ведь уже заплатила такую тяжелую дань…
А если она ошиблась? Не будь этой проклятой слепоты, она могла бы все выяснить. А сейчас следовало позвонить той единственной, кто в состоянии это сделать.
Слепая направилась к телефону, лежавшему на ночном столике, и быстро набрала номер кнопками с выпуклыми цифрами. Пока монотонно звучали звонки вызова, она повернула голову к портрету Мэри.
Мать Клеманс молилась, когда раздались настойчивые звонки ее прямой линии.
Многим был известен этот номер, однако мать-настоятельница шестым чувством угадывала, кто именно в данный момент звонит. А сейчас, не исключено, это имело прямое отношение к визиту полицейских в монастырь.
Она ни разу не перебила Луизу, и старая дама на другом конце услышала, как монахиня подтвердила то, что слышала своими ушами.
Последовало молчание, после которого обе пришли к одному и тому же выводу.
— Надо избавиться от нее как можно быстрее.
Вынеся этот приговор, не подлежащий обжалованию, мать-настоятельница отключилась.
Amen.
Мари немного постояла на пороге, ожидая, что каким-то чудом увидит Лукаса выходящим из ванной комнаты, увидит его обычно ироничный взгляд и его жестикулирующие руки…
Его свитер небрежно висел на спинке стула.
Кашемировый, цвета лаванды… Она подарила его в начале весны, еще до того как Эдвард приехал в Париж. До письма Луизы. До решения о бракосочетании здесь и гнева Милика.
Все это было до…
Она поднесла свитер к лицу, нюхая шерсть, чтобы насытиться запахом того, кого потеряла.
«Соединение двух душ должно происходить на той земле, откуда родом одна из них, иначе союз распадется…»
О, как мучительно звучали эти слова сегодня. Почему она не послушалась своего отца?
Своего отца…
«Мы с тобой одной закалки, Мари. Пережив удар, ты воспрянешь, ты захочешь узнать, кто убил Лукаса и почему».
Как же хорошо знал ее этот человек, о котором она знала так мало!
Когда наконец она подняла голову, в ее глазах не осталось и следа от пережитых волнений.
Все замолчали, когда Мари спустилась в холл.
На лицах, обращенных к ней, читались печаль и сострадание. Странно, но только ПМ, казалось, понял, что сейчас не время для выражения сочувствия. Этот вздернутый упрямый подбородок, этот решительный взгляд, этот блеск в глазах! Боже! Да это вылитый Райан! И он тотчас увидел главное.
Главное заключалось в том, что она не уедет.
Таким образом, он первым отреагировал, когда Жюльетта, уверенная, что молодая вдова не захочет оставаться в Киллморе, предложила зарезервировать билеты на ближайший паром до Франции.
— Ты вернешься с Ронаном и ребенком, — сказал он дочери.
Краем глаза он заметил неловко переступающего с ноги на ногу Пьеррика и с трудом подавил гримасу.
— Он тоже едет. А я останусь с Мари, пробуду с ней, сколько потребуется, — заявил он с властностью, поразившей его дочь.
Если бы Ронан незамедлительно не возразил, что он тоже остается, и если бы Жюльетта не перехватила облегченный и повеселевший взгляд Жилль, она, без сомнения, поинтересовалась бы у своего отца, с чего вдруг у него возникли родственные чувства.
Но, пристально глядя на соперницу, она безапелляционным тоном отозвалась:
— В таком случае мы остаемся все.
Даже если проявление подобного участия и тронуло Мари, она предпочла бы, чтобы родственники оказались подальше, в безопасности. Она собралась сказать им это, но подошедшая Элен обратилась к ней, застенчиво улыбаясь:
— Простите, мадемуазель… Этот Лукас — он ваш друг?
«Ну вот, начинается», — подумал ПМ.
Горло Мари сжалось.
— Да, — сдавленным голосом тихо сказала она. — Это очень близкий друг.
Элен, похоже, удовлетворил ответ, и она отошла, мурлыкая под нос и кутаясь в слишком большую для нее шаль.
На долю секунды Мари поймала себя на том, что завидует свекрови, которую ужасная болезнь освободила от ударов непереносимой реальности.
Возвратившись в салон, Пьеррик обнаружил пропажу своей куклы, что немного всех развеселило.
Мари собралась было сесть за руль, когда рядом остановился пикап. С ловкостью, необычной для человека с плохо гнущейся ногой, Эдвард вышел из машины и поделился с Мари своим огорчением. По-своему и прямо:
— Если бы я не настоял на проведении свадьбы здесь, Лукас был бы жив…
— Алиса тоже…
Оба заплатили дань, и добавить тут нечего.
