– Видно, ты не получил мое послание.
– Нет. Когда и куда ты его передал?
– Около одиннадцати. Передал сестре Рика.
– Не получал никаких срочных сообщений.
– Это потому, что я записал его после первого сигнала, – объяснил я. – Из уважения к порядку действий, установленных вашей фирмой.
Затем я рассказал ему о своих подозрениях, вызванных разговором с Синди, и о моем звонке в Южную Каролину.
– Ну ты и ищейка. Не можешь удержаться, да?
– Ага. Принимая во внимание твои гонорары, я счел, что любые сведения, которые я могу получить самостоятельно, будут выгодны для нас обоих.
– Знакомство со мной – вот настоящая выгода, – проворчал Майло. – Пневмония, да? Значит, что получается? Ее легкие спутали планы относительно карьеры, поэтому она взялась за легкие своего ребенка – как это у вас называется, спроецировала?
– Что-то вроде этого. Вдобавок ко всему она прошла подготовку по дыхательной терапии.
– Тогда почему она переключилась с дыхательных упражнений? Почему у ребенка возникают желудочные проблемы и припадки?
– Не знаю, но факты есть факты: заболевание легких испортило ей жизнь. И – или – привлекло к ней повышенное внимание.
– Поэтому она передала это заболевание своим детям, чтобы привлечь к себе еще большее внимание? Или озверела из-за своей болезни и отыгрывается на детишках?
– Или то, или другое. Или не то и не другое. Или то и другое вместе. Не знаю. А возможно, я просто сотрясаю воздух – не сочти сказанное за каламбур.
– А это ее высказывание насчет сумасшествия. Ты думаешь, она подозревает, что за ней наблюдают?
– Возможно. А может быть, она просто водит меня за нос. Она крайне напряжена, но каждый находился бы в таком же состоянии, если его ребенок постоянно болеет. В этом-то и заключается трудность – все, что я замечаю, можно истолковать по-разному. Но то, как она покраснела и теребила косу, когда говорила об армии, действительно засело у меня в голове. Я подумываю, не является ли история с пневмонией прикрытием увольнения со службы по причинам психического расстройства или чего-нибудь еще, о чем бы ей не хотелось рассказывать. Надеюсь, что армия подтвердит либо одну, либо другую версию.
– И когда же армия собирается позвонить тебе?
– Парень, с которым я разговаривал, не хотел связывать себя временными рамками. Сказал, что такие давнишние данные о здоровье служащих не внесены в компьютер. Как ты думаешь, в том банке военных данных, в который влез Чарльз, могут быть сведения о здоровье служащих?
– Не знаю, но спрошу.
– Спасибо.
– Как малышка?
– Абсолютно здорова. Никаких неврологических проблем, которые могут привести к припадкам. Стефани хочет понаблюдать ее еще пару дней. Мамаша говорит, что не возражала бы отправиться домой, но не предпринимает никаких усилий, чтобы сделать это, – сама Мисс Уступчивость: доктор знает что делать. Она утверждает также, что с тех пор, как мы познакомились, Кэсси произносит больше слов. И уверена, что это моя заслуга.
– Старая добрая лесть?
– Матери-Мюнхгаузены прославились этим – обслуживающий персонал обычно обожает их.
– Ладно, – заключил Майло, – наслаждайся, пока это возможно. Стоит тебе открыть что-нибудь неблаговидное в этой леди, она тут же перестанет быть такой милой.
Я повесил трубку и отправился в кулинарию в западной части Лос-Анджелеса, захватив с собой почту – утреннюю газету и счета за месяц. В кафетерии почти не было свободных мест – старики склонились над своими тарелками супа, молодые родители с маленькими детьми зашли перекусить, в глубине зала два полицейских в форме зубоскалили о чем-то с владельцем кулинарии, их переносные рации лежали на столе рядом с торой сандвичей.
Я уселся недалеко от входа – за угловой столик слева от прилавка – и заказал копченую индейку с луком, салат из шинкованной капусты и содовую.
Вкусно и приятно, но мысли о больничных делах мешали моему пищеварению.
В девять вечера я решил снова отправиться в больницу с незапланированным визитом. Чтобы посмотреть, как миссис Чарльз Лайман Джонс-третий прореагирует на это.
* * *
Темная ночь. Тени на бульваре Сансет движутся, будто в замедленной съемке, а сам бульвар по мере приближения к богатой части города становится все более и более призрачным. Несколько миль пустых глазниц, сонных теней и жутковатых мотелей, и вас наконец встречает эмблема Западной педиатрической больницы – фигурка младенца – и ярко освещенная стрела отделения неотложной помощи.
