Ознакомительная версия.
В прошлый раз они с Геворкяном, кажется, шли другой дорогой или все коридоры тут так похожи один на другой?
В собственных совершенно беспричинных страхах Катя так разобраться и не успела, они поднялись на лифте и попали из коридора в небольшой освещенный холл, где собрались врачи – целая комиссия во главе с тем самым доктором, которого Катя видела на видеозаписи. Тут же находилась и охрана. Врачебная комиссия группировалась вокруг оконного проема в стене, забранного прозрачным пластиком. За окном был бокс, стены, пол и потолок покрыты мягкими серыми матами. В центре стояло два легких стула. На одном, сгорбившись, сидел Пепеляев.
По тому, как безучастно он смотрел по сторонам, было ясно – на этот раз все устроено так, что он не может видеть тех, кто за ним наблюдает.
Катя встала сбоку, ей не хотелось мешать комиссии (еще выгонят!), но и упустить она ничего не могла. Где же Геворкян? Ага, вот он – входит в бокс как ни в чем не бывало. Так, наверное, укротитель в цирке входит в клетку льва-людоеда… Нет, пожалуй, неудачное сравнение, пошлое. Если Пепеляев действительно безумен, то он просто больной человек и, возможно, не виноват…
– Добрый вечер, Роман.
– Здравствуйте, доктор.
– Как самочувствие? Не устали? Много было желающих сегодня с вами пообщаться.
– Голова немного болит, а так ничего. Сносно.
Слышимость в холле была хорошая, динамики отрегулировали так, будто ты стоишь рядом с ними – там, за стеклом. Катя слушала, затаив дыхание. И это сумасшедший?! Разве ЭТО сумасшедший? Геворкян абсолютно спокоен, садится на стул напротив. А Пепеляев… вот он слегка откинулся, вытянул ноги поудобнее, виски трет… Словно встретились два старых знакомых и присели покалякать – о том о сем…
– Не возражаете, если мы с вами продолжим?
– Доктор, я же в прошлый раз все вам сказал.
– С прошлого раза много воды утекло. И кое-что случилось.
– Я не знаю, как это вышло… честно, доктор, не знаю.
О чем они говорят? О том инциденте. Когда он стекло пытался выбить и выбраться? Пепеляев в глаза Геворкяну не смотрит, смотрит в пол.
– В первый раз после осмотра врачей, помните, вы обмолвились, что слышите «голоса»… «голос»…
– Это было после укола.
– Слышали после укола?
– Нет, я сказал это после укола. Что они мне там вкололи?
– Сыворотку против столбняка. У вас много ран на теле, вы помните, как они появились?
Пепеляев кивнул.
– Вы взрослый умный человек, Роман. А я не следователь и не прокурор. Я врач.
– Здесь же дурдом. Меня за психа тут держат.
– Вас направили сюда на экспертизу. Направили потому, что вы совершили преступление, мотивы которого до сих пор не установлены.
Пепеляев молчал.
НЕТ, НА БЕЗУМНОГО ВОТ СЕЙЧАС, В ДАННЫЙ МОМЕНТ, ОН СОВЕРШЕННО НЕ ПОХОЖ! Катя покосилась на врачей – что я все гадаю, псих – не псих, что вот они о нем думают, специалисты?
– Упоминая про «голос», который вы слышали, вы хотели дать нам понять, что находились под каким-то воздействием?
– Нет.
Резкий, даже злой ответ.
– Ваша воля была несвободна?
– Я же говорю – нет.
– Вам трудно это обсуждать?
– Я просто не хочу. Не могу!
– Не можете?
– Я…
– Не можете или не хотите? Отвечайте мне: не хотите или не можете? Что мешает вам, не дает?
– Я хочу… доктор, я должен… я хочу, чтобы…
– Чтобы что? Отвечайте, будьте здесь, сейчас и со мной, не уходите, не позволяйте себя увести!
КУДА УВЕСТИ? Катя буквально прилипла к стеклу. О чем это Геворкян? Ведь там, за стеклом, они только вдвоем – врач и пациент.
– Боритесь, не уступайте, я тут с вами, а вы со мной. Я не позволю вам на этот раз ранить себя, причинить себе боль. Вы мне верите? Вы хотите себе помочь. ВЫ ХОТИТЕ ЭТОГО?
– Да, да, я хочу, я… Доктор, ОНО уже здесь!
– Это вы здесь!
– ОНО БЛИЗКО… ОНО ЧУЕТ МЕНЯ… ОНО ЗДЕСЬ!!
Нет-нет, это были не крики, не вопли. Это был шепот. Одновременно захлебывающийся и натянутый как струна.
А потом они услышали ЭТОТ ЗВУК.
На что он был похож?
Словно что-то треснуло… Кокон или скорлупа… А потом заскребло по бетону когтями, пытаясь выбраться, вырваться…
Хрр-р-ррррр!
Пепеляев поднялся со стула. Он снова, как и в прошлый раз, подошел к стеклу, хотя не мог видеть, что оттуда за ним наблюдают. Он двигался как-то странно, что-то было неестественное во всех его жестах, движениях. Начал ощупывать стекло, точно слепой. Губы его двигались, но не было слышно…
– Звук! Громкость!
