Каждому подразделению был присвоен особый знак. Батальоны конфедератов помечались желтым и цифрами, а войска Союза – буквами. Цифры и буквы подразделений соответствовали их официальным названиям, строчки которых постепенно перемещались сверху вниз в левом углу экрана, словно марширующие шеренги солдат.
Тревога Смита по поводу смертельно опасного обострения ситуации не улеглась даже в связи с тем, что список подразделений пестрел такими названиями, как Тринадцатый корпус Старомодных Несгибаемых Связистов из Северной Каролины, Пятый теннессийский взвод Партизан из Ореховой Рощи или, скажем. Пятьсот первая рота Бродячих Моторизованных Пастухов.
Намереваясь вновь развязать гражданскую войну, к Виргинии стекались группы вооруженных людей. Страсти были накалены до предела. Силовые структуры многих штатов, как южных, так и северных, будучи не в силах противиться своим симпатитиям, решили не останавливать и арестовывать разгневанных бойцов «выходного дня».
С питерсбергского национального поля битвы стали поступать первые отрывочные сведения о подготовке к решающему сражению.
Наступил полдень. 1995 год, День поминовения павших. Если события не удастся быстро обратить вспять, это будет, вероятно, последний День поминовения павших в истории Америки.
Когда зазвонил синий телефон спецсвязи, Смит был до такой степени увлечен изучением обстановки, что не сразу услышал звонок. Аппарат просигналил трижды, прежде чем старческая рука Смита потянулась к трубке и поднесла микрофон к его изможденному лицу.
Харолд В. Смит был северянином из Новой Англии, но предпочитал цвета Конфедерации. Он носил костюм-тройку, серый цвет которого оживлял лишь зеленый галстук Дартмутского колледжа. Глаза его, прятавшиеся за стеклами очков без оправы, тоже были серые. Скудная растительность на голове Смита напоминала своим цветом дорожную пыль, и даже сухая кожа давно уже приобрела серый оттенок – типичный симптом врожденного порока сердца.
Смит наконец заговорил твердым и холодным, как гранитные утесы его родины, голосом.
– Алло? – сказал он.
– Привет, Смитти! – радостно заорал Римо.
– Мне доложили, что на питерсбергском поле началось сражение.
– На то оно и поле битвы, чтобы на нем сражаться, разве нет?
– Римо, все это очень серьезно!
– Бросьте, – отмахнулся Римо, – все это уже быльем поросло.
– Значит, все кончено?
– Да. Парни могут возвращаться домой.
– У меня есть сведения о формированиях, которые все еще двигаются к Виргинии.
– Как придут, так и уйдут. Серые и синие ударили по рукам.
– Что случилось?
– С небес спустился Монго Маус, и люди наконец-то пришли в чувство.
– Римо, прекрати трепаться.
В трубке послышался скрипучий голос:
– Все правильно, император. Римо говорит чистую правду. Монго привел с собой лося Маки, гусенка Силли и других зверюшек из своей очаровательной компании.
– Они прилетели на воздушных шарах, – ввернул Римо.
– Какие еще шары?
– Большие и розовые. Сияющие, словно бутылки каламинного лосьона со светлыми пузырьками внутри.
– Римо, я вас не узнаю.
– Послушайте, Смитти, у меня выдался славный денек. Не портите мне настроение своим сварливым брюзжанием.
– Вы считаете мои слова сварливым брюзжанием? Но страна впервые за столетие на грани гражданской войны!
– Я же вам сказал, – терпеливо произнес Римо. – Все кончено. Произошло грандиозное недоразумение. А потом прилетели воздушные шары, и народ тут же успокоился. Микки Уэйзингер разразился долгой примирительной речью и завоевал всеобщие симпатии. Солдаты побросали свои мушкеты, и неприятностей больше не предвидится. Мы с Чиуном даже пальцем не шевельнули. Красота!
– Римо, – осторожно произнес Смит после долгой паузы. – Я вынужден вас огорчить.
– Валяй.
– Разыскивая ваших родителей, я наткнулся на очередное препятствие.
– Ага. Это плохо. Но я знаю, вы не оставите поисков.
– Я зашел в тупик, – продолжал Смит, – и потерял последнюю надежду.
– Черт побери! Я разочарован, – отозвался Римо.
– Я отказываюсь от дальнейших поисков и прошу вас никогда больше не поднимать этот вопрос.
Римо оторвался от трубки, голос его зазвучал глуше:
– Ты слышал, Чиун? Смит прекращает поиски моих родителей.
– По крайней мере он пытался, – равнодушно отозвался кореец.
Римо вновь поднес трубку ко рту:
– Вы старались, Смитти. Я знаю. И очень вам благодарен.
– Римо! Вы говорите и ведете себя совсем не так, как обычно.
– А как я должен говорить и поступать? На манер Дэниела Буна[12]?
– Вы слишком спокойны, расслаблены и уступчивы.
– Говорю вам, у меня сегодня праздничное настроение.
– Что случилось, Римо?
– Я уже говорил. Война завершилась. Аллилуйя.
– Скажите, Римо, не случилось ли сегодня в парке чего-нибудь необычного?
– Сейчас вспомню, – задумчиво произнес Римо. – Нет, ничего особенного, если не считать желтой бомбы.
– Какой желтой бомбы?
– Я хотел рассказать о ней в прошлый раз, но вы уже повесили трубку. Прилетел черный вертолет, покружил над кратером и сбросил туда штуковину, похожую на дорожный светофор, только все огни у нее были желтые. И как только она упала на землю, все вокруг окрасилось в чертовски желтый цвет.
– Что это значит – «все окрасилось в чертовски желтый цвет»?
– Мы убежали оттуда. Решили, что это бомба.
– Бомба и была, – бесстрастно заявил Чиун.
– Она не взорвалась, но вспыхнуло все – ого-го! Небо, трава, деревья и все остальное – все стало желтым! Потом из кратера повалили пленники-северяне, все насмерть перепуганные и все как один бормотали что-то о желтом свете.
– Так что же произошло?
– Мы с Чиуном отправились на разведку, но стоило нам подойти к кратеру, как бомба заверещала и расплавилась, превратившись в лужу шлака.
– Иными словами, самоуничтожилась.
– Что ж, можно сказать и так.
– Ты забыл о человеке, сидевшем в яме, – подсказал кореец. – Расскажи о нем императору.
– Ах да, – спохватился Римо. – Прежде чем бомба расплавилась, мы нашли в яме солдата северян. В отличие от прочих он был не просто напуган, а буквально раздавлен происшедшим.
– Вы хотел сказать – подавлены?
– Да. И еще он сказал, что после того, как ему в лицо ударил желтый свет, все стало синим. Чепуха какая-то!
– Нет, не чепуха. Так и должно быть, – отозвался Смит.
– Неужели?
– Это особое свойство зрения. Если человек долго смотрит на какой-то цвет, а потом отводит взгляд, то на оболочке его глаза остается изображение в дополнительном цвете.
– Значит, синий дополняет желтый?
– Именно, – сказал Смит, записывая на диск карту Штатов и вызывая новый файл.
– А зеленый, стало быть, враг красного? – Римо хихикнул.
– Расскажите-ка теперь про желтый цвет, – потребовал Смит.
– Невероятно яркий цвет, но мы не смотрели на его источник.
– Вы сказали, что он испугал десятки людей.
– Да. У них душа в пятки ушла.
– Ладно. Теперь опишите розовый.
– Розовый. Теплый.
– Яркий?
– Приятный.
– Приятный и радостный, – добавил Чиун.
– Самый радостный, какой только бывает на свете, – бодрым голосом добавил Римо.
– Сильный? Интенсивный? – продолжал допытываться Смит.
– Я бы не назвал его слепящим, но и слабым он тоже не был.
– Откуда исходил розовый свет?
– Из ушей мышонка. Разве я не говорил?
– Каких еще ушей мышонка?
– Вы видели когда-нибудь воздушные шары с плетеной корзиной?
– Да.
– Так вот, уши были прикреплены к корзинам. Четыре стенки, четыре уха. Как только показались шары, они начали сиять.
– Уши или корзины? – уточнил Смит.
– Уши. А потом все окрасилось розовым.
– И стало очень красивым, – добавил Чиун.
– Понятно, – протянул Смит и, помолчав, спросил: – Не было ли еще чего-нибудь необычного?
– Вы имеете в виду, кроме этой мини-войны?
– Да. Помимо войны.
– Что-то не припомню.
– Расскажи Смиту о француженке, – подал голос мастер Синанджу.
– Да, еще там была французская журналистка.
– Вы о ней уже говорили.
– После того как фургоны прессы въехали на поле битвы, она появилась вновь. Пыталась разобраться в происходящем.
– Ну и как? Разобралась?
– Она говорила по спутниковому телефону... что она говорила, папочка?
– La charade se perpetre...
– По-английски, пожалуйста.
– Вся эта шарада возникла из-за ярких цветных лучей. Ключ к разгадке – слепящий окрашенный свет.
– Вы слышали, Смит? Ключ к разгадке – слепящий окрашенный свет.
– Вы задержали ее? Допросили?
– Нет. Зачем?
– Да потому, что она, судя по всему, знает что-то о том явлении, которое произошло на поле битвы! – рявкнул Смит.
Трубка умолкла.
– Смитти, – нерешительно произнес Римо. – Зачем кричать?
– Извините, – ответил Смит, досадливо сжимая кулак свободной руки. – Продолжайте.