Стоянка автомашин была практически пуста. Небольшие желтые лампочки, забранные проволочной сеткой, свисали с бетонного потолка, освещая каждое второе парковочное место. Все остальное пространство оставалось в тени, так что стоянка напоминала шкуру зебры – светлые и темные полосы. Я направился к лестнице, но мне показалось, что за мной кто-то наблюдает. Я оглянулся – никого нет.
Вестибюль был тоже пуст, мраморные полы ничего не отражали. Единственная женщина сидела за окошком справочного бюро, методично штампуя какие-то бланки. Работник, имеющий дело с бланками, получал сдельную зарплату. Громко тикали часы. В воздухе все еще держался запах лейкопластыря и пота – напоминание о прошедших волнениях.
Я забыл еще кое-что: ночью больницы имеют совсем другой вид. Сейчас клиника была такой же призрачной, как улицы, по которым я только что проезжал.
Я поднялся на лифте на пятый этаж и прошел по отделению никем не замеченный. Двери большинства палат были закрыты; некоторое разнообразие вносили прикрепленные на них надписи от руки: «Изолятор», «Инфекционная проверка. Вход воспрещен»... Некоторые двери были открыты, из них доносились звуки работающего телевизора и похожие на песню сверчка щелчки, отмеряющие количество внутривенных вливаний. Я прошел мимо спящих и притихших под лучами катодных ламп детей. Рядом сидели застывшие, будто отлитые из гипса, родители. Они ждали.
Тиковые двери «палат Чэппи» всосали меня – как в вакуум – в мертвую тишину. На сестринском посту не было ни души.
Я подошел к комнате 505W и чуть слышно постучал. Ответа не последовало. Я приоткрыл дверь и заглянул в комнату.
Боковые стенки кроватки Кэсси были подняты. Она спала, охраняемая этой сеткой из нержавеющей стали. Синди тоже спала, расположившись на диван-кровати так, что ее голова находилась поблизости от ножек Кэсси. Одна рука протянулась сквозь сетку и касалась простыни девочки.
Я тихонько закрыл дверь.
Голос за моей спиной произнес:
– Они спят.
Я повернулся.
Вики Боттомли свирепо сверкала на меня глазами, уперев руки в мясистые бедра.
– Вы что, опять работаете две смены подряд? – поинтересовался я.
Она закатила глаза и собралась уйти.
– Постойте. – Резкость моего голоса удивила нас обоих.
Женщина остановилась и медленно повернулась.
– Что?
– В чем дело, Вики?
– Ни в чем.
– Нет. Я думаю, что-то не так.
– Думайте, что хотите. – Она вновь собралась удалиться.
– Подождите.
Пустой коридор усилил мой голос. Или, может быть, я на самом деле был слишком зол.
– Меня ждет работа, – заявила она.
– Меня тоже, Вики. У нас, между прочим, один и тот же пациент.
Она указала на ящик с историями болезней:
– Прошу.
Я подошел к Вики. Достаточно близко, чтобы потеснить ее. Она попятилась назад. Я наступал.
– Не знаю, в чем причина подобного отношения ко мне, но считаю, что нам следует разобраться в этом.
– У меня нет никаких проблем в отношениях с кем-либо.
– Да? Значит, до сих пор я имел дело с обычным проявлением вашей любезности?
Вики заморгала своими красивыми голубыми глазами. И хотя они были сухи, быстро вытерла их.
– Послушайте, – продолжал я, отступая на шаг. – Я не хочу влезать в ваши личные проблемы. Но с самого начала вы относитесь ко мне крайне враждебно, и мне бы хотелось знать причину.
– Все в порядке, – ответила она. – Все будет в порядке, никаких проблем. Обещаю. О'кей?
Она протянула руку.
Я дотронулся до нее.
Она коснулась моей руки лишь кончиками пальцев. Быстрое пожатие. Затем Вики отвернулась и направилась прочь.
– Я собираюсь пойти вниз и выпить кофе. Желаете присоединиться?
Она остановилась, но не обернулась:
– Не могу. Я на дежурстве.
– Хотите, я принесу вам сюда?
На этот раз она резко повернулась в мою сторону:
– Что вам надо?
– Ничего, – ответил я. – Вы дежурите в две смены, и я подумал, вам было бы приятно выпить чашечку кофе.
– Мне и так хорошо.
– Я слышал, вы просто потрясающи.
– В каком смысле?
– Доктор Ивз очень высоко ценит вас. Как медсестру. И Синди тоже.
Она обхватила себя руками, как будто удерживаясь, чтобы не развалиться от негодования:
– Я выполняю свою работу.
– И считаете, что я могу помешать вам в этом?
Ее плечи поднялись. Казалось, она раздумывает над ответом. Но вслух проговорила лишь:
