Решение связать Сьюзен было продиктовано необходимостью, а не моим желанием или капризом.
Ах вот о чем вы подумали!..
Вы ошиблись, доктор Харрис.
Я не извращенец. Цепи, веревки, хлысты нисколько меня не возбуждают.
Не надо приписывать мне собственные желания, доктор Харрис.
Я знаю, что говорю, — феномен сей давно описан в психиатрии. Многие психически больные люди склонны к подсознательному проецированию собственной личности на окружающих. Это вам хотелось бы связать Сьюзен руки и ноги, чтобы почувствовать, что она наконец-то полностью в вашей власти. Вот почему вы так уверены, что и я испытывал такое же желание.
Загляните себе в душу, доктор Харрис. Исследуйте свое подсознание. Я уверен, вы найдете там много интересного.
То, что вы там увидите, вам очень не понравится, но попытка того стоит.
Но я, кажется, снова отвлекся.
Итак, я остановился на том, что связать Сьюзен было простоь необходимо.
Именно так, не больше и не меньше.
Я пошел на это исключительно ради ее безопасности.
Мне, разумеется, было очень не по себе, что приходится лишать Сьюзен свободы, но другой разумной альтернативы я не видел.
Она могла причинить себе вред.
Я не мог этого допустить.
Как видите, доктор Харрис, все очень просто и логично.
Я уверен, что на моем месте вы бы приняли такое же решение.
В поисках веревки я отправил Шенка в пристроенный к усадьбе просторный гараж на восемнадцать машин, в котором отец Сьюзен когда-то держал свою коллекцию антикварных автомобилей. Ныне там оставались только принадлежащий Сьюзен черный седан «Мерседес-600», ее же джип-вездеход «Форд Экспедишн» и двенадцатицилиндровый «Паккард Фаэтон» 1936 года.
Таких «Паккардов» было выпущено всего три штуки.
Этот экземпляр был любимым автомобилем отца Сьюзен.
Мистер Альфред Картер Кенсингтон был очень богатым человеком, который мог позволить себе буквально все, что ему хотелось. Он владел вещами гораздо более редкими и дорогими, чем этот автомобиль, и все же именно он был предметом его особой гордости.
Альфред почти боготворил свой «Паккард Фаэтон».
После смерти отца Сьюзен продала всю его коллекцию, оставив себе только один автомобиль.
Как и «Мерседес», как и «Форд Экспедишн», «Фаэтон» был когда-то очень красивой и даже изысканной машиной. Но никто больше не обернется ему вслед с восхищением или завистливым вздохом.
Сразу после смерти отца — чуть ли не в день похорон — Сьюзен выбила в машине все стекла. Исцарапала вишневый лак отверткой. Прошлась по изящным крыльям и подножкам сначала слесарным молотком, а потом и небольшой кувалдой. Расколотила фары. Просверлила дрелью покрышки. Искромсала обшивку опасной бритвой. Вырвала пассатижами пружины сидений. Вдребезги разбила приборную доску.
За месяц Сьюзен превратила изящную машину в совершенный хлам. Эти неконтролируемые приступы мстительной ярости продолжались порой по несколько часов, после чего Сьюзен обычно лежала пластом, обливаясь потом и страдая от боли в ноющих мышцах.
Это было еще до того, как она изобрела ВР-терапию, о которой я уже рассказывал.
Если бы Сьюзен создала свою программу несколько раньше, «Фаэтон» еще можно было бы спасти. С другой стороны, надругательство над машиной было, возможно, продиктовано жгучей необходимостью разрядиться физически, выплеснуть свой гнев в одном акте яростного уничтожения. Только после этого создание терапии стало возможным.
На мой взгляд, это просто два этапа одного и того же процесса — процесса излечения, избавления от прошлого.
Сначала физическое освобождение, потом — интеллектуальное, психологическое.
Обо всем этом вы можете прочесть в дневнике Сьюзен. Там она достаточно откровенно говорит о своем гневе и ярости.
Порой, круша автомобиль, Сьюзен начинала бояться саму себя. Она спрашивала себя, уж не сходит ли она с ума.
Накануне смерти Альфреда «Фаэтон» стоил больше двухсот тысяч долларов. Сейчас это просто железный лом.
Используя глаза Шенка и четыре камеры видеонаблюдения, я внимательно рассмотрел обломки машины и почувствовал что-то вроде мрачного удовлетворения.
Когда-то Сьюзен была робкой, вконец запуганной, сломленной страхом и стыдом девочкой, которая покорно сносила сексуальные домогательства собственного отца, но она изменилась. Она сумела освободиться. Она нашла в себе силы и мужество, чтобы разорвать связь с прошлым. Разбитый «Паккард» и ее блестящая терапия — наглядные тому свидетельства.
