— Спокойной ночи. — Она захлопнула дверь.
Пятью минутами позднее, когда она неподвижно сидела на кровати, всё ещё держа в руках пальто, зазвонил телефон. Это был Гант.
— Я вижу, ты не ложишься допоздна.
Она не сдержала вздох:
— Разговаривая с тобой, я просто отдыхаю!
— Та-ак, — протянул он. — Так, так, так! Похоже, моя невиновность была окончательно и безоговорочно доказана.
— Да. Пауэлл был её любовником. И я права, что это не было самоубийством. Я теперь знаю это. Он всё время говорит про девиц, которые вешаются людям на шею и слишком серьёзно всё воспринимают и заходят чересчур далеко, и тому подобное. — Теперь, когда ей не нужно было сдерживать себя, взвешивая каждую фразу, слова лились сами собой.
— Боже правый, твои таланты потрясают меня. Где ты раздобыла всю эту информацию?
— От него самого.
— Что-о?
— Я закадрила его прямо в аптеке, где он работает. Я — Эвлин Киттридж, секретарша из Де-Мойна, Айова, ищущая работу. С ним толковать — это всё равно, что идти по канату.
Гант долго молчал.
— Рассказывай всё, — наконец сказал он устало. — Когда ты планируешь выбить из него письменное признание?
Она рассказала ему про внезапное уныние Пауэлла, случившееся с ним, когда они проходили мимо здания Муниципалитета; с максимальной точностью повторила всё, что он высказал, находясь под воздействием охватившей его депрессии и виски-сауэр.
Гант был серьёзен, когда заговорил снова:
— Послушай, Эллен, пора тебе заканчивать твои игры с ним.
— Почему? Пока он думает, что я Эвлин Киттридж…
— С чего ты взяла, что он так думает? Что, если Дороти показывала ему твою фотографию?
— У неё был только один снимок, и то — смазанный, групповой, наши лица на нём — в тени. Если он и видел его, это же было почти год назад. И кроме, не наговорил бы он столько, если б заподозрил меня.
— Пожалуй, не стал бы, — согласился Гант неохотно. — Что ты собираешься делать теперь?
— Днём я была в библиотеке и прочитала всё, что было в газетах о смерти Дороти. Некоторые подробности так и остались нигде не упомянуты: такие нюансы, например, как цвет её шляпки или то, что она была в перчатках. Я назначила ему ещё свидание завтра на вечер. Если удастся вывести разговор на её «самоубийство», может, он обронит какие-нибудь сведения, которые не мог бы знать, если б не находился рядом с ней в тот момент.
— Это не будет уликой, — сказал Гант. — Он может сослаться на то, что просто был в Муниципалитете в то время и увидел её уже после…
— Я не ищу никаких улик. Всё, что мне надо, это что-нибудь такое, что заставит полицию переменить мнение обо мне, перестать думать, что я просто чокнутая с воспалённым воображением. Если я смогу доказать, что в момент гибели Дороти он был где-то рядом, этого хватит, чтоб начать копать дальше.
— Ладно, пожалуйста, скажи мне, каким макаром ты собираешься его разговорить, не вызвав подозрений. Он ведь не идиот, так ведь?
— Я должна попытаться, — стояла она на своём. — Что ещё тут можно сделать?
Гант задумался на секунду.
— У меня есть старая киянка, — начал он. — Ею мы можем треснуть его по башке, притащить на место преступления и выбить из него признание.
— Ты же видишь, — отозвалась Эллен серьёзно, — другого способа нет… — и неожиданно замолчала.
— Алло?
— Я слушаю, — откликнулась она.
— Что случилось? Я подумал, нас разъединили.
— Я задумалась.
— О, послушай, серьёзно — будь осторожна, обещаешь? И если будет хоть какая-нибудь возможность, позвони мне завтра вечером, просто дай знать, где ты и как обстоят дела.
— Зачем?
— На всякий пожарный.
— Он думает, я — Эвлин Киттриж.
— Всё равно, позвони. Лишним не будет. Между прочим, я легко седею.
— Ладно.
— Спокойной ночи, Эллен.
— Спокойной ночи, Гордон.
Положив трубку, она продолжала сидеть на кровати, кусая губу и барабаня по столику пальцами, что всегда было у неё признаком того, что к ней в голову пришла свежая идея.
Захлопнув сумочку, Эллен подняла глаза и улыбнулась, увидев на другом конце фойе приближающуюся к ней фигуру Пауэлла. На нём было лёгкое серое пальто и тёмно-синий костюм. На губах играла уже знакомая ей по вчерашнему вечеру улыбка.
— Привет, — сказал он, плюхаясь рядом с ней на кожаный диван. — Определённо, на свидания ты не опаздываешь.
— На некоторые — да.
