– Выяснилось, что у нее все нормально.
– Что?
– Они еще раз сделали анализы, и первоначальный диагноз оказался ошибочным. Она не умирает. С ней все хорошо.
Ролли обалдело смотрел на меня:
– Ты это о чем?
– Я говорю тебе, что с ней все в порядке.
– Но, – сказал он медленно, словно не мог осмыслить мои слова, – врачи уверили ее, что она умирает. А теперь говорят, что ошиблись?
– Знаешь, – заметил я, – эти новости плохими не назовешь.
Ролли снова моргнул.
– Нет, разумеется. Замечательные новости. Гораздо лучше, чем сначала получить хорошие, а потом плохие.
– Наверняка.
Ролли взглянул на часы:
– Слушай, мне пора идти.
Мне тоже было пора. Мой творческий урок начинался через минуту. В последний раз я велел им написать письмо незнакомому человеку и рассказать, не важно, существует он на самом деле или нет, о том, чего никому другому они рассказать не решались.
– Иногда, – сказал я им, – куда легче поведать незнакомцу что-то очень личное. Как будто это менее рискованно – открыться перед тем, кто вас не знает.
Когда я спросил, не хочет ли кто-нибудь попробовать, к моему изумлению поднял руку Бруно, наш классный клоун.
– Бруно?
– Да, сэр. Я готов.
Бруно никогда не выступал добровольцем. Я заподозрил недоброе, но все равно был заинтригован.
– Ладно, слушаем тебя.
Он открыл свой блокнот и начал:
– Дорогой Пентхаус…
– Стоп, – остановил я. В классе уже смеялись. – Предполагалось, что ты пишешь письмо человеку, которого не знаешь.
– Я не знаю никого, кто бы жил в пентхаусе, – заявил Бруно. – И сделал то, что вы велели. Написал о том, о чем бы больше никому не сказал. Во всяком случае, не своей маме.
– Твоя мама – та дама, которая проглотила арбуз, – вякнул кто-то из класса.
– Тебе хочется, чтобы твоя мама тоже так выглядела, – парировал Бруно, – а не как фотокопия чьего-то зада.
– Что-нибудь еще? – спросил я.
– Нет, подождите, – сказал Бруно. – Дорогой Пентхаус. Хочу рассказать тебе о случае, происшедшем с моим близким другом, которого я далее буду называть мистер Джонсон.
Мальчишка по имени Райан едва не свалился со стула от смеха.
Как обычно, Джейн Скавалло сидела в конце класса, скучающе смотрела в окно, короче, вела себя так, будто все происходящее ниже ее достоинства. Возможно, сегодня она права. Джейн словно бы предпочитала быть в любом другом месте, но не здесь, и если бы я в этот момент взглянул в зеркало, то увидел бы на своем лице точно такое же выражение.
Девушка, сидевшая перед ней, Валери Свиндон, из тех, кто всегда старается угодить, подняла руку.
– Дорогой президент Линкольн! Я думаю, вы один из самых великих президентов, потому что боролись за свободу рабов и за всеобщее равноправие.
Дальше продолжалось в том же духе. Дети зевали, закатывали глаза, и я подумал, что ситуация из рук вон плоха, если ты не можешь восхититься Авраамом Линкольном и при этом не выглядеть идиоткой. Но пока она читала письмо, я вспоминал Боба Ньюхарта и телефонный разговор между смышленым парнем с Мэдисон-авеню и президентом – как он посоветовал ему расслабиться, не принимать все близко к сердцу.
Я спросил еще пару ребятишек, потом вызвал Джейн.
– Я пас, – сказала она.
После урока, проходя мимо моего стола, она оставила на нем лист бумаги.
Дорогой незнакомец!
Это письмо от кого-то кому-то, никаких имен, ведь все равно никто никого не знает. Имена ни черта не значат. Весь мир состоит из незнакомых людей. Миллионы и миллионы незнакомцев. Каждый для другого незнакомец. Иногда мы думаем, будто знаем других людей, особенно тех, кто по определению нам близок, но если мы их в самом деле знаем, то почему удивляемся дерьмовым поступкам? Например, родителей всегда поражает, на что способны их дети. Они воспитывают их с пеленок, проводят с ними каждый день, считают гребаными ангелами, и вдруг в один прекрасный день на пороге появляются копы и говорят: «Эй, родители, догадайтесь, что случилось? Ваш сынок только что проломил голову другому ребенку бейсбольной битой». Или наоборот, ты ребенок и тебе кажется, что все, блин, замечательно, но в один прекрасный день мужик, который считался твоим отцом, делает вам ручкой, желает счастливо оставаться. И ты думаешь: «Что же это такое, мать твою за ногу?» Поэтому через много лет, когда твоя мать находит вроде бы нормального парня, ты думаешь: «А когда этот день настанет?» Потому что такова жизнь. Жизнь всегда спрашивает саму себя: «Когда настанет этот день?» Ведь если он не наступает слишком долго, ты понимаешь, что он, блин, уже на носу.