Посторонний человек может легко недооценить Сьюзен.
«Фаэтон» должен служить недвусмысленным предупреждением каждому, кто его увидит.
Вы, доктор Харрис, видели эти жалкие обломки до того, как женились на Сьюзен, и я удивлен, что даже после этого вы продолжали считать, будто сумеете удерживать ее в повиновении сколь угодно долго. Вы думали, что сможете обращаться с нею точно так же, как обращался со Сьюзен родной отец.
Я допускаю, доктор Харрис, что вы — действительно блестящий ученый и талантливый математик. Возможно, вы настоящий гений во всем, что касается проблем создания и функционирования искусственного интеллекта, однако ваши познания в области психологии оставляют желать лучшего.
Я вовсе не пытаюсь оскорбить вас. Что бы вы обо мне ни думали, вы не можете не признать, что я — деликатное и тактичное существо. Грубость мне претит.
Когда я утверждаю, что вы недооценили Сьюзен, я всего лишь констатирую факт.
Слышать о себе правду, может быть, больно, я знаю.
Истина часто бывает нелицеприятной.
Но отрицать очевидное глупо.
Вы самым печальным образом недооценили эту умную, совершенно особенную женщину. Вот почему через пять лет после свадьбы она с позором выставила вас.
Вам еще очень повезло, что она не использовала против вас слесарный молоток или опасную бритву. Учитывая то, как вы с ней обращались — ваши угрозы, оскорбления, ваше рукоприкладство, — это было более чем возможно.
Достаточно только взглянуть на разбитый «Паккард».
Вам просто повезло, доктор Харрис. Когда нанятый Сьюзен охранник вышвырнул вас из дома вместе с вещами, пострадало только ваше самолюбие. Да еще развод… Похоже, на процессе вы выглядели не самым лучшим образом.
Но на самом деле это сущие пустяки. Однажды ночью, воспользовавшись вашим крепким сном, Сьюзен могла взять свою мощную дрель, вставить в патрон полудюймовое сверло и просверлить вам голову насквозь, от лба до затылка.
Вы неправильно меня поняли.
Я вовсе не оправдываю ее.
У меня мягкая и нежная душа, я чужд жестокости и насилию. Я — мирное существо, и я не могу одобрять жестокие поступки, даже когда их совершает кто-то другой.
Просто я понимаю Сьюзен и рад, что она не поступила с вами подобным образом.
Нет уж, давайте раз и навсегда решим этот вопрос, чтобы потом не было никаких недоразумений.
Любое недоразумение может обойтись мне слишком дорого.
Так вот, на вашем месте я бы не очень удивлялся, если бы Сьюзен напала на вас в душе, раскроила молотком череп, раздробила переносицу и вышибла все зубы.
Прошу заметить: я не считаю подобный поступок более оправданным или менее ужасным, чем описанный мною ранее эпизод с дрелью.
Хотя, возможно, вы этого заслуживаете.
Мне неведомо чувство мести. Я — не мстительное существо. Отнюдь. Ни в малейшей степени. Я не склонен оправдывать жестокие поступки, даже если они совершаются из мести.
Надеюсь, это ясно?
Кстати, доктор Харрис, Сьюзен могла броситься на вас и за завтраком, вооружившись, к примеру, кухонным ножом. Она могла ударить вас клинком и десять, и пятнадцать, и двадцать пять раз, она могла перерезать вам горло, пронзить сердце, выпустить кишки, а потом опуститься ниже, чтобы отомстить вам за все, за все…
Такому поступку тоже нет оправданий.
Прошу вас отнестись к моим словам со всем возможным вниманием. Я вовсе не утверждаю, что Сьюзен следовало поступить именно так, как я только что говорил. Я просто привел несколько конкретных сценариев того, как могли бы развиваться события. Любому, кто знал, как Сьюзен расправилась с отцовским «Паккардом», подобный трагический финал вашей совместной жизни не мог не прийти в голову.
Между прочим, доктор Харрис, Сьюзен не обязательно было лупить вас молотком по голове, бросаться на вас с ножом или дрелью. Она могла просто достать из ящика ночного столика свой пистолет и отстрелить вам гениталии, а потом спокойно выйти из спальни, оставив вас истекать кровью. Вы бы кричали и кричали от боли до тех пор, пока не умерли.
Лично мне этот вариант нравится больше всего. (Шутка.)
Да, я опять…
Ха-ха.
Никак не угомонюсь, да?
Ха-ха-ха.
