– Я к сестре, – говорит женщина. – Но каждый раз, когда я лечу самолетом, случается гроза.
Пальцы так стиснули подлокотники, что побелели костяшки. Женщине около сорока, некрасивое, квадратное лицо, очки для чтения висят на черном эластичном шнурке. И нервная, робкая улыбка.
Самолет поднимается, ныряет, выправляется.
– Эти самолеты тестируются на всевозможные опасные ситуации, – говорит Воорт, чтобы успокоить ее, хотя сам, учитывая события последней недели, не в силах отделаться от мысли: но не на случай бомбы в грузовом отсеке и не на случай фальшивых механиков, которые могут покрутить настройки приборов.
Женщина продолжает говорить, и Воорт узнает, что эту поездку в Чикаго она подарила сама себе на день рождения. Сестра работает няней в «Петле», у нее трое детей. Ее мужа, вице-президента отделения «Ай-би-эм» в Уэстчестере, обхаживает элитная манхэттенская фирма «охотников за головами», предлагающая работу в Чикаго.
– А как фирма называется? – спрашивает с проснувшимся интересом Воорт, надеясь, что совпадение может оказаться полезным.
К сожалению, выясняется, что эту фирму он уже проверял и Мичум там не работал.
– А какие есть еще элитные фирмы в этой области? – спрашивает он.
– О, я не интересуюсь. С четырьмя детьми я занята полный рабочий день.
Колеса касаются земли, и пассажиры начинают хлопать, благодаря за жизнь и безопасность. За то, что стальная машина весом четыреста тысяч фунтов перевезла их по небу без неприятностей и разочарований.
У Воорта с собой только взятый в салон небольшой кожаный чемодан, поэтому он берет пиджак и куртку и направляется к стоянке такси. В авиабилете числятся еще три города, которые нужно посетить за несколько дней, поэтому приходится торопиться. Но в тот момент, когда он выходит из аэровокзала, перед ним словно разверзается бездна.
– Мне надо в Скоки. – Его догоняет все та же женщина, неся чемодан гораздо меньший, чем можно было бы вообразить. Скоки – северный пригород, смежный с Эванстоном, куда направляется Воорт; факт, о котором он ей не упоминал. Женщина улыбается ему, как лучшему другу, ведь они болтали минут пятнадцать. – Если вам в ту же сторону, можем взять такси на двоих, – говорит она, заглядывая ему в глаза.
Интересно, как произошел «несчастный случай» Чака Фарбера, думает Воорт по пути к стоянке. Какой-нибудь дружелюбный незнакомец попросил разрешения зайти в дом, чтобы выпить стакан воды? А «сердечный приступ» у Лестера Леви начался, когда какой-то неприметный человек, вооруженный зонтом с острым наконечником, подобрался поближе в вестибюле здания, где тот работал?
«Я становлюсь параноиком».
– На самом деле мне в другую сторону, – лжет Воорт. – И я не тороплюсь. Берите это такси. Я возьму следующее.
«Назвал ли Мичум мое имя?»
Женщина благодарит, подает розовый чемоданчик шоферу, салится в машину и машет Воорту рукой. Она не смотрит на номер следующего в ряду такси.
Но Воорт запоминает номер машины, на которой она уехала.
«Если следишь за человеком в аэропорту, – вспоминает он давний совет пожилого детектива, – и тебе кажется, что он об этом подозревает, возьми такси раньше его, вели водителю отъехать в сторону, не выезжая из аэропорта, и подожди, пока твой человек проедет мимо».
Раздается грохот, сигналят автомобильные гудки. В тридцати ярдах позади, на изгибе подъездной дороги к аэровокзалу, – безобидная «жестянка»: столкнулись «рейнджровер» и прокатный пассажирский микроавтобус.
Такси той женщины он больше не видит, а в девять утра движение на автостраде имени Джона Ф. Кеннеди, по которой машина едет к озеру, небольшое. Накануне вечером Воорт позвонил в Эванстон, и миссис Лила Фарбер, как по-прежнему предпочитает называть себя вдова, сказала, что будет ждать его дома.
– Я – хозяйка, поэтому хожу на работу, когда хочу, но не понимаю, зачем нам с вами встречаться, – сказала она. – Какое отношение несчастный случай с Чаком имеет к чему-то там в Нью-Йорке?
– Вы не возражаете, если я все объясню на месте?
В Эванстоне такси едет на север по Шеридан-роуд – четырехполосный, обсаженный дубами проспект пересекает кампус Северо-Западного университета. В занятиях сейчас перерыв, судя по количеству студентов, гуляющих или едущих на велосипедах по островкам разноцветных листьев.