Он улыбнулся ещё шире:
— Как поиски работы?
— Просто здорово, — отвечала она. — Думаю, что увенчались успехом. Договорилась с одним адвокатом.
— Класс. Значит, ты останешься в Блю-Ривер, правильно?
— Похоже, так.
— Класс, — повторил он, смакуя слово. Сверкнул глазами, поглядев на свои часы. — Значит, вперёд и с песней. Я тут проходил мимо дансинга «Гло-Рэй», когда шёл сюда, так там стояла очередь до самого…
— Ох, — жалобно вздохнула она.
— Что такое?
У неё было виноватое лицо.
— Сначала нужно уладить одно дельце. С этим адвокатом. Принести ему письмо — мою рекомендацию, — она похлопала по своей сумочке.
— Не знал, что секретаршам требуются рекомендации. Я думал, их просто проверяют по стенографии или чему-то в этом духе.
— Это так, но раз уж я упомянула про это письмо, от моего предыдущего шефа, то он сказал, что хотел бы его посмотреть. Он будет у себя в офисе до половины девятого. — Она вздохнула. — Мне ужасно неловко, что…
— Всё нормально.
Она прикоснулась к его руке.
— Пока мне что-то не хочется идти на танцы, — призналась она. — Можно найти какой-нибудь ресторанчик, взять по коктейлю…
— О'кей, — сказал он, несколько приободрившись. Они поднялись с дивана. — Где сидит этот адвокат? — спросил Пауэлл, стоя у неё за спиной и помогая надеть пальто.
— Не далеко отсюда, — ответила Эллен. — В здании Муниципалитета.
Поднявшись по ступеням парадного подъезда Муниципалитета, Пауэлл остановился. Эллен, уже оказавшись внутри полукруга, описываемого вращающимися дверями, собиралась, было, толкнуть их вперёд, но опустила руку и посмотрела на него. Он был бледен, но, может быть, это проникающий сквозь стекло двери синеватый свет дневных ламп вестибюля упал ему на лицо.
— Я подожду тебя здесь, Эвви. — Желваки вспухли у него на скулах; он с трудом цедил слова.
— А я хотела, чтобы ты пошёл вместе со мной, — сказала она. — Я могла бы принести это письмо и раньше восьми, но мне думается, он что-то замыслил, когда велел придти сюда вечером. Скользкий тип. — Она улыбнулась. — Но я под твоей защитой.
— О, — только и смог вымолвить Пауэлл.
Она преодолела пространство дверного проёма, через мгновенье за ней последовал Пауэлл. Она повернулась назад, взглянуть на него, когда он только ещё делал свой первый шаг в вестибюль здания. Рот его был полуоткрыт, должно быть, чтобы легче было дышать; лицо выглядело абсолютно пустым.
В громадном отделанном мрамором вестибюле, сейчас безлюдном, царила тишина. В трёх лифтах за металлическими решётками было темно; в четвёртом — горел жёлтый свет обычной лампы; деревянные стены кабинки казались облитыми мёдом. Бок о бок, они приблизились к ней; под сводчатым потолком зала тихонько шелестело эхо их шагов.
Одетый в коричневатую униформу негр стоял в кабинке, читая номер журнала «Лук». Он сунул журнал себе под мышку, носком ботинка нажал кнопку на полу, заставив металлическую дверцу скользнуть в сторону, а затем распахнул открывающуюся внутрь предохранительную решётку.
— Назовите, пожалуйста, этаж, — спросил он.
— Четырнадцатый, — ответила Эллен.
В молчании они наблюдали за тем, как, обозначая неуклонное продвижение лифта по этажам, над дверью кабинки по очереди зажигаются и гаснут выстроенные в ряд символы цифр. 7-8-9… Пауэлл почесал свои усики ребром указательного пальца.
Когда огонёк перескочил от числа 13 к числу 14, лифт автоматически начал плавное торможение, чтобы остановиться на последнем этаже. Лифтёр откинул по сторонам кабины половинки решётки и, потянув за складывающуюся перекладину наружной двери, открыл и её тоже. Переступив через зазор внизу дверного проёма, Эллен шагнула в безлюдный коридор, Пауэлл последовал за ней. Створки металлической двери сомкнулись за ними с пустотелым звяканьем. Послышался щелчок запираемой решётки, а затем — удаляющийся гул кабинки лифта.
— Сюда, — сказала Эллен, поворачивая направо. — Кабинет четыреста пять. — Они дошли до угла и снова повернули направо. В секции коридора, которая была перед ними, только в двух кабинетах за матовыми стёклами дверей горел свет. Не слышно было ни звука, кроме их собственных шагов по натёртым до блеска шашечкам линолеума. Эллен чувствовала, что надо что-то сказать:
