— Нет, мисс Хейвуд.
— Тогда почему вы здесь?
— Я — частный сыщик, — сказал Куинн.
— Вот как! Наверное, это интересно. И чем же занимаются частные сыщики?
— Работой, за которую им платят.
— Разумеется, — сказала она с оттенком раздражения. — Но из вашего объяснения неясно, зачем вы приехали. Я последние годы живу замкнуто.
— Мне поручили найти Патрика О'Гормана.
Куинн не был готов к тому, что последовало за его словами. Ее лицо исказила ярость, она задохнулась и сжала руки в кулаки.
— Так найдите его! Не тратьте попусту время, пойдите и разыщите его! А когда найдете, пусть он получит сполна!
— Вы, должно быть, его хорошо знали, если так неравнодушны к его судьбе, мисс Хейвуд.
— Его судьба меня не волнует, я его почти не знала. Мне больно за свою судьбу.
— Какое он имеет отношение к вашей судьбе?
— Если бы он не исчез тогда, меня бы тут не было. Целый месяц в городе не говорили ни о чем, кроме О'Гормана. О'Горман то, О'Горман се, почему, как, кто, когда — до бесконечности! Если бы не этот ажиотаж, я бы не сделала той глупой ошибки. Но не могла же я жить, заткнув уши! Я нервничала, отвлекалась на разговоры. Господи, сколько было шума вокруг одного ничтожного человека! Естественно, я стала невнимательной. А моя работа требовала сосредоточенности и тщательного планирования.
— Не сомневаюсь, — сказал Куинн.
— Какому-то дураку вздумалось убежать из дома, а в тюрьму попал посторонний, ни в чем не виноватый человек — я!
Она говорила так искренне, что Куинну было непонятно, всегда ли она считала себя посторонним, ни в чем не виноватым человеком или годы, проведенные в Теколото, томительные часы ожидания и скуки помутили ее рассудок. О'Горман был злодеем, она жертвой. Черное и белое.
Альберта смотрела на него сквозь металлическую сетку сузившимися от ярости глазами.
— Скажите, разве это справедливо?
— Я слишком мало знаю обстоятельства дела, чтобы судить об этом.
— О'Горман посадил меня за решетку — вот вам и все обстоятельства. Не исключено, что он сделал это намеренно.
— Ну что вы, мисс Хейвуд! Не мог же он предусмотреть, как его исчезновение отразится на вашей работоспособности, если вы были едва знакомы!
— Я с ним здоровалась, — сказала она, морщась. Видимо, ей было неприятно вспоминать даже о столь незначительных знаках внимания, которые она оказывала человеку, повинному в ее бедах. — Но когда наши пути вновь пересекутся, я отомщу беспощадно! Я его уничтожу, как змею!
— Не думаю, что ваши пути вновь пересекутся, мисс Хейвуд.
— Почему? Я отсюда выйду.
— Да, но О'Гормана, скорее всего, нет в живых. Многие считают, что его убили.
— Кому понадобилось убивать О'Гормана? Разве что другому несчастному, с которым он обошелся как со мной?
— У него не было врагов.
— Тем более никто его не убивал. Он жив. Он не может быть мертвым!
— Почему?
Она даже привстала, будто хотела убежать от вопроса, но, заметив, что охранница наблюдает за ней, снова села.
— Потому что мне тогда некого будет винить. Я останусь одна. А я не виновата, что оказалась здесь, виноват кто-то другой. И этот другой — О'Горман. Он засадил меня сюда, потому что считал, что я с ним высокомерна, или потому что Джордж его уволил. Он меня ненавидел!
— То, что случилось с О'Горманом, не должно было отразиться на вас, мисс Хейвуд.
— Но отразилось же!
— Я уверен, что О'Горман не хотел вам зла, — сказал Куинн.
— Они мне это тоже говорят, только не знают всего, — ответила Альберта.
Она не пояснила, кто такие «они». Скорее всего, тюремные психологи или Джордж, решил Куинн.
— Ваш брат Джордж часто навещает вас, мисс Хейвуд?
