Он открывает папку:
— Они обнаружили тело вчера, приблизительно в семь утра. Время смерти определено приблизительно, но на основании разложения трупа, температуры воздуха и так далее медики полагают, что умерла она три дня назад примерно в девять-десять вечера.
Я задумываюсь.
— Надо учесть, что у него ушло несколько часов на то, чтобы насиловать и мучить ее. Значит, здесь он появился около семи часов. То есть он вошел, когда они не спали. Как он проник в квартиру?
Джеймс сверяется с папкой.
— Никаких признаков взлома. Или она его впустила, или он вошел сам. — Он хмурится. — Вот хитрожопый мерзавец. Проделывает все, когда никто вокруг еще не спит. Самоуверенный.
— Но как же он вошел?
Мы в недоумении смотрим друг на друга.
«Дождь, дождь, уходи…»
— Начнем с гостиной, — говорит Джеймс.
Пулеметная дробь: тра-та-та.
Мы выходим из спальни, идем по коридору и останавливаемся в дверях. Джеймс оглядывается.
— Подожди. — Он возвращается в спальню Энни и приносит оттуда папку. Протягивает мне фотографию: — Вот как.
На фотографии входная дверь. Я вижу то, что он хочет, чтобы я увидела: три конверта, лежащие на ковре. Я киваю.
— Он не выпендривался — просто постучал. Она открыла дверь, он ворвался, и она уронила почту, которую держала в руках. Все произошло внезапно. Быстро.
— Не забывай, был ранний вечер. Как смог он помешать ей закричать и позвать на помощь соседей?
Я выхватываю у него папку и просматриваю фотографии. Показываю на фото обеденного стола:
— Вот.
На снимке виден лежащий на столе учебник по математике. Мы оглядываемся и смотрим на стол.
— До него не больше десяти футов. Когда Энни открыла дверь, там сидела Бонни.
Он кивает. Он понял.
— Он схватил ребенка, и мать делала все, что он скажет. — Он присвистывает. — Значит, он сразу вошел. Без всяких колебаний.
— Настоящий блиц. Он не дал ей ни секунды времени. Ворвался в квартиру, оттолкнул ее, подошел к Бонни и, возможно, приставил нож к горлу.
— И сказал матери, что, если она закричит, он убьет ребенка.
— Да.
— Решительный ублюдок.
«Дождь, дождь, уходи».
Джеймс задумчиво пожевал губами.
— Теперь следующий вопрос. Как скоро он принялся за дело?
«Вот здесь все и начинается», — думаю я. Мы не просто рассматриваем темный поезд, мы садимся в него.
— Тут несколько вопросов. — Я считаю по пальцам. — Сколько прошло времени, прежде чем он принялся за нее? Сказал ли он, что собирается с ней сделать? И что он тем временем сделал с Бонни? Он ее связал и заставил смотреть?
Мы оба смотрим на входную дверь и прикидываем. Я могу мысленно его видеть, я могу его чувствовать. Знаю, что то же самое может Джеймс.
В коридоре тихо, он полон нетерпения. Сердце колотится в груди. Он ждет, когда Энни откроет ему дверь. Он уже снова поднимает руку, чтобы постучать… А что у него в другой руке? Нож?
Да.
Он должен ей что-то сказать, он репетировал свое выступление много раз. Что-то совсем простое, например: «Я сосед с нижнего этажа, не знаете ли вы?..» Что-то подходящее к случаю.
Она открывает дверь, причем сразу широко. Еще начало вечера, город не спит. Энни у себя дома, в доме с решетками и охраной. В квартире везде горит свет. Никаких оснований пугаться.
Он решительно проходит в дверь, прежде чем она успевает прореагировать. Ей его не остановить. Он сшибает Энни с ног и закрывает за собой дверь. Кидается к Бонни. Прижимает ее к себе и подносит к горлу нож.
— Один звук, и она умрет.
Энни сдерживает инстинктивный крик. Полный шок. Все происходит слишком быстро. Она все еще надеется, что происходящему есть разумное объяснение. Может быть, он снимает все на скрытую камеру, может быть, кто-то из друзей решил пошутить, может быть… Безумные мысли, но любое безумие лучше, чем реальность.
Бонни смотрит на нее, глаза расширились от страха.
Энни, конечно, поняла, что никакой это не розыгрыш. Незнакомец с ножом у горла ее дочери. Это РЕАЛЬНОСТЬ.
— Чего вы хотите? — спрашивает она, надеясь, что можно поторговаться с незнакомцем. Что он хочет чего-то другого, не убийства. Может быть, он грабитель или насильник. Господи, пожалуйста, только пусть он не окажется педофилом!
Я кое-что вспоминаю.
— У нее небольшой порез на горле, — говорю я.
— Что?
— У Бонни. У нее небольшой порез в ямке, на горле. — Я касаюсь своего горла. — Вот здесь. Я заметила, когда была у нее в больнице.
Я вижу, что Джеймс раздумывает над моими словами. Его лицо мрачнеет.
— Этот след он оставил ножом.
Разумеется, мы не можем быть уверены. Но похоже на правду.
Незнакомец щекочет горло Бонни кончиком ножа. Ничего серьезного, только чтобы появилась капелька крови, чтобы девочка вскрикнула. Достаточно, чтобы убедить Энни в серьезности происходящего, чтобы заставить ее сердце колотиться все сильнее.
— Делай, что я велю, — говорит он, — иначе твоя дочь умрет медленно.
С этого момента все кончено. Пока Бонни у него в руках, Энни принадлежит ему.
— Я сделаю все, что вы хотите. Только не троньте мою дочь.
Он чувствует запах страха Энни, его это возбуждает. Он ощущает эрекцию.
— Я думаю, он пытал и насиловал Энни на глазах у Бонни. Он заставил ее быть свидетелем всего, — говорю я.
Джеймс наклоняет голову набок:
— Почему ты так думаешь?
— Он оставил Бонни в живых. Зачем? У него ведь был еще один человек, над которым он мог поизмываться. Ему было бы куда проще убить девочку. Но его добычей стала Энни. Он обожает пытать, он обожает страх. То, что при этом присутствовала Бонни, причем Энни об этом знала… это приводило его в экстаз.
Джеймс ненадолго задумывается.
— Согласен. Но есть и еще одна причина.
— Какая?
Он смотрит мне прямо в глаза:
— Ты. Он же и на тебя охотится, Смоуки. А издевательство над Бонни делает травму болезненнее.
Я удивленно смотрю на него.
Он прав.
«Чух-чух-чух-чух» — темный поезд набирает скорость…
— Слушайся меня, или я сделаю больно твоей мамочке, — говорит он Бонни. Он использует их любовь друг к другу как кнут, ему нужно загнать их в спальню.
— Он ведет их в спальню. — Я иду по холлу, Джеймс — за мной.
Мы входим в спальню.
— Он закрывает дверь. — Я протягиваю руку и захлопываю дверь.
Я представляю себе, как Энни смотрит на закрывшуюся дверь и не осознает, что ей не скоро доведется увидеть, как она открывается.
Джеймс смотрит на постель, думает. Представляет себе разыгравшуюся здесь сцену.
— Он вынужден следить за ними обеими, — замечает Джеймс. — Бонни он, разумеется, не боится, но он не может расслабиться до тех пор, пока Энни не связана.
— В фильме на Энни наручники.
— Верно. Значит, он заставил ее их надеть. Хотя бы на одну руку, ему этого вполне достаточно.
— Вот, держи, — говорит он Энни, доставая из сумки наручники и бросая ей…
Нет, не так. Отматываем назад.
Он держит нож у горла Бонни. Смотрит на Энни, окидывает ее взглядом с ног до головы, раздевает ее глазами. Хочет убедиться, что она его понимает.
— Раздевайся, — говорит он. — Раздевайся, а я посмотрю.
Она колеблется, и он шевелит ножом у горла Бонни.
— Раздевайся.
Энни плачет, но раздевается. Оставляет только лифчик и трусики, последняя попытка сопротивления.
— Все снимай! — рычит он. Дергает ножом.
Энни слушается, продолжая плакать…
Нет, опять не так. Отматываем назад.
Энни слушается и заставляет себя не рыдать. Она старается быть сильной ради дочери. Она снимает лифчик и трусики, не сводя с Бонни глаз. «Смотри на мое лицо, — мысленно приказывает она. — Смотри на мое лицо. Не на это. Не на него».
Теперь он вынимает из принесенной с собой сумки наручники.
— Прикрепи свое запястье наручником к кровати, — распоряжается он. — Побыстрее.
Она делает, как он велит. Когда он слышит щелчок наручников, он лезет в сумку и достает следующие. Эти цепи он надевает на тоненькие ручки и ножки Бонни. Девочка дрожит. Он не обращает внимания на ее рыдание и сует ей в рот кляп. Бонни жалобно смотрит на мать. Этот взгляд умоляет: «Заставь его прекратить!» Энни плачет еще сильнее.
Он по-прежнему очень осторожен. Пока не разрешает себе расслабиться. Подходит к Энни и оставшимся браслетом прикрепляет ее второе запястье к кровати. Затем сковывает лодыжки. Сует в рот кляп.