Следуя указателям, шофер на северной границе кампуса сворачивает налево на Линкольн-стрит и проезжает два квартала на запад, в район богатого вида частных домов в тюдоровском стиле, напоминающих Воорту нью-йоркские Ривердейл или Уэстчестер. Ухоженные участки. Дубы такие большие, что, наверное, помнят еще президента Вудро Вильсона. Совсем нет пешеходов – как в Беверли-Хиллз. Машины на подъездных дорожках поновее, и отовсюду, когда он вылезает из такси, доносится пронзительное жужжание разнообразной садовой техники: это беженцы из Центральной Америки, разъезжающие на старых грузовичках, сдувают листья с газонов или засасывают их в гигантские мешки при помощи садовых пылесосов с бензиновым приводом. Уровень децибел выше, чем на Таймс-сквер.
Миссис Фарбер открывает дверь очень быстро: по-видимому, смотрела из окна, как Воорт идет к дому. Это миловидная блондинка, на добрых двадцать лет младше, чем был ее муж, когда умер. Волосы до плеч, прическа, бывшая в моде на Манхэттене два года назад. Облегающий красный жакет на трех латунных пуговицах открывает белую блузку и намекает на хорошую фигуру. Средней длины черную юбку дополняют туфли-лодочки и галстук-бабочка. Всем своим видом она напоминает агента по торговле недвижимостью: эдакая активная, общительная, всегда готовая помочь девочка, но Воорт напоминает себе, что после смерти мужа она управляет сетью из двадцати мебельных магазинов. И что межличностные сигналы в разных городах различаются. За пределами Нью-Йорка люди не считают таким уж обязательным с места в карьер демонстрировать жесткость.
– Я оставила Табиту дома, как вы просили, – говорит она, проверив удостоверение Воорта и сравнив сделанную в управлении фотографию с фотографией на нью-йоркской лицензии.
– Эти снимки похожи на фотографии из уголовного дела, – шутит он.
– Вы, наверное, встали до рассвета, чтобы попасть сюда к девяти. У меня есть кофе и бублики на воде, не яичные. Моя невестка всегда говорит, что пицца и бублики в Нью-Йорке совсем другие. Она настоящий гурман.
– Бублики, – голодный Воорт улавливает аромат кофе, – это здорово.
– Позвать Табиту вниз?
– Давайте сначала поговорим.
На кухне она снимает пленку, прикрывающую китайское блюдо с половинками бубликов на кедровом столе в уголке для завтрака. Еще на столе пластиковая ванночка мягкого сыра, нарезанная ломтиками копченая лососина и тарелочка с маринованными корнишонами.
– Я всю ночь не спала, все гадала, что вам нужно. Скажите, мистер Воорт, почему вы здесь?
– Потому что надеюсь, что вы сможете мне помочь.
Наливая себе кофе и стараясь разрядить обстановку, насколько возможно при таких обстоятельствах, Воорт начинает говорить. Не упоминая о своей дружбе с Мичумом, он рассказывает о списке и гибели человека, который его составил.
– Какая-то невероятная история, – говорит миссис Фарбер.
– Знаю. Но когда произошел пожар, мы решили посетить места, где погибли другие люди, и проверить, что и как.
– Просто не знаю, что сказать.
– Имя вашего мужа было в списке. Но пока у нас нет ни малейшего представления о том, что этот список означает.
– Можете повторить имена?
Воорт повторяет.
– Никогда о них не слышала. – Миссис Фарбер качает головой. Говорит она искренне, но Воорт замечает, что ее дыхание становится глубже, а цвет лица – ярче. – Вы хотите, чтобы я поверила, будто гибель Чака не была несчастным случаем?
– Это возможно. Простите, что разбередил старую рану. Именно поэтому я и не хотел объяснять по телефону.
– Но после того как он упал, здесь все говорили… патологоанатом… полиция… то, как он ударился головой… – Она ненадолго замолкает. Потом спрашивает: – Убийство?
– Насколько я понимаю, официально считается, что он споткнулся об игрушку, – говорит Воорт.
– Дочь всегда утверждала, что в то утро убрала игрушки. И с тех пор ее как подменили. Она перестала встречаться с друзьями. У нее ухудшились оценки. Я водила ее к врачу. Он сказал, что Та-бита чувствует себя виноватой. Она наказывает себя. Считает, что все ее обвиняют.
– Это так?
– Вы бы слышали, какие гадости кричали ребята в школе. А теперь получается, что, возможно, она говорила правду.
Губы миссис Фарбер сжались в жесткую линию, превратились в губы старухи, съежившейся от накопленного опыта. Она не знает, что и думать. Сказанное Воортом слишком трудно осознать. Слово «убийство» для большинства людей связано с телевидением. Такого не случается ни с ними, ни с их знакомыми. Чашка в ее руке дрожит, и, когда Лила ставит ее на блюдце, раздается звон и жидкость выплескивается. Воорт понимает, с каким отвратительным выбором она столкнулась. Действительно ли ее дочь невольно стала причиной гибели мужа? Или же его убил кто-то чужой?