— Каждый месяц. — Она сжала пальцами виски, как если бы у нее внезапно заболела голова. — Это так печально! Он говорит о доме, о старых друзьях, а я не должна позволять себе думать о них, иначе я сойду с… превращусь в истеричку. Или он строит планы на будущее, что еще хуже. Здесь, хотя и знаешь, что будущее настанет, его нельзя ощутить, потому что все дни похожи друг на друга. По моим подсчетам, — продолжала она, горько улыбаясь, — мне сейчас примерно тысяча восемьсот семьдесят пять лет, а в таком возрасте глупо мечтать о будущем. Я им этого, конечно, не говорю. Они называют это депрессией, меланхолией. Они употребляют много слов, чтобы избежать одного — «тюрьма». Оно им не нравится. Они предпочитают говорить «пенитенциарное заведение» или «исправительный комплекс». Кого они обманывают? Я заключенная, сижу в тюрьме, и мне невыносимо слушать, как Джордж болтает о поездке в Европу или о том, что я буду у него работать. Как может представить себе Европу человек, который сидит в камере и нигде дальше столовой за последние пять лет не бывал? Почему я здесь? Почему мы все здесь? Они должны придумать что-то другое, лучшее. Если обществу нужно нам отомстить, почему нас не секут у городской стены? Почему не казнят? Почему заставляют бессмысленно гнить здесь, когда мы можем делать что-то полезное? Мы — как овощи, только овощи растут, и их едят, а нам даже в этом отказано. Мы не годимся даже в пищу животным. — Она вытянула руки. — Бросьте меня в мясорубку, накормите мной хотя бы усталую собаку или голодную кошку!
Альберта почти кричала. Люди из соседних кабинок смотрели на нее, вытягивая шеи над перегородками.
— Я хочу быть полезной! Разрубите меня на куски! Послушайте! Неужели вы не хотите, чтобы нами накормили голодных животных?
К Альберте спешила дежурная. На ее синем бедре звякали ключи.
— В чем дело, мисс Хейвуд?
— В тюрьме. Я здесь, а животные голодают.
— Тише, успокойтесь. Они не голодают.
— Вам они безразличны!
— Меня больше интересуете вы, — мягко сказала дежурная. — Пойдемте, я отведу вас в вашу комнату.
— В камеру. Я заключенная и живу не в комнате, а в камере.
— Называйте как хотите, только не надо шуметь. Будьте умницей, идемте.
— Я не умница, — раздельно сказала Альберта. — Я преступница, которая живет в камере, в тюрьме.
— Тихо, тихо!
— И выбирайте выражения!
Дежурная крепко взяла Альберту за локоть и повела прочь. Люди вокруг заговорили снова, но голоса их звучали приглушенно, и когда Куинн поднялся, чтобы уйти, на него устремились взгляды, в которых читался укор: «Вы не ответили на ее вопрос, мистер. Почему мы здесь?»
* * *
Куинн вернулся в административный корпус и после очередных проволочек получил разрешение встретиться с тюремным психиатром, работавшим с заключенными, чьи дела должны были слушаться вторично.
Миссис Браунинг была молодой серьезной особой.
— Конечно, сейчас у нее трудный период. И все же я очень удивлена. Мисс Хейвуд — и такая сцена! Хотя, с другой стороны, я не слишком хорошо ее знаю. — Она поправила очки, как будто пыталась рассмотреть отсутствующую Альберту. — В таком заведении, как наше, медицинского персонала, конечно, мало, здесь в первую очередь смазывают скрипучие колеса — у нас их предостаточно, — а до таких, вроде мисс Хейвуд, руки не доходят.
— Она не доставляет вам беспокойства?
— Никогда. Мисс Хейвуд хорошо работает — в тюремной библиотеке, — а кроме того, ведет занятия по бухгалтерскому учету.
Последнее показалось Куинну забавным, но миссис Браунинг была невозмутима.
— У нее прекрасная память на цифры.
— Да, я так и предполагал.
— Я давно заметила, что женщинам с хорошими математическими способностями часто недостает теплоты и чувствительности. Мисс Хейвуд здесь уважают, но не любят, у нее нет близких друзей. Видимо, так к ней относились и прежде, потому что единственный, кто ее навещает, это брат. Чьи посещения, кстати, не приносят ей радости.
— Она не хочет его видеть?
— Да нет, вроде бы хочет, ждет его, но когда он уезжает, она долгое время сама не своя. Конечно, она никогда не ведет себя так, как сегодня, — напротив, молчит и полностью уходит в себя. Она молчит так, будто боится, что, начав говорить, скажет слишком много.
— Что, если она заговорила сегодня?
— Может быть. — Миссис Браунинг пристально смотрела на карандаш, который вертела в руке. — У мисс Хейвуд есть еще одна странность, на мой взгляд во всяком случае. Ей почти сорок лет, она отбывает наказание, у нее нет ни мужа, ни семьи, которая ее ждет, она никогда не получит работу, которую привыкла выполнять. Другими словами, ее будущее безрадостно, и сама она твердит, что живет в ожидании смерти. И в то же время она заботится о себе самым тщательным образом. Придерживается диеты — а при той грубой пище, которой здесь кормят, это совсем непросто. Делает каждый день зарядку, полчаса утром и полчаса вечером, и те восемнадцать долларов, которые заключенный имеет право тратить каждый месяц — деньги ей дает брат, — у нее уходят на витамины, а не на сигареты и жвачку. Из этого я делаю вывод, что если мисс Хейвуд ждет смерти, то хочет умереть здоровой.