Коротко обняв Мари, Эдвард ощутил на ее правом боку утяжеленную выпуклость «хольстера» и отстранился.
— Не знаю, радоваться ли мне, что ты займешься расследованием. Но даже если ты это делаешь в первую очередь ради Лукаса, я благодарен тебе от имени моей дочери.
— Это моя профессия, — просто ответила Мари, чтобы не поддаться эмоции — она не была уверена, что справится с ней.
— Ты смелая. Это у тебя от Мэри.
Он смотрел на резко тронувшуюся с места машину, из-под задних колес которой вылетели камешки гравия, и вздрогнул, услышав за спиной голос ПМ:
— Смелость — черта характера, присущая нашей семье. А еще — упрямство. Мы никогда не отступаем. Так что я не успокоюсь, пока не докажу, что Райан жив… И что он убийца.
У Эдварда возникло искушение прогнать болтуна. Но с другой стороны, нельзя было пренебрегать вероятной информацией, какой бы нелепой она ни казалась.
— Допустим, что Райан жив. Допустим, — повторил он, увидев, как просиял ПМ. — Допустим также, что он прибыл на остров в связи со свадьбой. Но допустить, что он убил Лукаса, доставил горе дочери… — С красноречивым скептицизмом на лице Эдвард развел руками.
— Однако Лукас не готов был прижать его к стене. Надо ли уточнять, что важнее для Райана — его зять или сам он с его эгоизмом?
— Вы и вправду его ненавидите…
Эдвард бросил ключи слуге, попросив того отогнать пикап в гараж, и направился ко входу в сопровождении ПМ, которому наконец-то повезло найти свежего слушателя, и он не собирался так просто лишить себя подобного удовольствия. К тому же он нуждался в Эдварде.
— Этот тип сеет несчастье, — продолжил он обвинять брата. — Это у него с детских лет. Он не задумываясь убил своего отца, а обвинил меня.
— Похоже, это так.
На миг опешив, ПМ сбился с шага, и ему пришлось перейти на галоп, чтобы нагнать Эдварда на верхней ступеньке.
— Ах нет, нет и нет! Но похоже, это так! Это чистая правда. И чудо, что я сумел выжить. А знаете, что помогло мне? Я сказал себе, что он не умер и что в один прекрасный день я отыщу его и заставлю за все расплатиться.
После паузы он тихо добавил, что день этот близок.
— Почему вы так думаете? — спросил Эдвард, придерживая дверь. — Раскопали что-то новенькое?
ПМ вошел в холл и наморщил нос, будто учуял неприятный запах.
— Я знаю… Я чувствую… Скажите, Эдвард, — в упор спросил он, — в этом замке, я полагаю, есть подземные ходы?
Приведенный в замешательство таким поворотом, тот машинально покачал головой:
— Почему вас это интересует?
— Если эта крыса Райан здесь, то затаился именно под землей.
— О… Сожалею, но дом построен на осушенных торфяниках.
— Вы в этом уверены? — вымученно улыбнулся ПМ.
Его теория разваливалась, и вместе с этим ухудшалось настроение.
— Абсолютно. Но зато, — добавил Эдвард, на секунду задумавшись, — под винокурней находится целая сеть старых погребов и винных складов. Настоящий лабиринт, ныне заброшенный.
До воспрявшего духом ПМ дошло, что где-то должны существовать планы, схемы.
Лабиринт. Крысы! Райан был там. Он это чувствовал!
Машина остановилась перед небольшим кладбищем Салливанов.
На сиденье для пассажира лежали письма Райана к Мэри, написанные в 1967 году, и записка из недавнего свадебного букета.
Когда Мари доставала свой пистолет, лежавший в одном из ящиков комода, ей вдруг пришло в голову сравнить их.
Около сорока лет разделяло эти почерки. Второй казался более удобным для графической экспертизы, однако особенность написания буквы «е» была идентична в обоих случаях.
Что необычного мог знать Райан о том, за кого она выходила замуж, раз рискнул появиться в замке и почти на глазах у всех вложить в букет это предостережение?
Именно этот вопрос и привел Мари к могиле матери.
Ход ее мыслей нарушил звонок телефона.
Ангус. Затаив дыхание, она слушала его отчет о найденных и идентифицированных отпечатках на теле Лукаса. Глаза ее сощурились, когда он сообщил ей имя подозреваемого.
— Что касается Ферсена, если он окажется на моей дороге, я буду беспощаден.