С наилучшими пожеланиями, Незнакомец.
Я прочитал сочинение дважды, затем вверху страницы поставил «А» своей красной ручкой.
В обеденный перерыв я хотел заехать в магазин Памелы, чтобы повидать Синтию, и когда шел через парковку к своей машине, Лорен Уэллс как раз ставила свой автомобиль на свободное место рядом с моим. Рулила она одной рукой, другой прижимала к уху сотовый.
За последние пару дней я исхитрился не сталкиваться с ней. Не хотел разговаривать и сейчас, но она уже опускала стекло и приветственно поднимала подбородок, прося меня подождать, продолжая говорить по телефону. Она остановила машину, сказала в телефон: «Подожди секунду» и повернулась ко мне:
– Эй! Я не видела тебя с той поры, как вы снова ездили к Пауле. Вас опять покажут в шоу?
– Нет, – ответил я.
На ее лице промелькнуло явное разочарование.
– Плохо. Не сделаешь мне одолжение? Это займет секунду. Можешь сказать «привет» моей подруге?
– Что?
Она протянула мобильный.
– Ее зовут Рейчел. Просто скажи: «Привет, Рейчел». Она умрет, когда узнает, что ты муж той женщины, которая участвовала в шоу.
Я открыл дверцу своей машины и, прежде чем сесть, произнес:
– Займись чем-нибудь полезным, Лорен.
Она уставилась на меня с открытым ртом, потом крикнула достаточно громко, чтобы я услышал сквозь стекло:
– Думаешь, ты крутой? Ошибаешься!
Когда я добрался до магазина Памелы, Синтии там не было.
– Она позвонила, что ждет слесаря, – объяснила Пэм. Я взглянул на часы. Почти час дня. Я подсчитал, что если слесарь пришел вовремя, то должен был закончить работу в десять, самое позднее – в одиннадцать.
Я полез в карман за мобильным, но Памела протянула мне свой.
– Привет, Пэм, – сказала Синтия. – Извини меня. Я уже еду.
– Это я.
– О!
– Заскочил, надеялся, что ты здесь.
– Слесарь опоздал, совсем недавно ушел. Я уже еду.
– Скажи ей, чтобы не спешила, – обратилась ко мне Пэм. – Здесь тихо. Может вообще сегодня не приходить.
– Ты слышала? – спросил я.
– Ага. Оно и к лучшему. А то у меня мысли разбегаются. Мистер Эбаньол звонил. Хочет с нами встретиться. Он заедет в половине пятого. Ты успеешь к этому времени вернуться домой?
– Конечно. Что он сказал? Что-нибудь обнаружил?
Памела подняла брови.
– Он не стал говорить. Обещал все обсудить при встрече.
– Ты в порядке?
– Немного странно себя чувствую.
– Ага, я тоже. Но очень может быть, он скажет нам, что не нашел ни шиша.
– Я понимаю.
– Ты встречаешься завтра с Тесс?
– Я оставила послание. Не опаздывай, ладно?
Когда я повесил трубку, Пэм спросила:
– Что происходит?
– Синтия наняла… мы наняли детектива, чтобы он занялся исчезновением ее семьи.
– Вот как, – проговорила она. – Ну, это, конечно, не мое дело, но если хочешь знать мое мнение, это пустая трата денег, ведь прошло столько лет. Никто никогда не узнает, что случилось в ту ночь.
– Увидимся позже, Пэм, – сказал я. – Спасибо, что разрешила воспользоваться телефоном.
– Кофе хотите? – спросила Синтия, когда Дентон Эбаньол вошел в наш дом.
– Да, с удовольствием, – ответил он. – С большим удовольствием.
Он устроился на диване, и Синтия принесла кофе, чашки, сахар и сливки на подносе вместе с шоколадным печеньем. Она разлила кофе по чашкам и протянула детективу тарелку с печеньем. Он взял одно, а мы с Синтией тем временем мысленно кричали: «Ради всего святого, расскажи нам, что знаешь, еще минуту мы не выдержим!»
Синтия взглянула на поднос и сказала:
– Я принесла только две ложки. Терри, будь добр, возьми еще одну.
Я пошел на кухню, открыл ящик с приборами, но в пространстве между держателем для ножей и стенкой ящика, где хранилась всякая ерунда, начиная от карандашей и кончая пластиковыми заколками от пакетов из-под хлеба, что-то зацепило мой взгляд.
Ключ.
Я взял его. Это был запасной ключ от задней двери, обычно висевший на крючке.
Я вернулся в гостиную с ложкой и сел. Эбаньол достал свой блокнот, открыл его, полистал и сказал:
– Давайте посмотрим, что здесь у нас.
