На благородном лице с римским профилем выделялись глубоко посаженные темные глаза, в которых светилось дружелюбие. Аккуратные небольшие руки, длинные, седеющие на висках волосы разделены слева консервативным пробором.
Рот с чувственными полными губами, нисколько, как ни странно, не придавал ему женственности. Позади, на стене висела фотография плотной матроны и девяти детишек – его семья.
Пока Фелтон усаживался в кресле поудобнее, Виазелли не отрывался от шахмат.
Напрасно Фелтон, пристально изучая лицо и руки Виазелли, искал следы прошедших лет – их не было: ни морщин на лице, ни дрожи в руках… Время, казалось, не трогало этого человека.
– Как бы ты пошел в этом положении, Норман? – спросил Виазелли. Голос – твердый, с безукоризненным оксфордским акцентом.
– Я не играю в шахматы, Кармине.
– Я тебе все объясню. Меня атакуют ферзь и ладья черных. Но я могу уничтожить и ладью, и ферзя.
Виазелли умолк.
Фелтон положил ногу на ногу и вгляделся в расположение фигур на доске, которое, впрочем, ни о чем ему не говорило, Фелтон понимал, что Виазелли ждет от него комментария. Не дождется.
– Норман, почему бы мне не уничтожить атакующие фигуры?
– Если бы я играл в шахматы. Кармине, я бы тебе подсказал…
– Если бы ты умел играть, ты был бы хорошим противником.
– Я играю в другие игры.
– Жизнь не ограничивает нас в выборе наших устремлении…
– Жизнь такова, какой я ее создаю для себя.
– Тебе бы следовало родиться итальянцем.
– А тебе – евреем.
– Ну, это почти то же самое, – Виазелли улыбнулся. – Чего я никогда не мог понять, так это твоего пристрастия к южанам.
– Какого пристрастия?
– А твой техасец, этот Джимми?
– Он работает на меня.
– Ой ли? Мне казалось, что это выглядит несколько по-другому.
– Видимость обманчива.
– Видимость – это реальность.
– У меня твой шурин… – Фелтону надоела философия.
– Тони?
– Да.
– А, мы снова возвращаемся к проблеме ферзя и ладьи черных. Уничтожать их?
– Да, но не тогда, когда находишься в меньшинстве.
– Это как же?
– А вот так, как, например, сейчас: ты один, а я и Джимми – мы вдвоем.
– Не забывай, что там, за дверью, полно моих людей.
– Для Джимми это не проблема.
– Не думаю. Но, независимо от этого, ты не ладья и не черный ферзь. Ты – белый ферзь, моя самая мощная фигура. Если бы мне пришлось обороняться, а ты решил бы переметнуться к черным и стать их ферзем, то я попал бы в безвыходное положение.
– Меня самого обложили.
Виазелли поднял глаза от доски и улыбнулся.
Фелтон положил ладонь на стол.
– Что ты думаешь? От кого мы отбиваемся?
– Я рад, что ты сказал «мы», Норман, – Виазелли тихонько похлопал в ладоши. – Но ответить на твой вопрос не могу. Где-то через две недели сюда прибывает комиссия Сената, и я сперва подумал, что это они что-то замышляют. Но ведь за нами следят уже пять лет. Что, Сенат так долго готовился нанести удар? Нет, не думаю. Да и следят за нами как-то странно. Когда этим занимается ФБР или налоговая служба, дела передаются в суд. Но вот уже почти пять лет вокруг нас кто-то вертится, а дальше этого дело не идет.
– Ты сказал что-то о сенатском расследовании?
– Да. Сенат начал с Запада и сейчас подбирается к нам. Уж больно много любопытных стали совать нос в наши дела.
– Вот почему моим ребятам прибавилось работенки?
– Да. Но странно и еще кое-что. Ты говорил, что и тебя начали беспокоить.
Фелтон кивнул:
– Может, это твои макаронники затеяли семейную свару?
Краска бросилась Виазелли в лицо, но он не подал вида, что оскорблен.
– Нет, – ответил он, – это кто-то со стороны. Кто это или что – не знаю. А ты?
– Думаю, через пару дней буду знать.
– Хорошо. Я тоже должен знать. Что касается Тони, можешь вернуть его.
– Посмотрим.
Кармине замолчал. Его молчание иногда было весомее слов. Фелтон понимал, что продолжать беседу опасно. Все, что нужно было Виазелли сейчас, это – толкнуть Фелтона на первый ход, и тогда ему конец. И совершенно ничего не значили для Виазелли размышления Фелтона о том, насколько Кармине ему обязан и насколько Фелтон ему необходим.
Точно так все было и двадцать лет назад. Только тогда у Виазелли еще не было резиденции в отеле «Ройал Плаза».
Разговор происходил в комнатушке позади бакалейной лавочки, кормившей семью Виазелли. Тогда у Кармине еще не было вырезанных из слоновой кости шахматных фигур – он сидел, склонившись к перевернутому деревянному ящику, на котором были грубо намалеваны черные и белые квадраты. Когда вошел Фелтон, Виазелли с задумчивым видом передвигал дешевые деревянные фигуры.
В комнате хозяйничали стаи жизнерадостных летних мух. Виазелли поднял глаза на Фелтона.
– Садись, – предложил он, – я хочу поговорить с тобой о деньгах.
Фелтон остался стоять.
– Что ты, второразрядный букмекер, знаешь о деньгах?
Виазелли двинул вперед пешку.
– Я знаю, что идет война. Знаю, что с этого можно много чего поиметь. И знаю, что ты имеешь мало.
– Мне хватает.
– Две тысячи за убийство по контракту? И этого достаточно для башковитого еврейского мальчика?
– Это больше, чем зарабатывают некоторые тупые макаронники.
Виазелли пошел слоном по диагонали.
– Сегодня – да. А завтра?
– Все равно Альфонсо не даст тебе заработать больше. Родная кровь или нет, но он тебе не доверяет, как я слышал.
– А если Альфонсо умрет?
– Его место займет Джакомо.
– Если Джакомо умрет?
– Луи.
– А если умрет Луи?
Фелтон пожал плечами:
– Чтобы их всех убить, на них нужно наслать чуму.
– Если умрет и Луи?
Виазелли напал конем на слона, которого только что выдвинул вперед.
Фелтон опять пожал плечами.
– Ты для чего меня позвал, чтобы поболтать?
– А если умрет и Луи? – повторил Виазелли.
– Придет кто-нибудь еще.
– Кто?
– У кого хватит ума.
– Флагерти. Займет ли Флагерти их место?
– Нет, он не потянет.
– А я?
– Ты в принципе потянешь. Но это вовсе не означает, что раз твоя фамилия заканчивается на "и", то тебе дадут прибрать к рукам все дело.
Виазелли пошел другим конем.
– Получается хороший дебют. Какой же ты еврей, если все время пашешь на дядю, а не на себя?
– Хочешь, чтобы я стал работать на тебя?
Виазелли пошел ферзем. Еще один ход, и мат. Потом, словно читая стихи:
– Так. Убьешь Альфонсо. Убьешь Джакомо. Убьешь Луи. Потом…
– Что потом?
– Сможет ли кто-то потом убрать тебя?
– Да, ты.
– Но как? Кроме тебя ни одного «стрелка» не останется, по крайней мере, имеющего в голове серое вещество. Весь синдикат будет полностью дезорганизован.
– Тогда почему бы мне не шлепнуть и тебя и взять все в свои руки?
– Не выйдет. Ты же не дурак и понимаешь, что за тобой будут охотиться и те, и другие, и тебя прикончит первый встречный мафиози. Особенно если учесть, что они никому, кроме итальянцев, не верят. Ты же для них чужак, и поэтому будешь представлять смертельную опасность.
– А ты?
– Я для них все-таки свой, рано или поздно им придется смириться. К тому же если дела пойдут на лад…
Виазелли взглянул Фелтону прямо в глаза.
– Подумай, что тебя ждет в будущем? В конце концов макаронники станут сводить счеты, а шлепнут тебя. За что? За пару штук. Разве это достойный конец для еврея?
– Какая разница? Смерть есть смерть.
– Но ты можешь жить, причем жить долго, и будешь как сыр в масле кататься.
– А ты меня не продашь?
– Ты будешь моим ферзем, самой сильной фигурой. Кто же продает своего ферзя?
– Ну, а твои «гориллы»?
– У меня их нет и не будет.
– А как же те, которые достанутся тебе в наследство?
– Отошлю их подальше, в Чикаго, Сан-Франциско, Новый Орлеан… Ты будешь моим генералом. А я буду заниматься основным делом, приносящим доходы. Я много думал и понял, что дело станет выгодным только в одном случае: нужно оставить тех, кто приносит деньги, а от тех, кто приносят неприятности, избавиться. Ни один из моих людей не будет носить оружия! Оружие и все такое – по твоей части. Я буду платить тебе не за каждое отдельное задание, а твердую зарплату. Плюс проценты от общей прибыли. Покончишь с Альфонсо, Джакомо и Луи – для начала получишь миллион долларов.
– Ты знаешь, я жалею, что не умею играть в шахматы…
– Ты мог бы стать гроссмейстером! – ответил Виазелли.
Но на шахматы у Фелтона времени никогда не было. Нужно было подыскивать себе надежных подручных. В Ист-Сайде он вышел на Мошера – парнишку, готового целые дни проводить в тире, где он часами сажал в мишени пулю за пулей; Анджело Скотиччио Фелтон встретил в каком-то баре, где тот обдумывал, как бы выставить кого-нибудь на сотню долларов. Тимоти О'Хара нашелся в доках, где он промышлял мелкими кражами с армейских складов. Джимми Робертс до встречи с Фелтоном был техасским ковбоем с широкой улыбкой и пистолетом, охотником за удачей.