Динамики врубили на полную мощность и…
Голос, который они услышали, был совершенно незнакомый. Мужской, но совершенно другой и по тембру, и по манере. И еще что-то с этим голосом было не так, настолько не так, что…
– НАЙДЕТ… ВСЕ РАВНО НАЙДЕТ… БУДЕТ ИСКАТЬ СРЕДИ ВАС… НАЙДЕТ МНЕ ЕГО… ЖИВОГО НАЙДЕТ… УБЬЕТ…
– Скоро совсем стемнеет.
Августа – средняя сестра-Парка произнесла это тихо, с такой тоской, что у Руфины дрогнуло сердце. Руфина вернулась домой на Малую Бронную только вечером, и все мысли ее были о сестрах – о них.
– Как она?
– Беспокойна. Места себе не находит.
– А как ты? – Руфина внимательно посмотрела на сестру. Вечер… Воздух точно наэлектризован, тяжесть разлита как ртуть. Тяжесть…
– Я в порядке.
– Давай поднимемся к ней вместе, – Руфина направилась к лестнице на второй этаж.
– Вера, горничная, здесь, если понадобится. Я оставила ее ночевать, – сообщила Августа.
– А вот это напрасно.
– Она не отлучалась из дома весь день, я велела ей разбирать гардеробную. Сейчас она спит.
– Все равно напрасно, сегодня ей тут нечего было делать, – Руфина прислушалась. Как тихо в доме. Только стук собственного сердца… Скоро стемнеет, скоро совсем стемнеет… Отчего ей так не хочется, чтобы пришла эта ночь?
– Что с тобой, сестра? – спросила Августа.
– Думаю о том, что случилось. И о том, чем это грозит.
– Это уже ничем не грозит, не переживай, не тревожься, – Августа остановилась на верхней ступени лестницы. – Но мы так и не поговорили с тобой…
– О чем? Ты же не захотела ничего слушать.
– О том, что видела Ника.
Руфина посмотрела на сестру. Ах, об этом… Да, об этом они тоже не поговорили.
– Она очень беспокойна. Это до сих пор не проходит, на прежние ее припадки что-то не похоже, – Августа взялась за ручку двери. Она медлила, словно ей было трудно перешагнуть порог спальни сестры Ники. – Она вся дрожит. Тот сеанс с той крашеной бабой… Я все думаю о нем. Как ее звали? Лариса? Что-то там было… понимаешь, что-то было, иначе почему Ника…
– Ты веришь, что она ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ЧТО-ТО ВИДЕЛА ТАМ?
У Руфины, когда она задала этот вопрос, был странный тон.
Вместо ответа Августа решительно распахнула дверь спальни сестры. В комнате – тяжелый запах, хотя окно было распахнуто настежь. В комнату мутным потоком вползали сумерки, клубились над кроватью, делая свет ночника – единственного источника света – совсем тусклым, мертвым.
Ника сидела в кровати, опершись на подушки. Она ритмично покачивалась – взад, вперед, иногда поднимала руки и трогала свою шею – как будто механически, в полусне.
– Не спишь? Зачем окно открыла? – Августа старалась говорить как ни в чем не бывало.
– Темно…
– Что?
– Там темно… пусть и здесь будет темно, – Ника повернула голову. Темные пряди обрамляли ее лицо, которое за эти дни приобрело землистый оттенок.
Внезапно она сделала резкий жест и сбросила ночник на пол. Лампочка погасла, фарфоровый абажур, память о матери, разлетелся на куски.
– Ты что делаешь? – воскликнула Руфина.
– Уходите отсюда, – в темноте голос Ники словно изменился, стал грубее, злее.
– Но мы…
– Уходите, пошли вон!
– Так больше продолжаться не может, – сказала Августа сестре уже внизу. – Не знаю, может, показать ее врачам? Сеансы сорваны, мы никого не принимаем…
– Поговорим об этом завтра. Поздно уже, пойдем спать.
Но уснуть в эту ночь им так и не удалось.
ВОПЛЬ! Он потряс дом на Малой Бронной с первого этажа до чердака. Как и тогда, много лет назад… Только на этот раз кричала не мать – Саломея, кричала Ника – там, в своей спальне, в темноте, за закрытой наглухо дверью.
Сестры выбежали в холл, Руфина в спешке надела шелковый халат наизнанку. Горничная – в одной ночной рубашке, перепуганная и оглушенная – потянулась было к выключателю…
– Не зажигай света, дура! Не смей! – рявкнула на нее Августа.
Они слышали этот вопль, что все не утихал там, наверху. Как и тогда, много лет назад, когда они еще были детьми, и потом позже… Мучительный крик боли и еще какие-то звуки, которые невыносимо слышать в доме в глухой ночной час… ЕСЛИ ЗАЖЕЧЬ СВЕТ, БУДЕТ ЕЩЕ ХУЖЕ… БУДЕТ БЕДА… НЕПОПРАВИМАЯ БЕДА…
– Я сказала – руки прочь от выключателя! – Августа наотмашь ударила всхлипывающую от ужаса горничную по лицу. – Я что тебе сказала, дрянь?!
– Ты куда? – Руфина вцепилась в голую руку сестры.
Ознакомительная версия.
